Владимир Мономах

Владимир хорошо представлял себе этот пир, в тму-тараканском княжеском дворце, куда был приглашен византийский наместник. Столы ломились от яств и дорогих вии, и стратиг поднял чашу за дорогого друга князя Ростислава и отпил из чаши половину, а другую половину отдал князю и при этом дотронулся ногтем до края чаша и выпустил из-под ногтя смертное растворенье.

На восьмой день должен был умереть Ростислав. Так сказал стратиг своим людям, вернувшись в Херсонес. И на восьмой день умер тмутаракаиский князь. А на его место вновь сел старший Святославич - Глеб.

Сразу одной заботой меньше стало у Ярославичей. Ушел из жизни смелый и опытный противник.

. Владимир спросил у отца, не покарал ли бог страти-га за такое коварство: ведь он поднимал чашу за здоровье Ростислава, а сам уже готовил его смерть. Всеволод задумчиво посмотрел на сына, сказал уклончиво: «А что хотел бог в это время, может быть, он уже звал князя к себе и срок того на земле уже исток, кто знает. Ведь все предопределено свыше».

– Когда сам станешь князем, то поймешь, что ныне власть нельзя сохранить только честью. Избави тебя господь, сын мой, но думаю, что и тебе придется испить горькую чашу душевных мучений, когда станешь выбирать свой путь в борьбе с врагами. Власть любит людей, которые способны идти без оглядки. Увы, но власть любит также людей скрытных и льстивых, коварных и смелых. Зри - простодушие, искренность и власть никогда не идут вместе. А стратиг… его побили камнями херсоиесцы. Ведь они боялись, что дружина Ростислава отомстит за него и разорит город».

А знамения все продолжались, предвещая всякое худо.

В небе показалась звезда, будто истекающая кровью, и говорили люди, что зпамение это - к крови, к междоусобицам и к нашествию иноземцев. В то же время переменилось солнце, чернота застила его свет, и казалось, что кто-то снедает его.

Тогда записал летописец под 1065 годом: «Знаменья бо в небеси, или звездах, ли солнца, ли птицам, ли ете-ром чин1, не на благо бывает, но знаменья сице на зло бывает, ли проявленье рати, ли гладу, ли смерть проявляют».

И правду сказал летописец, потому что в этот же год вслед за Ростиславом выступил против старших Яросла-вичей Всеслав - князь полоцкий. Он напал па Псков, а на следующий год вновь подступил к Новгороду. Яростен был удар Всеслава по Изяславовым владениям. Полоцкая рать ворвалась в город и пошла по дворам, хватая жителей в плен, уводя их в холопство и па продажу, грабя дома и храмы. Всеслав не пощадил и святой Софии Новгородской - приказал снять с нее колокола и увезти к себе в Полоцк, а из самого храма люди Всеслава вынесли паникадила.

И снова гонцы поскакали по Руси с тревожными известиями, передавая речи князей друг другу. Что делать, куда направить рати? На юге неспокойно живет Тмутаракань, ца севере Всеслав, совершив дерзкий выход, мрачно сидит в своем Полоцке, ждет, что будут делать Ярославичи. Стоят открытые столы в Ростове и Суздале, Владимире-Волынском и Смоленске.

Наступил 1066 год. В Тмутаракани наконец воцарился мир, Глеб вернул себе престол, но тревога на Руси не утихла. Владимиру Мопомаху исполнилось тринадцать лет.

Едва подсохли дороги и пробились пути из Переяс-лавля на север, князь Всеволод призвал к себе съша и приказал ему собираться в дорогу: «Поедешь в Ростов и будешь держать там нашу исконную переяславскую отчину - ростово-суздальский стол. Ты уже не отрок, а взрослый князь, многое уже ты видел, многое зпаешь; правда, сердце у тебя мягкое, пылкое, ну да жизнь тебя выправит, закалит, подскажет, где и как показать себя».

Всеволод сказал сыну, что с Всеславом полоцким началась настоящая война; князь не идет на мировую, гонит гонцов прочь, хочет отложиться от Киева, но признает Ярославичей за старших князей, рушит все, что завещал детям Ярослав Владимирович. Его же, Владимира, дело - строго блюсти порядок в ростово-суздальскоа земле, управлять ею по совести и по разуму, готовить рать против Полоцка: не сегодня завтра Ярославичи не на жизнь, а на смерть схватятся с Всеславом.

Вместе с Владимиром князь Всеволод посылал опытных своих дружинников, часть младшей дружины и Владимирова друга Ставку Гордятича.

Через несколько дней в шестом часу утра конный отряд потянулся через крепостные ворота на север. Впереди ехали старшие дружинники, за ними - князь Владимир Всеволодович и Ставка Гордятил, далее шли телеги с княжеским и боярским добром, посудой, одеждой, другим рухлом, замыкала строй младшая дружшта.

Выехав за ворота, Владимир оглянулся: пустынны в пто время были переяславские валы, закрыты окна до-мои, лишь в княжеском тереме одно из окон было отворено. В темпом его проеме смутно белела чья-то фигура. Владимир не видел лица, но знал твердо,1 что это мать поднялась на верх терема и теттеръ провожает сына в его первый взрослый княжеский путь. Ему захотелось снять шапку и помахать ей на прощанье, но он покосился па суровые лица всадников и лишь отпустил узду, ускоряя ход коня. Скоро Переяславль едва виднелся у края кеба темной полосой, а вскоре исчезла и она.

Всего одну строку напишет под старость лет в сво-ом «Поучении» Владимир Мономах об этом своем пути: «Первое к Ростову идох, сквозе вятиче, посла мя отец». Но и в молодые годы и позднее, будучи уже видным на Руси кпязеы, он будет помнить этот свой первый путь от ворот переяславских до ворот ростовских.

Отряд миновал поле, и вскоре пошли перелески и дубравы. Все это была еще земля переяславская привольная, открытая и веселая. Но через несколько дней пути все неременилось: гуще и сумрачней становился лес, все меньше было света вокруг, и наконец лес надвинулся -со всех сторон сплошной чернотой, застил и землю, и небо, и воздух, обнял всадников прелым сладким запахом, постелил им под ноги мягкие, неслышные мхи.

Вначале путники ночевали в небольших селах, что в этих- северных краях уцелели от Искалова разгрома. Здесь стояли рубленые четырехстенные избы; в пих было тепло и сухо. Смерды угощали князя и его людей чем бог1 послал - молоком, яйцами, медом. В одном из -сея

Ставка Гордятич, остановившись на постой в избе, отнял у хозяина барана и несколько кур, приказал зажарить их иа вертеле для себя и своих людей. Подняли шум люди Ставки Гордятича возле дома, завыла в голос хозяйка избы.