Восхождение в бездну

Жители и гости Империи Солнечного Гало, прикрывая лица от пыли, в панике бросились прочь с улиц как можно дальше от золотых Врат. Дышать стало невыносимо, и бегство для каждого стало смыслом выживания, превращаясь в смертельную давку, оставляя позади лишь трупы затоптанных братьев и сестёр, до которых никому больше нет дела: все просто бегут. Паника и стремление выжить выгнали практически всех из Шеол, оставив в его стенах только ужас последствий Открытия Врат.

Действие 6

Адма

Весна. Твердыня Адма. Приёмный зал. Вечер.

Империю Солнечного Гало окружают три Твердыни: Адма, Севоим и Сигор. Они как непреклонные защитники стоят, щитом и мечом разя врага.

Все три Твердыни построены одинаково, одинаково неприступно. Центральные башни Донжон[6] навалены слоями этажей, один за другим взгромоздившихся друг на друга. Каждый слой этого каменного пирога венчает два четырёхгранных обелиска – по одному со стороны центральной лестницы, что ведёт от подножья ворот Твердыни к самому верху, где располагается Приёмный зал Фермилорда. Она своей шириной может пропустить разом добрую дюжину гостей, причём если будут идти шеренгой.

Твердыня Адма особо прекрасна ранней весной. Снег местами ещё не сошёл, но тепло уже чувствуется. Она удалена, как и остальные две, на десяток километров от Цитадели Алькасаба-нок-Вирион, стоя особняком, обращенная передом на северо-запад. До завоевания Севера она являлась главной сдерживающей силой перед наступлением северян. Теперь же столица Севера, город Шеол, – всего лишь периферия и не более того.

На шпиле плоской крыши порывами ветра гордо реет знамя паладинов – две сомкнутые в молитве руки на фоне Солнечного Гало. Под ней – Приёмный зал, что занимает изнутри целый этаж. Ниже размещается зал не меньше по размеру, но изрытый выходами, входами и их перегородками – лабиринт перекрёстков. Именно здесь начинается десятикилометровый туннель до Цитадели Алькасаба-нок-Вирион – «Дорога чести». Ныряя под Центральную лестницу Твердыни, она потаённо тянется под землёй, определяя честь идущего в зависимости от его направления. Такие десятикилометровые «Дороги чести» соединяют все три Твердыни в центре Главного зала Цитадели Алькасаба-нок-Вирион. Здесь, в лабиринте перекрёстков, несут свой час караульные в составе двух дюжин мечников напрямую под управлением главнокомандующего паладина сэра Абигора, что чтится вторым после Фермилорда.

Спускаясь по Твердыне Адма, этажом ниже попадаем в Оплот паладинов, где стены усыпаны амбразурой для оборонительной стрельбы. Низкий потолок соединяется с полом участившимися толстыми колоннами так, что острые лучи амбразур скользят между ними. В центре стоит круглый стол, потёртый от локтей многих поколений паладинов. Вокруг него выставлены кресла с выразительными спинками, на каждой – отметка родового герба паладина, что неизменно из поколения в поколение передаётся от отца к сыну.

Этажами ниже находятся склады провианта, копи казны и оружейная, а на первом этаже, чуть глубже под землёй – главный колодец.

Главная стена – десять метров высотой и три метра шириной – венчана шестью бастионами. Два – на главном входе, и четыре – по периметру. Скованная неприступной стеной, Твердыня Адма непоколебимо защищает свой народ и его имущество.

Стройные гладкие колонны двумя рядами держат высокий потолок Приёмного зала башни Донжон-Элохим, на пьедестале которой, возложив золотую корону на голову, каменный трон по праву занимает Фермилорд Пророк Элохим. Своё прозвище он заслужил вещими прорицаниями, сложенными в многолетний опыт. Синий бархатный ковёр от входа ведёт прямо к его ногам, вежливо приглашая гостей. Преклонив колено, на бархатном ковре перед ним уже стоит его старший сын Люциан.

– Отец, у меня из головы не выходит город Шеол, – не поднимая взгляд, будто чувствуя за собой стыд, проговорил Люциан.

– Ни у кого не выходит, но мы пережили зиму и слава Создателю.

– Да, но я чувствую, что должен что-то предпринять.

– Предпринять? И чем ты можешь помочь умирающему городу, сын мой? – устало выдохнул слова Фермилорд. Его светлые глаза озарились синевой: сразу понятно, что они повидали многое. – Все умы Империи бьются над его проблемой. Я могу лишь признать одно: он проклят.

– Не знаю, отец, я не могу оставить всё так, как есть, хотя и очень хотел бы. Что-то внутри тянет туда вернуться.

– Я понимаю тебя, ты хочешь найти себя в этом мире так же, как и я. Я много лет назад искал смысл своей жизни, – Фермилорд чуть приподнялся в своём троне, словно уже засиделся. – И знаешь, сын, нашёл. Я нашёл свою истину, – Люциан вопросительно посмотрел на отца, ожидая объяснений. – Моё призвание – служить людям, дать им благо и хорошего бытия. Так же, как и твоё…

– Отец, я не уверен… – Люциан хотел было не согласиться с ним, но отец тут же осёк.

– Подожди и послушай меня, я здесь уже давно, дай мне договорить, – Фер Элохим встал с каменного трона и стал спускаться по ступеням пьедестала к сыну. – Ты ещё молод, горяч и ищешь приключений, но скоро ты начнёшь остывать, а к тому времени и я уже захочу на покой. Ты взойдёшь на престол Адма, и Донжон будет носить твоё имя, ты будешь править всеми этими землями и людьми, будешь решать судьбы тысяч – вот это настоящий подвиг, а не самопожертвование ради мифического чувства, – он подошёл к сыну и положил ему руку на плечо так по-доброму, что на его морщинистом лице появилась улыбка. – А завтра, сын мой, мы с тобой отправимся в столицу Алькасаба-нок-Вирион. Тебе надо развеяться, тем более я видел, как ты смотрел на дочь Императора Лилит, – его глаза мечтательно взлетели в потолок. – Если у тебя всё получится с ней, то ты в скором будущем станешь не просто Фером Донжон-Люцим, а Императором, – Фер Элохим вернул взгляд на Люциана и хитро прищурился. – Тем паче, у Вириона наследников нет.

– Отец, конечно, всё это звучит воодушевляюще, вот только мне что-то не очень хочется веселиться. У меня перед глазами всё ещё эти передавленные люди Шеол.

– Сын мой, мои слова не обсуждаются. Как я сказал, так и будет до тех пор, пока моё имя венчает Донжон.

– У тебя есть Михаил и Гавриил, может, это предназначение кого-то из них?

– Глупец! – Фер Элохим силой сжал Люциану плечо, стараясь болью донести ему свои слова, но под домино у молодого паладина скрывается немалая мышечная масса. – Тебе они братья, но бастарды для всех остальных. Им нет пути на каменный трон Твердыни, им не суждено занять моё место, и, видно, жаль. Род у них не тот… – он вскинул руку, не раздавив плечо сыну, и поднялся обратно на пьедестал. – Моё проклятье: стоит жене подарить мне сына, как Создатель забирает её, – отец встал полубоком к сыну, а его веки задрожали. – Так и ушли от меня их матери, и твоя мать покинула меня, ты знаешь это, и прошу впредь не забывать.

– Император может исправить традицию щелчком пальцев и своей подписью в указе…

– Нет! – нахмурился старый Фермилорд и вскинул руки, услышав абсурд из уст сына, но через мгновение одумался. – Да, так стань Императором, всё тебе пророчит и сулит это…

– Да, отец, – произнёс Люциан, но не столько чтобы ответить уговорам отца, сколько чтобы закончить диалог до начала конфликта.

– Посмотри, сын, – Фер Элохим указал пальцем на изголовье каменного трона. – Что там написано?

– «Мой путь праведный, и ступаю тропой веры к Тебе», – даже не глядя, произнёс написанное Люциан, так как знал лозунг паладинов наизусть ещё с самых ранних лет.

– А что написано на твоём молоте?

– То же самое.

– А на моём молоте? Что на нём написано?

– Так же, – вполголоса ответил Люциан, продолжая прятать глаза.

– Что? – Фер Элохим уже сам почувствовал, что перегибает палку со своими нравоучениями, но не может остановиться. – Я тебя не слышу…

– «Мой путь праведный, и ступаю тропой веры к Тебе».

6

Главная башня.