Страница 3 из 4
Я сжал в ладонях яркую ткань и быстро спрятал её под майку, огляделся и побежал дальше. Искать продукты долго не пришлось. Магазин дяди Али не пострадал от ударов и по-прежнему стоял на том же месте рядом с его же пекарней, только теперь вокруг были руины, и создавалось впечатление, что за небольшой промежуток времени магазин просто каким-то чудесным образом поменял своё местоположение. Люди стояли в очереди, но никто не шумел и не толкался. Терпение присуще моему народу, терпение во всех смыслах этого слова и во всех его проявлениях. Когда подошла моя очередь, я купил молоко, хлеб и муку и через минуту уже снова бежал по улице, пытаясь не попасть на глаза военным и вообще никому не попасть на глаза. Сердце бешено стучало. Когда жизнь висит на волоске, ты взрослеешь быстрее. Сердце стучало в ушах. Мне кажется, его было слышно не только мне, как в те дни, когда я спешил на обед, пропустив полдень. Но только сейчас оно стучало громче, в разы громче. Я просил, чтобы не шумело так, но пульс предательски зашкаливал, и сердце, как мотор самолёта, набирало обороты. Мимо меня, также торопясь, проходили и пробегали люди. Никто не хотел попасть на глаза военным. В такие дни вернуться домой было главной целью. Мне было куда и к кому возвращаться. Отец по-прежнему лежал с температурой от воспалительного процесса в раздробленной ноге. Лекарства не помогали, жар не утихал, и от этого болезнь становилась невыносимой и бесконечной. Возможно, я не смогу передать степень ужаса и отчаяния, возможно, не смогу описать его даже приблизительно, но мне казалось, что то, что чувствую я, чувствовали все, кто оказался под огнём в моём городе, в моей стране.
Мама, уложив спать нас, не отходила от отца, который иногда говорил, что немного больно, но думаю, что боль была невыносимой именно в эти моменты. Смеркалось. Из трещины в крыше, возникшей после ударов, тонкой струйкой побежала вода. Ливень с громом от недельной жары беспощадно барабанил по городу. Я подставил кастрюльку, чтобы нас совсем не затопило, и в комнате начал раздаваться новый звук, звук воды о металл. Не решаясь подойти к маме, я просто лежал и ждал, когда она пойдёт на кухню. Я лежал и смотрел в потолок, слушал шум дождя, и мне он нравился. Только бы не грохот взрывов, а просто дождь. От этого было спокойно, как будто маленькая передышка, как будто именно при такой погоде ничего страшного произойти не могло.
Через час я услышал, как мама убирает на кухне. Вся уставшая и расстроенная, она замачивала горох, чтобы завтра приготовить обед. Я подошёл тихо, взял её за руку. Мама посмотрела на меня с улыбкой, которая была только на лице, но не в глазах. Спросила, почему не сплю. Не знаю почему. Не могу сказать. Перед глазами круглосуточно стояли руины, больной отец, война, и сон сам по себе отказывался приходить. Я попросил у мамы нитки. Она даже не спросила, зачем они мне так поздно. Достала из шкафа коробку для рукоделия и отдала мне. Красные, жёлтые, зелёные нитки перепутались в коробке. Но, главное, я нашёл все цвета, все цвета флага моей страны и принялся его штопать. Иголка протыкала пальцы, стежки ложились неохотно и неровно, по-детски. Несколько часов я пытался отремонтировать флаг, и у меня это получилось. Моему восторгу и радости не было предела. Возможно, для вас это просто ткань, но для меня это символ будущего моей страны, и этот символ мне удалось починить, а значит, и взрослые смогут остановить войну, смогут всё починить.
Мама ушла спать, поменяв бинты отцу и дав ему обезболивающее. В доме стало совсем тихо. Младшие брат и сестра мирно посапывали в соседней комнате, дождь продолжал стучать и сочиться из трещины в потолке… А я знал, что смогу уснуть только с рассветом. Это совсем недавно стало моей привычкой. Мне казалось, что стоит закрыть глаза, и я буду беспомощным и таким маленьким, намного меньше, чем я есть сейчас. Я боялся закрыть глаза. Казалось, эта тишина может в любой момент прерваться разорвавшимся снарядом, как было уже несколько дней подряд. Я лежал, упорно борясь со сном, и просил, чтобы побыстрее настало утро. В моём детском сознании утро было почему-то безопасным. Наше жаркое лето сменили дожди, стало прохладно по ночам, сыро. Я натянул старый плед и начал считать капли. Подушка пахла мамиными руками. От усталости в голову ничего не приходило, кроме слов «не спи»… Я хотел, чтобы просто закончилась война, чтобы снова, как прежде, были обычные дни, которые, возможно, для кого-то были бы однообразными и скучными – серая обыденная жизнь тысяч людей таких, как я.
Мне папа обещал велосипед. Ни у кого из мальчишек на моей улице его не было. Большой, с красивой рамой… Я видел его на картинке в журнале, который дядя Али дал мне посмотреть. И я загорелся. Записал его себе в список самых сокровенных желаний и попросил у отца. Сейчас я лежал и думал, что если бы он был у меня завтра, то по разрушенному войной городу я даже не смог бы проехать. Война ломает не только дома. Она ломает мечты и мои мечты тоже сломала. Может, больше и нет никакого будущего, нет впереди никакой учёбы, никаких друзей, нет велосипеда и праздников. А что, если нет ничего, кроме маминых слёз, грязных малышей, моей голодной семьи и больного отца? Что, если так будет всегда? Вы спросите, что чувствую я. Я не уверен, что вообще могу описать то, что у меня внутри. Есть ли у меня шанс что-либо изменить? Разве я решаю хоть что-то? Кто забрал у меня мой мир? Кто забрал у меня тихое детство с машинами и мячом из пакетов, жёлтые от солнца улицы и небо цвета бирюзы?
Тихо… Азан… Такая слабость, но только сейчас я понимал, что могу уснуть, ведь ещё немного – и утро, и этой ночью ничего не случилось. Спасибо. Не знаю кому, но спасибо. Может быть, вам, тем, кто сегодня передумал нанести удар. Неважно. Просто спасибо и привет новому дню.
Солнце зайчиком разбудило меня где-то в обед. Мама разговаривала с отцом, ему стало лучше, и они о чём-то шутили, кажется, какую-то глупость сказала сестрёнка. Меня до глубины души радовала их улыбка, которую я слышал, именно слышал. Я даже закрытыми глазами видел улыбку мамы и папы. Самые добрые и родные мои люди…
Я, конечно, не выспался, но надо было бежать в аптеку за лекарством для отца и, возможно, в магазин за продуктами. Лохматый, я вышел из своей комнаты. Моя семья улыбалась мне. В разбитое окно пробирался ветер и запах базилика и специй. Разрушенный рынок специй, находившийся поблизости, напоминал о себе… Пообедав и натянув старенькие штаны и кроссовки, я выбежал на улицу. Кстати, сегодня у меня была особая миссия: зажав под мышкой отремонтированный флаг, я бежал к другу Мустафе, чтобы поделиться своей находкой. Он жил в трёх кварталах от меня, что в мирное время казалось просто двухминутной дистанцией, но сейчас мне казалось, что это как минимум несколько километров. Я так же, как и вчера, достаточно осторожно бежал по улице. Люди в форме передвигались быстрыми шагами, которые иногда переходили в бег. Ощущение суеты и паники… Суета у военных и паника у мирных жителей. Когда упали первые снаряды, повреждений было не так много, но всё же заметно… Я тогда ещё не понимал, что это те дни, которые делили мою жизнь на до и после.
Добежав до дома Мустафы, я перевёл дыхание. Обед – и солнце высоко. Жара как по расписанию. Пыльный воздух не давал нормально дышать, хотелось дышать как будто наполовину меньше. Друга моего не оказалось дома. Поразмыслив пару минут, что же мне делать дальше, я побрёл по улице… Военных стало больше, они громко что-то обсуждали и не обращали внимания на нас, гражданских. Но у меня при виде них было чувство спокойствия.
Взрослые никогда ничего не говорят детям, отвечают на вопросы уклончиво или не отвечают вовсе. Я никак не мог понять, что случилось. Почему ещё вчера главной заботой моей и ребят, что живут по соседству, было то, кто с кем будет играть и какая команда сильнее в игре в футбол. А сегодня на месте нашего поля для вечерних состязаний груда камней от уцелевшей частично многоэтажки. И на вопросы о том, что же случилось, никто не отвечал. Но я осмелился и подошёл к военному, который стоял в стороне от группы своих сослуживцев и пил воду. Я посмотрел на него, и он, такой высокий, опустив взгляд, посмотрел на меня. Я боялся его, это свойственно детям, потому что дети слабые и беззащитные. Ничего не спрашивая, он присел, положил руки мне на плечи и сказал, что надо терпеть и не сдаваться, потому что сегодня и, наверное, завтра и послезавтра война. Какая-то война. Что за слово-то такое? Ну, ясное дело, что это вооружённое противостояние. Но почему сейчас и у нас? Я видел такое только в кино, но в кино это же не по-настоящему. А если это так, то почему сейчас вокруг меня всё совсем настоящее?