Страница 17 из 22
– Прекратить огонь! Вылезайте.
Два молоденьких паренька, дрожа от страха, полезли через борт. Тот, кто был целехонек, поддерживал своего раненого товарища. Юнгфронтовцы спустились на землю и, пошатываясь, заковыляли в сторону кустарников, где укрылась засада. Вахмистр и командир группы добровольцев, мужчина в длиннополой робе с розовым платком, подвязанным под подбородком, ждали их за стволом старого дуба.
Дальше произошло что-то непонятное – то ли добровольцу не хватило выдержки и он решил поскорее расправиться с красными, то ли надеялся первым арестовать преступников, – но он выскочил из – за дерева. Тут же раздался выстрел, и командир группы молча рухнул на землю. Вахмистр еще удивился: разве можно с такой скоростью падать? Кто-то из добровольцев в ярости вскинул винтовку в сторону пареньков, однако вахмистр ударил по стволу винтовки и прикрикнул:
– Здесь командую я! Прекратить огонь!!
Затем крикнул юнгфронтовцам:
– Идите сюда.
Когда обоим надели наручники, раненому тоже, он спросил:
– Кто там, под колесом?
– Старший.
– Какой старший?
– Который без рук.
Вахмистр не поверил:
– Шутите?!
– Нет, господин вахмистр, это Шуббель, он выступал на сцене.
Вахмистр крикнул из-за дерева:
– Герр Шуббель, сдавайтесь. Сопротивление бесполезно.
Ответом было молчание.
Кто-то из добровольцев помянул черта и спросил:
– Что будем делать?
Было сумрачно, приближалась ночь. Кто-то из штурмовиков закурил. Вахмистр, срывая злость, прикрикнул:
– Прекратить курение!
Огонек сигареты тут же угас.
Дальнейшее настолько отчетливо врезалось в память вахмистра, что Мессингу не надо было прилагать усилия, чтобы опознать случившееся в лесу. Затаив дыхание, он следил за кадрами, мелькавшими в его сознании.
Вахмистр послал в обход группу из трех человек, сам с другим полицейским решил подобраться справа. Ему и его напарнику повезло больше, может быть, потому что вахмистр – ветеран, прошедший войну, ступал осторожно, старался не шуметь. Те, что шли слева, буквально ломились сквозь кустарник, и ведьмак, спрятавшийся под машиной, выстрелил в их сторону.
Мессинг как сейчас видел Гюнтера, сидевшего в глубокой заполненной водой колее. Шуббель оперся спиной о колесо, ждал темноты, надеясь ускользнуть. Надежды было мало, на самом донышке. Откровенно говоря, никакой надежды не было, стало быть, «придется помирать с песней». Эта фраза засела в мозгу Вольфа и била очень чувствительно по самому темечку.
Заслышав шум в кустах, Гюнтер, придерживая оружие ногами, вскинул винтовку, прицелился и большим пальцем правой ноги нажал на спусковой крючок.
Раздался выстрел.
Вопль засвидетельствовал, что цель поражена.
Вахмистр, подобравшийся к машине с противоположной стороны, изумленно наблюдал за этой картиной. После выстрела он, словно очнувшись, положил ствол револьвера на сук, прицелился и выстрелил в спину Гюнтеру. Попал – не попал, но Шуббель повалился в грязь. Другой полицейский бросился к нему, вырвал винтовку, потом схватил за обрубок и вытащил Гюнтера на обочину.
Мессинг смотрел на Шуббеля, как сейчас, с высоты четырнадцатого этажа, смотрит на вас.
Гюнтер лежал на спине и тяжело дышал. Он попытался сесть, это удалось не сразу, вероятно, ранение было тяжелым, однако он не стонал, не просил пощады. Смотрел спокойно. В его лице не было обреченности. Жить ему оставалось недолго, но он умирал так, как загадывал – в бою, лицом к лицу с классовыми врагами, в обнимку с песней. С какой, неизвестно. Обнаружив струившуюся кровь, Гюнтер попытался левым обрубком зажать рану.
Добровольцы столпились возле него. Когда вахмистр отвернулся и начал засовывать револьвер в кобуру, один из штурмовиков приставил дуло пистолета к уху Гюнтера и выстрелил.
Мессинг не стал описывать, что случилось с головой Гюнтера, сказал только, что выстреливший объявил, что одной собакой на свете стало меньше. Еще сказал, что умирал Гюнтер трудно, скрипел зубами, этот скрип, как никакой другой гимн, пусть даже самый вдохновенный, вплоть до Интернационала, не смог бы с такой силой вцепиться в память Вольфа.
Все, что Мессингу удалось рассмотреть, промелькнуло настолько стремительно, что Вилли еще не успел обойти машину, чтобы сесть за руль, как Вольф выскочил из салона и бросился в полицейский участок.
Он спешил не потому, что командир батальона штурмовиков требовал у начальника полиции без долгих формальностей передать ему «красных уродов». Он грубо настаивал на том, что лучше всего вывезти их в лес и там прикончить. Зачем доводить дело до суда, какая-нибудь красная мразь обязательно вывернется, а так всех разом: и этих уродов, и молокососов. У его ребят руки чешутся отомстить за погибших товарищей.
И не потому что господин Штольц сопротивлялся слабо, пытаясь сохранить возможность компромисса с «этим кровожадным тевтоном», как он мысленно назвал местного представителя Германенордена, а потому что в эти несколько мгновений сила Мессинга возросла неимоверно – он узрел зло в его истинном обличии, и может, это обстоятельство придало ему уверенность.
– Куда ты! – испугался Вилли.
Мессинг не ответил.
Вбежав в приемную, он приглушил удивленный возглас дежурного моментальной гипнотической командой. Тот сразу опустил глаза и как ни в чем не бывало занялся бумажками. Вольф ворвался в кабинет и с порога потребовал освободить его жену. У него и документ имелся. Мельком обнаружил, что держит в руках злополучную расческу, принадлежавшую местному почтальону, но это не смутило Мессинга. Сходу оглушил попытавшегося что-то возразить штурмовика – приказал стоять смирно, не перечить. Господин Штольц взял расческу, внимательно пересчитал зубья и вернул Вольфу. Затем вызвал вахмистра и приказал привести «супругу господина профессора».
Они ждали недолго. За дверью послышались шаги. Мессинг, не выпуская начальника полиции и фрейкоровца из своих ментальных объятий, повернулся.
В кабинет вошел Вилли Вайскруфт. Он, что-то подозревая, уставился на Мессинга, однако все, кто находился в кабинете, вели себя на редкость пристойно и естественно – Вольф взволнованно и нетерпеливо, начальник полиции осанисто. Глядя на расческу, он подумал, что с помощью Мессинга он сможет избавиться от гнусного штурмовика; сам штурмовик стоял столбом и мучительно вращал глазами. На его рукаве красовалась эмблема – вставший на задние лапы ревущий медведь. Вольф перевел взгляд на Вайскруфта, медиуму было все равно. Он ждал вахмистра. Когда он привел Ханну, Мессинг взял ее за локоток и, приказав всем присутствующим оставаться на местах, вместе с Ханной вышел из кабинета. На прощание строго взглянул на вахмистра у порога, тот вытянулся в струнку. Начальник полицейского участка запоздало прищелкнул каблуками.
Вилли последовал за нами. Они втроем – Мессинг, Ханна, притихший Вайскруфт – вышли на улицу и сели в автомобиль. Ханни устроилась на заднем сидении, Вольфа же Вилли попытался усадить рядом с собой. Он с силой взял Мессинга под руку и попытался впихнуть в машину. Он решительно воспротивился, принялся дергать ручку задней двери. Ему надо было быть поближе к Ханни.
Вилли возгласом привлек его внимание.
– Ты забыл это! – громко выкрикнул он.
– Что? – удивился Вольф, и в следующий момент крепкий удар по голове лишил его чувств.
Очнулся он только в окрестностях Лейпцига. Первые несколько минут приходил в себя, сидел тихо, прислушивался.
Ханни плакала, слезы утирала аккуратно, платочком. Вилли, вцепившись в руль, доказывал ей, что Шуббелю уже не поможешь, а ей необходимо срочно найти хорошего адвоката. У него есть такой на примете. Он вытащит и Марту с Бэллой.
– Молокососам никакой адвокат уже не поможет – их взяли с оружием. Завтра-послезавтра герр Якоби явится в Эйслебен и выяснит подробности, а ты лучше займись Вольфом.
– Как ты оказался здесь? – неожиданно спросила Ханни.