Происхождение (ЛП)

- Благословения и проклятия, у меня было много и того, и другого.

Он снова взглянул на тумбочку. Одно из проклятий, несомненно. Баб мог быть демоном, хотя Шотцен в этом сомневался, но в этом ящике лежало нечто еще худшее. Йетцер хара[23].

Он подошел к тумбочке.

Спиртное лежало там, где он его оставил, маня его. Шотцен вынул бутылку, наполовину заполненную мятным шнапсом, а затем опустил ее обратно. Это был знакомый ритуал со знакомым концом. Бутылка всегда побеждала.

На этот раз внутренняя борьба длилась едва ли минуту. Шотцен налил себе стакан, проклиная свою слабость. На втором бокале его проклятие превратилось в покорность. На третьем бокале - в тост.

Он не был уверен, привиделся ему стук в дверь или нет. Он остановился на середине глотка и затаил дыхание, прислушиваясь. Второй стук заставил его вздрогнуть.

- Да? - ответил он, чуть не подавившись шнапсом. Бутылка стояла на столе, уже пустая, и Шотцен засунул ее обратно на тумбочку.

- Менахем? Это Майкл.

Шотцен поджал губы и открыл дверь. Трист был одет к мессе, римский воротничок был чист и накрахмален, а зеленая ряса тщательно выглажена.

- Могу я войти? - спросил он.

Его тон не соответствовал его одежде; он был подавленным и отрешенным.

- Конечно.

Шотцен отступил в сторону и позволил ему войти. Он тихо закрыл дверь и увидел, что Трист уставился на стакан со шнапсом. В нем все еще оставалась выпивка.

- Надеюсь, не из-за моего предосудительного поведения, - сказал Трист.

- Моя болезнь не нуждается в провокациях, - ответил Шотцен. Они с Тристом много раз говорили об алкоголизме. По сути, Трист был единственным, с кем Шоцен обсуждал эту тему.

- Мне очень жаль, Менахем.

- Страсть - это освежающая эмоция, которую я вижу в тебе, - ответил Шотцен. - В наших многочисленных дебатах на протяжении многих лет я не припомню, чтобы ты когда-нибудь так кричал.

- Это было непростительно, как тон, так и содержание.

- Нет ничего непростительного, пока есть раскаяние. Извинения приняты, отец.

Шотцен протянул руку, которую священник сжал в обеих своих ладонях.

- Ты мой единственный друг.

- Как и ты, мой.

Трист сел на кровать и кивнул на рукопись.

- Работаешь над мемуарами?

- В них моя жизнь, которую никто не прочтет под страхом казни.

- Время идет, рабби, хотим мы этого или нет. По крайней мере, тебе есть что поведать.

- Верно. Мое наследие. Как оно предпочтительнее жены и ребенка.

Вытянутое лицо Триста стало еще длиннее.

- Ты что-нибудь слышал о Ребе?

- Ни разу с тех пор, как дал ей разрешение на развод. Да и зачем? Ха-Шема велел евреям плодиться и размножаться, а у меня... у меня нет грифеля в карандаше. Учитывая бесплодие и алкоголизм, неудивительно, что она стала меня ненавидеть.

- Вы могли бы усыновить.

- И бросить пить? – Шотцен горько ухмыльнулся. - У меня бы все осталось: жена, моя синагога, моя община - возможно, даже мой отец был бы жив. Он умер от стыда, знаешь, когда я появился в Храме и читал Тору пьяным.

- Мы все несем свой крест.

- Мне так не нравится это выражение, - нахмурился Шотцен. - Но что же ты, Отец? Нет желания иметь детей? Любить женщин? Адонай создал тебя мужчиной, не может же Он отказать тебе в мужских потребностях.

- Бог может благословить зверей и детей, потому что я никогда не заботился ни о том, ни о другом, - сказал Трист с едва заметной улыбкой. - А секс? Я был создан, чтобы служить Богу. Возможно, поэтому он лишил меня всякой харизмы.

Шотцен рассмеялся:

- Я рад, что после сегодняшнего дня ты смог обрести чувство юмора. Если бы я был дьяволом, то сделал бы то же самое, чтобы проверить твою веру.

Трист кивнул.

- Значит, ты согласен с тем, что Баб - дьявол?

- Нет. Не больше, чем я согласен с тем, что Иисус был мошиахом[24]. Но когда что-то имеет внешность сатаны, логично было бы, чтобы оно имитировало и поведение.

Трист покачал головой.

- А если Баб действительно знал Христа?

- Красота веры, Майкл, в том, что нет необходимости в доказательствах. Вера в чувство более сильна, чем вера в факт. Ха-Шема, конечно, мог бы явиться миру в любой момент и развеять все сомнения. Но Адонай предпочитает веру.

- Но что, если Баб - это знак от Бога? Подумайте об этом, рабби. Ничего не происходит случайно. Все предначертано Господом. Баб был послан сюда Богом как доказательство Его существования. Я согласен с силой веры, но Христос также учил нас силе доказательства.

- Знакомый аргумент. Христос не был сыном Адонаи. Ха-Шема не может быть человеком. Ни одно из пророчеств не исполнилось.

- Они все исполнились.

Шотцен потянулся за своим стаканом и допил шнапс. Он был уже на полпути к тумбочке, когда вспомнил, что бутылка пуста.

- Давай придерживаться текущего аргумента, - сказал Шотцен. Он сел на кровать, лицом к отцу Тристу. - Что мы знаем о ха-сатане?

- Впервые упоминается в книге Иова 1:6. В переводе означает противник Бога.

Шотцен кивнул, его двойной подбородок покачивался.

- Но до этого был Малак, теневая сторона Ха-Шема, обращенная к человечеству, потому что Адонай был слишком ярким, чтобы его могли видеть смертные. Позже, в Юбилеях, он стал отдельной сущностью. Мастема, ангел-обвинитель.

- Дуализм, - добавил Трист, - вероятно, заимствованный из зороастризма[25]. Ариман - владыка тьмы. Концепция Заратуштры[26] о добре и зле как о противоборствующих силах.

- Эпоха зороастризма весьма спорна; Заратуштра мог жить где и когда угодно, начиная с 18 века до н.э. и до 7-го... через пятьсот лет после Моисея. Если отдать ему должное, то он мог взять свои представления о божествах у египтян, Сета и Ра, а до них - у месопотамцев с Эрешкигаль. Царица подземного мира. Первое зафиксированное упоминание об аде.

Трист кивнул.

- Ммм-хмм. Предшественник иудаизма. Но ни одно из них не будет точным описанием нашего Баба, так что давай двигаться дальше.

- Согласен. В Енохе Люцифер, Ангел Света, был изгнан с небес из-за похоти. Или гордости, во второй хронике Еноха, или свободной воли, согласно Оригену Александрийскому, или непослушания, или войны на небесах...

- У него много имен и много воплощений. Сатана-Эль. Аббаддон. Астарот. Рахаб. Рофакаль. Молох. Левиафан. Баал-Берит. Метатрон...

- Метатрон - архангел.

- Он упоминается в книге Исход и интерпретируется как меньший Яхве, приказывающий совершать злодеяния над избранным народом. Он действительно может быть первым дьяволом, теневой стороной Бога.

- Ты заблуждаешься, как обычно, но давай продолжим. Есть еще Белиэль, принц Шеола. Также Баал-Зебуб. Азазель. Мастема. Маммона. Белфегор. Какабель. Лахаш. Саммаэль...

- Тартарух, - продолжал Трист. - Зофиэль. Ксафан. Бареш. Бика. Салмаэль...

- Я сказал Салмаэль.

- Ты сказал Саммаэль, а не Салмаэль.

- Это не одно и то же?

- Саммаэль - Ангел Яда, шумерского происхождения. Салмаэль - князь ада, который каждый год призывает к уничтожению избранных колен Израиля.

- Ах! Как я мог забыть об этом? Так за кого из этих мерзких существ ты принимаешь Баба?

Трист потер подбородок.

- Я не знаю. Он может не быть ни одним из них. Он может быть всеми ими. Наши нынешние представления о Сатане и аде возникли после падения Рима. Истерические видения папы Григория Великого в VI веке. Экклезиастическая история Святого Беде в 731 году. Видение Тундала в 1149 году предлагает детальный взгляд на адские муки.

Шотцен был знаком со всеми ими.

- Гораздо более влиятельным был Данте, - добавил рабби. - Он дал нам описание кругов ада и его демонов в 1306 году. Уильям Блейк, Босх, Брейгель, Джотто, Мемлинг - все знаменитые религиозные художники, подарившие современному человеку образы крылатых, когтистых, рогатых ангелов из ада.

- Мартин Лютер, Джон Кальвин, "Потерянный рай" Мильтона... они также помогли отточить современный образ. И версии "Фауста" Гете.