Оранж

Автобусы, как скотовозы на бойни.

Машины, квартиры, киоски – гробы.

Новейшее время дурно, непристойно.

"Батона и зрелищ!" – мечта голытьбы.

Шалавы, лентяйщицы, хамы и злыдни

в ограде границы, как будто стада.

Ах, как же мне всё это, сука, обрыдло!

В каком-то Тартаре проходят года!

Заградительные отряды

Стрельба размыкает сомкнутость рядов,

легко сокращает число патриотов,

скривляет, срезает открытости ртов

и сквозь камуфляжи впивается в плоти.

Зенитный огонь авиацию бьёт,

сбивает пилотов, как ангелов с неба,

у Господа Бога адептов крадёт

порою прицельно, порою нелепо.

Горящие факелы падают вниз.

Стрекочут все дула больших пулемётов.

Горит поднебесье и плавится высь,

и гибнут по парам, по целым расчётам.

Кровавые лица темны, горячи,

как будто бы жуткою лепрой болеют.

В окопах и дзотах враги-палачи,

что щедро палят и свинца не жалеют.

Чугун покорёжен и танки горят.

Враги упиваются лёгкой победой

и тем, что, как бесы, наделали ад,

окрасив в багряность и уголь часть лета.

Напор остановлен, редеют ряды.

Приказ же "Ни шагу назад!" не исполнен.

Повсюду разлад, вездесущность беды.

Грядёт ликование солнц среди молний.

Атака давно захлебнулась, горит.

Бегут, отступают, ползут уже в ранах.

Но путь преграждает чекистская прыть.

И всех дезертиров карает охрана…

Спасение через московское кумовство

Бог удружил, подарив эту тяжесть -

опухоль-жемчуг меж лобных долей.

Дал в испытание грозную пакость

иль в наказанье за праведность дней,

за нарожденье сыночка и дочки,

за благоверность семейных годов,

за доброту и судьбу одиночки,

за пролетарскую сущность трудов?

Местным врачам было всё безразлично:

боли, страдания, сходы с ума.

Рост метастаз, как и войска опричных,

разум клонили во злость и туман.

Череп терзала зловещая капля.

Но, как узнал зять, богач, старожил,

сразу столичный и купленный скальпель

быстро помог и надежду внушил…

Валентине Ивановне Ярцевой, г. Дмитриев

Пацифизм, или болезнь большого народа

Вражда набухает прыщом иль вулканом,

кишит воспаленье, фурункул цветёт,

растёт чумовым и больным великаном

и ждёт пик мгновения, малый отсчёт.

А гниль пропаганды нарывы питает,

лишая лечения, хода к врачам,

и жуть антисептиком не протирает,

а кормит микробами и по ночам.

Народная дурь так болезненно зреет,

токсично и пагубно мучает плоть.

Губительной, гибельной горечью веет

весь этот ужасно-мучительный год.

Злотворный процесс нарушает единство.

Больной, мефитический запах вокруг.

Кишит микрофлора густым паразитством,

тревожа здоровый, нетронутый нюх.

Опасны и боязны дней проявленья.

Тлетворная мерзость, протухшая кровь

взорвутся вот-вот, принеся разрушенья

и гибель здоровых соседних краёв.

Перекоповская пекарша

Замешанный хлеб был сгущённою каплей,

что пёкся в плену алюминиевых форм,

в печной рыжине, как в пещере кораблик,

стал гущей янтарной, подобием гор.

Он солнечным сгустком сияет под тканью,

как солнце средь белых, сухих облаков,

на синей скамье золотистою ранью,

под взором икон, что в углу меж углов.

Старушечьи руки, скривлённые пальцы

его замесили с живым волшебством.

Крестьянское сердце, представ тут старальцем,

смогло сотворить это чудо с добром.

Она, как реально-живая богиня,

создавшая сферу светила во тьме,

отрежет кусочек, как серп спелой дыни,

подарит ломоть треугольника мне.

Крициной Екатерине Ефимовне

Влияние воспитания и обучения

Шалавы детей воспитают по-бл*дски,

моряк – по-моряцки, как рыба икру,