Страница 4 из 13
Тогда нашим ветеринаром была Оля. Которая не специализировалась на лошадях, но имела одно неоспоримое преимущество: она когда-то занималась в Ратомке и знала Рыжулина еще оттуда. И каждый раз, когда мы обращались за консультацией, вздыхала: связаться с этой лошадью – просто авантюра. Если лето он еще продержится, то впереди, между прочим, если мы забыли – зима, которую, несмотря на временное и с таким трудом достигнутое улучшение, он вряд ли переживет – слишком изношен организм – в его-то 9 (!) лет. И даже круглосуточный уход и надзор не дают никаких гарантий. Что в самых лучших условиях ТАКИЕ – не выживают…
Но, несмотря на скептицизм, все же приезжала, осматривала, рекомендовала витамины и антибиотики. А уколы… Это была эпопея! Оля настаивала на закрутке после того, как Рыжуль прицельным ударом задней левой выбил шприц у нее из руки, а потом уже, прыгая с остекленевшими от ужаса глазами, не подпускал к себе. Прежние хозяева тут же заявили, что именно так, на закрутке, и никак иначе, он всегда и кололся. Я выразила протест. Плясали вокруг него долго, уговаривали, висели на недоуздке, пока все же не удалось хоть как-то сделать эту злосчастную инъекцию. Потом приучали, долго и упорно, нудно доказывая, что нет в этом ничего страшного, и, наконец, Рыжуль поверил… И хоть эта победа была совсем маленькой, после нее стало как-то легче во всем.
А потом наступила осень. И необходимость переезда. И хоть жаль до невозможности было с таким трудом «выбитую» конюшню, обустроенный денник, мы понимали, что оставаться там больше нельзя.
Здесь, наверное, надо немножко остановиться на том, куда мы собрались.
Когда стало окончательно понятно, что переезд неизбежен, возник вполне закономерный вопрос, куда, собственно, нам податься. О постойных конюшнях я знала крайне мало, разумеется, думала о Ратомке, но одна-единственная поездка в наш «центр конного спорта и коневодства» по поводу постоя дала ясное понимание, что ТУДА я лошадь точно не повезу. Слышала еще что-то о конно-спортивной школе в Зазерье. Вот, пожалуй, и вся скудная информация, которой мы на тот момент обладали. Но еще до того, как я собралась на экскурсию в Зазерье, случилось событие, настолько своевременное и фантастичное, что человек, верящий в Провидение, непременно усмотрел бы работу рук его.
Мой отец, случайно разговорившись в поликлинике с одним из пациентов, узнал, что тот является старинным, еще школьным другом моего дяди, учился в школе, директором которой был мой дед, но самое главное – имеет частный дом всего в 15 километрах от Минска, и там даже есть место для лошади. Вернее, там жила лошадь, которая за ненадобностью была продана, потому сейчас денник совершенно свободен. И что еще лучше: сам А.И. – ветеринар. И готов с радостью взять Рыжулина на постой.
Это была сногсшибательная новость. И в сентябре 2005 года мы стали готовиться к переезду.
Переезжать надо было недалеко, потому, напуганные жуткими рассказами о транспортировке Рыжули из Ратомки (все закончилось великой битвой народов и выбитым пальцем бывшей Рыжулиной хозяйки), решили не травмировать зверя коневозом, а провести в руках. И снова все говорили, что ничего не выйдет, он не пойдет, взбунтуется, покалечит и себя, и меня… Но выхода не было.
Накануне я долго сидела у него в деннике. Рассказывала, почему нужно уехать. Что на новом месте ему будет хорошо.
Говорила, а у самой внутри все сжималось. Потому что видела раньше его панику, видела, во что превращается это милое, кроткое существо, когда перестает думать и в истерике готово сокрушить все вокруг, и, честно говоря, не сильно верила, что до места назначения мы доберемся живыми…
Еще один переезд
И вот наступил день Х. Сказать, что я ехала на конюшню с внутренней дрожью – значит, не сказать ничего. Ни разу больше за всю историю наших с Рыжулиным приключений я не волновалась так сильно. Тогда я еще слишком плохо его знала…
Все вещи были перевезены заранее, и на конюшне остались только утренний килограмм овса, 50-литровая канистра с водой для поения и сам коняга. Так что приготовления были совсем недолгими. И в 8 утра мы двинулись в путь. Папа на машине выехал вперед, чтобы периодически направлять наш маршрут (что немаловажно – с моей-то способностью заблудиться в окрестностях даже не трех, а всего одной сосны), ну, и вообще для подстраховки, на случай возникновения форс-мажора.
А этот самый форс-мажор был более чем вероятен… И я была внутренне готова и ожидала чего угодно, но только не того, что произошло.
Точнее, не произошло ровным счетом ничего. Ничего плохого.
Конь (который, напоминаю, мог отходить от своих друзей-соплеменников метров на триста максимум)… просто взял и пошел за мной, как будто проделывал такие путешествия каждый день. Без всяких уговоров и понукания, без вопросов и даже не оглянувшись назад – туда, где стоял его неразлучный друг Символ, где прошли полгода его жизни… И за все 16 километров его не смутили ни оживленная трасса, рядом с которой мы некоторое время передвигались, ни грохочущие совсем рядом грузовики, ни лающие из-за заборов собаки, которых он раньше панически боялся, ни мост, который нам пришлось переходить. Он даже ни разу не дрогнул. Как будто забыл обо всех своих страхах и сомнениях.
Заминка произошла лишь однажды. Когда мы проходили Сосны, я направила лошадь по обочине дороги, а Рыжуль решил, что нам проще пройти по лесной тропе. Я не стала спорить, подумав, что вопрос, в общем, не принципиален. Свернули мы в лес, прошли немного, как путь преградило упавшее дерево. Такое огромное, что ни перешагнуть, ни обойти было невозможно.
Только если прыгать. Рыжуль посмотрел на дерево, на меня, внимательно обнюхал бревно, на мгновение задумался, решая, что делать, потом тяжело вздохнул, развернулся, потопал обратно и пошел по обочине, как я и предлагала в начале.
Вспоминая этот переход, я думаю, что именно тогда во мне зародилось бесконечное уважение и благодарность к этому коню. Который мог быть каким угодно: иногда капризным, непослушным, упрямым, как ослик, привередливым, но, если было НАДО, действительно надо – он не подводил никогда. Даже если было тяжело, нестерпимо. «Невозможно? – как будто говорил он. – Да брось, мы же еще не пробовали! Вот увидишь, мы справимся!» И – мы справлялись. И именно это, наверное, я назову настоящей лошадиной душой.
Шли мы долго, почти 4 часа – Рыжуль все еще был слабеньким, поэтому я его не торопила. К концу путешествия было видно, что он ужасно проголодался, то и дело взглядывал на траву, но ни разу не потянулся за ней, даже не замедлил шаг. Лишь когда мы проходили мимо кукурузного поля, он не выдержал: срывал стебли и жевал их на ходу, а кукурузина забавно болталась вверх-вниз, как огромная сигара, с которой он из баловства решил поиграть. Только на лугу перед домом, возле которого ему предстояло провести следующие 8 месяцев, когда я, наконец, выдохнула и расслабилась, Рыжуль объявил привал и с жадностью накинулся на траву. Но это не страшно, ведь мы уже были на месте.
А.И., вышедший нам навстречу, увидев коня, только ахнул:
– Ой, какой страшный!
Сейчас, оглядываясь назад и вспоминая Рыжульку в более поздние лучшие времена, я понимаю, что он был прав. Но тогда… Тогда я ужасно обиделась! Как, мой конь, уже не хромой, с исчезнувшим хребтом и почти пропавшими ребрами, у которого не течет из носа и почти не мучает кашель – страшный???!!! Да он ого-го какой! Самый лучший! И мы еще всем покажем, правда, Рыжуль?
Рыжулька оторвал голову от травы и одобрительно фыркнул.
Так началась новая эра в нашей жизни.
Новая травма. Сено
Первый же день нашего пребывания на новом месте отметился неприятным происшествием.
Усадьба, при которой Рыжуленьке предстояло провести ближайшую зиму, находилась на краю деревни. И почти сразу за ней начинался замечательный луг, на котором мы и решили попасти лошадь. И, по совету А.И., привязали на цепь, рассчитывая, что уж на цепи запутаться шансов нет даже у него.