Формирователи

– Ты вставать –то собираешься? А то скоро снова спать ложиться. – говорил мне женский голос.

– Сколько сейчас? – Спросил я, резко открыв глаза и пытаясь понять сколько я проспал.

– Почти девять. Просыпайся.

Молча, с силой дыша через нос, я побрел на кухню, откуда доносился звук жаренного и аромат сбежавшего на плиту кофе. Также молча я завалился на мягкое сиденье кухонного уголка и ссутулился, облокотившись на стол. Мыслей не было. Совсем. Перед опущенными в стол глазами появилась тарелка с омлетом. Немного позже появилась кружка с кофе и столовые приборы. Кофе был крепким и без сахара – по утрам я пил именно такой. Не могу объяснить почему, но вкус земли во рту, который оставлял сваренный несладкий кофе, придавал особой бодрости и как-то скорее приводил меня в чувство.

– Я записку тебе оставляла на столе и ужин, но видимо вчера что-то пошло не по плану и до ужина ты не добрался. Где так накидался? – спросила она, изображая легкое, наглядно прикрытое недовольство. Я молча резал свой завтрак и клал в рот кусочки жареных яиц, медленно и тщательно пережевывая, не забывая о том, что вчера меня изрядно полоскало и что пища, попавшая в желудок, может вызвать неприятную реакцию. Проглотив первую порцию, я замер на несколько секунд, ожидая худшего. Но ничего не произошло и я, с небольшим, но облегчением, продолжил завтракать.

– Кстати, я экзамен сдала. На пять. Преподаватель валить не стала, как никак я у нее в сборной была четыре года. Короче говоря, ТМФВ у меня уже за плечами, поэтому можно немного расслабится и отдохнуть – не дождавшись моей реакции, продолжала она. – У нас выпускной скоро, ты помнишь? С местом вроде как определились, осталось по людям разобраться. Наташа не сможет, у нее мама в Анапу улетает и ее с собой забирает, Ленка с яхт-клуба тоже не пойдет – у нее регата. Староста тоже вроде не сможет, говорит ей нужно будет уехать из города куда-то. То ли к бабушке, то ли к тетке. А девчонки с параллельного говорят, что она залетела и поэтому не сможет. – закончив, села она напротив за стол. Слова про залетевшую студентку вернули меня из похмельного забвения в реальность, и я вспомнил, от чего же мне вчера стало так плохо, что потом стало еще хуже.

– Куда ты пошла вчера после экзамена? – проглотив очередной кусок омлета, спросил я свою подругу.

– Да, посидели немного в кофейне за углом, а потом на набережную пошли гулять. Погода была шикарная, вот мы и потянулись к Волге. Часов до восьми погуляли, потом кто куда. Основная масса продолжать в клуб поехала, я на такси и сюда. Приехала, а ты в «ноль». Будить не стала, пошла к родителям, записку на столе оставила, чтобы не терял. – весьма правдоподобно доложила мне моя «верная» девушка. – А, ты, кстати, по какому поводу в таком состоянии и в какой компании вчера таким стал?

– Я был там. – глядя на нее исподлобья, сказал я. Она молчала, глядя мне в глаза, видимо перебирая варианты изворотов.

– Где там? – не понимая, или делая вид, что, не понимает, спросила она меня.

– Возле колледжа. Сидел на скамейке через дорогу. – попивая горький кофе большими глотками и не сводя с нее взгляд, пояснил я. – Может кто-то из вашей группы и пошел отмечать в кофейню, но явно без тебя. Или, может быть, я не то заведение имею ввиду? Может быть ты имеешь ввиду то, до угла которого нужно ехать? На мотоцикле. Хорошо хоть шлем надела. О защите думаешь. Ты ведь думаешь о защите? – с явной ноткой желчи спрашивал я. На что получил долгий, редко хлопающий ресницами, взгляд и выпирающее движение скул на лице.

– И что с того? Есть какие-то проблемы? – сменив тон на агрессивный, парировала она. – Да я пропустила эпизод с кофе и булочками, и поехала сразу на набережную. Какая разница на чем я туда добиралась? – с явным недовольством разоблаченного, но не сдавшегося, продолжила она. Я молча смотрел на нее. Почему-то в этот момент мне стало ее так жаль. Бедная девочка. На сколько я не ценил ее, не уделял ей время, не говорил с ней, когда, возможно, ей это было нужно. Ведь, если бы все у нас было хорошо, не было бы необходимости искать кого-то на стороне…

– А, сам-то? – продолжила она. – Где ты вчера был? С кем? А? Почему я не задаю тебе таких вопросов и не слежу за тобой? Мог бы встретить меня после экзамена и отвести куда-нибудь. Когда мы в последний раз куда-то ходили? Вместо всех этих претензий поступил бы как мужчина и подошел ко мне, если бы увидел то, что тебе не понравилось. – выпалила она, встав из-за стола и начав плескать руками.

– Я приехал к тебе. Но тебе, как я увидел, было в тот момент не до меня. – спокойным тоном сказал я. – Затем и приехал, чтобы пригласить тебя на ужин, потому что давно никуда не выбирались. Но увы, не той пищи тебе хотелось в тот момент, видимо. – философски закончил я.

– Отмазки! Всю жизнь у тебя одни отмазки! – повысила она голос. – Захотел бы – сделал. А так, только слова. – продолжала она. – Ужин, романтика. И где это все? А я знаю где – пропил вчера или устроил вечер своей новой пассии! – перешла она на крик. Сказать, что в тот момент я был удивлен – ничего не сказать. На сколько нужно не уметь признавать свою вину, что даже в тот момент, когда тебя поймали с поличным, изворачиваться и пытаться обвинить другого человека в том, чего он не совершал, лишь бы показать в сравнении, что не так уж все у меня и плохо, мол смотрите, а у него еще хуже, а если не хуже, так уж точно не лучше дела обстоят, чем у меня? Ее истерику я слушал еще долго. Наблюдал за нервными метаниями по кухне, непонятной перестановкой посуды с место на место. Итогом этого разговора стало то, что я не смог ее удержать и ей придется уйти, как бы сильно она этого не желала, потому что она не в состоянии жить с таким бесчувственным человеком как я. А я молчал и ее это бесило. И от того, что я не кричу и не ругаюсь с ней, не выясняю отношения, она не находила себе места и все кричала и кричала. А я продолжал молчать и смотреть на нее. В этой комедии я стал зрителем. Я просто молчал и сочувственно наблюдал за ее терзаниями и частыми попытками собрать вещи и уйти. Сначала в мой адрес сыпались обвинения, затем оскорбления, затем вся правда о том, кто я для нее в этом мире. В итоге, она пришла к выводу, что ей тут не место и, забрав свой рюкзак, ушла, громко хлопнув дверью. Я знал, что в ее маленьком рюкзаке далеко не все вещи и что ей придется вернуться. И она несомненно это знала, что, видимо, питало в ней надежды на налаживание отношений. Так было и раньше. Не в таких масштабах, но суть была та же – мне что-то не нравилось, а она делала виноватым меня и уходила. Потом возвращалась, мы примирялись через постель и обоюдно забывали о случившемся. В этот раз все стало иначе. Это для себя я решил точно. Не дожидаясь, пока настроение изменится не в мою пользу, я достал большую дорожную сумку со шкафа и начал собирать туда все ее вещи, которые только смогли попасться мне на глаза. Тщательно, проверяя каждую полочку, я собирал все ее тетради, учебники, которых было целых четыре, белье со шкафа. Снял фотографии со стен, сходил в ванную комнату и забрал все ее баночки и тюбики. Чемодан оказался набит почти полностью и еле застегнулся, но завершив свою миссию, я облегченно вздохнул, ощущая чувство свободы от всего этого дерьма, которое я сам себе навязал, считая, что все беды, которые происходили у нас в отношениях, сугубо из-за того, что я что-то делал не так. Было бы прекрасно, если бы мы оба считали себя виновными, но, когда в это верит лишь один из пары, второй всеми силами пытается помочь ему в это поверить.

ГЛАВА 6.

Закинув рюкзак с рабочей одеждой за спину, я выдвинулся на остановку. На улице стояло марево. Теплое, но не душное. Легкий, редкий ветерок, порой, одаривал открытые участки тела своими ласками и глаза, от этих приятных дуновений, слегка зажмуривались и улыбка сама напрашивалась на лицо. В голове представился образ рыжего котенка, который нежится на солнышке, зажмурив свои маленькие глазки, и мурлыкает от удовольствия. Прошагав мимо школы и завернув за фонтан, я привычным путем направился на остановку. Не дойдя до самой застекленной будки, я увидел за кудрявой шевелюрой берез, как в мою сторону едет моя маршрутка. Приятно, когда все происходит вовремя. И действительно, на этот раз все было иначе. После крайнего расставания прошло уже больше двух недель, а от нее ни звонка, ни сообщения. Вероятно, это по тому, что в этот раз я не написал первым. Оставил чемодан у порога с запиской и удалился по своим делам, впитывать в себя новые ощущения – смесь свободы и здравого смысла. Будто наступило осознание, озарение или понимание. А может и все вместе. С недавних пор я начал за собой замечать, что определенные вещи до меня начинают доходить не постепенно, не в процессе планомерного изучения или ознакомления, а как снег на голову. Эврика! И в моменте осеняет истиной. Зато раньше с уверенностью, присущей победителю по жизни, мог заявлять, что некоторые моменты в этой жизни невозможны, а некоторые события и явления мной уже познаны и истолкованы. Но не тут-то было. Малейший нестандартный или незнакомый поворот в жизни, и ты будто Америку открыл. Век живи – век учись. Хорошо, конечно, когда учишься на чужих ошибках, а не на своих, но когда испытаешь острые ощущения на своей шкуре, то эффект совсем другой и просто ошеломительный. Сродни «как бабка отшептала». Хотя, говорят, некоторых такие повороты ломают. Морально, конечно, но последствия бывают разными. Как пишут в новостных сводках, треть самоубийств происходит от неразделенной любви и причинам ей сопутствующим. И, на самом деле, радует, что я не отношусь к той категории людей, которые убиваются из-за расставаний. Было, скорее, немного обидно. Немного удивительно и слегка омерзительно, от ощущения, что в открытую душу так смачно и с оттяжкой зарядили сопливый плевок. Ну, чтож, впредь буду разборчивее. Хотя, все эти мысли наводят на осознание того, что такие моменты могут являться одной из причин, когда человек замыкается в себе и может долго находиться в таком состоянии, в недалеком будущем пытаясь компенсировать свою утрату различными, одному Фрейду известными, способами. Загрузив на кануне новый «плейлист» в свой «андроид», я с удовольствием воткнул наушники в уши и включил свежую порцию «Prodigy» на максимум. Басы и электронная музыка приятным ритмом заряжала настроение позитивом и я, не заметив того сам, начал покачивать головой в такт музыке. Так, щелкая песню за песней, я добрался до ближайшей к месту моей работы остановке и, расплатившись за проезд с загорелым азиатом, шагнул с подножки на горячий асфальт и двинулся под горку в сторону «Причала». Была пятница и с высоты аллеи, пролегавшей вдоль проезжей части, поперек спуску, можно было увидеть, что заведение, в котором я проведу ближайшие сутки, почти переполнено и, музыка играла на столько громко, что свойственно лишь тому, когда честной средний класс собирается там с явным намерением растерзать все свои калории на танцполе в жгучем клубном мракобесии. Клубные танцы я всегда считал дерганием эпилептиков под музыку, отчего находил для себя данное мероприятие бестолковым. По мере приближения к бару–ресторану я все яснее понимал, что сегодняшняя ночь спокойной быть не обещает, так как время еще не было и шести, а народу было уже вполне себе прилично для такого заведения. Это еще не считая того, что машины все приезжали, а люди все приходили, словно мотыльки, собирающиеся на свет лампы. Пересекая черту ворот, на глаза мне попался Заур, переворачивая то одну решетку гриль, то другую, не забывая при этом следить за шампурами и за мясом в глиняных горшочках, задвинутых в печь. Весь мокрый, блестя под вечерним солнцем, увидев меня, он широко заулыбался и покрутил пальцем у виска по широкому кругу, что, видимо, означало, что это полное сумасшествие и заказов очень много. Ответив ему поднятой рукой вверх в знак приветствия, я прошел дальше, мимо оживленной, уже явно «веселой», компании, сидевшей в центральной части площадки. На встречу мне попался Арам. Такой же сутулый, шоркая ногами, он двигался навстречу мне по своим делам, не обращая внимания на гарцующую публику. Увидев меня, он молча протянул безвольную руки и даже не попытался ее сжать, лишь дождавшись, когда я сожму ее, также безвольно опустил ее, и она плетью шлепнула его по ноге. Вид у него был удручающий, но я бы удивился, если бы увидел его впервые в таком состоянии. Такой наружности он был всегда, когда его только можно было увидеть. Поздоровавшись с Кешей, который неизменно натирал бокалы до блеска, я прошагал к винтовой лестнице, чтобы пройти на второй этаж. На верху, несмотря на то, что летом второй этаж либо не работал, либо туда просто не охотно шли из-за того, что веселиться на свежем воздухе всегда приятнее, если позволяет погода, а она сейчас самая что ни на есть подходящая, было полным-полно народа. И даже те, кому не хватило места и у барных стоек, просто стояли с напитками в руках и болтали в компаниях. Либо пританцовывали под клубные хиты прошлого года недалеко от барной стойки. Проходя мимо столов, я завернул к подсобке, где в настоящий момент никого не было, по всей видимости от того, что заказов было очень много. Закрыв за собой дверь, я скинул с себя рюкзак и достал рубашку и брюки, включил утюг и пододвинул к себе гладильную доску. Идея приходить сюда в пляжном наряде, принося темные брюки, черные кожаные туфли и хлопковую классическую рубашку с собой, посетила меня сравнительно недавно. А точнее в конец прошлой смены, когда я добрался домой мокрый насквозь и с горящими от жары ногами. И как я раньше не догадался? Может быть потому что в моем собственном распоряжении на работе не имелось гладильной доски и утюга, а может и потому, что никто не сказал, что так можно. Военные привычки не выветрились – делать все по команде, и, по всей видимости, не выветрятся еще скоро. Звук щелчка на утюге означал, что агрегат для исправления текстильных неровностей готов к работе. Растянув белую рубашку вдоль доски, я начал водить по ней разогретым устройством, наблюдая как складки, одна за другой, исчезают под давлением горячего прибора. Воротник, рукава, манжеты. Удовлетворившись гладкостью материала, я переложил рубашку на кресло и взялся за брюки. Вот с ними у меня всегда были проблемы. Стрелки. Я прекрасно знал, что это такое и яснее ясного понимал, как их делать. Но уложить эти проклятые штаны на доску таким образом, чтобы они не падали и, чтобы одна штанина лежала таким образом, чтобы ее было возможно гладить, для меня было просто невыполнимой миссией. Они медленно скатывались и падали на пол, штанина отказывалась ложиться так, как было мне необходимо, чтобы выпрямить линию от пятки до ягодицы, брюки перекручивались и снова падали на пол, соскальзывая будто по маслу. Если есть в этом мире проклятия, то это мое. Я психовал и ругался, подкидывал их и швырял в стену, пытался даже их уговаривать, но ничего путного не вышло. В итоге, я решил смириться с поражением и надеть их такими, какие они есть. Стянув с себя шорты и футболку, я начал натягивать штаны, вставляя в них ремень и попутно шагая к зеркалу, чтобы оценить масштаб своей ущербности по отношению к этому делу. Результат моих деяний меня удивил. Стрелок не было и в помине, я имею ввиду тех, которые стрелки, а не те, которые жалкие попытки обозначить продольную складку вдоль штанины. Но помимо отсутствия двух параллельных, ровных, острых линий на своих чертовых брюках, будь они не ладны, появились еще по одной стрелке на задней части каждой из штанин. И да, остальную поверхность брюк я измял еще больше. Я проклинал тот день, когда в голову пришла идея взять форму с собой, а не ехать в ней. Это никуда не годилось и поэтому, громко заявив самому себе о том, что катилось бы оно все лесом, снова снял с себя штаны и продолжил попытки ровно их раскладывать на доске, понимая, что если так продолжится, то я смогу опоздать.