Совок 4

И не прошел. Горят окна или нет, с этого места я не видел, а вот появившуюся на ступеньках фигуру признал.

— Здравствуй, любимая! — со всей теплотой души, которая только в ней нашлась, произнес я, — Третий час стою под твоими окнами и всё никак зайти не решаюсь! Можно я тебя до дома провожу?

Глава 2

К Дергачеву и Захарченко я с докладом не пошел. Сейчас у меня были дела поважнее и я с легким сердцем нарушил данное им обещание. Надо было уйти из РОВД и сделать один звонок. Не совсем другу, но зато в столицу. А для этого мне надо стряхнуть с хвоста «семерку». Иначе, даже, если они не снимут содержание разговора, то Мелентьев уже через час будет знать, кому я звонил. В тактическом плане это даже было бы неплохо и как-то меня прикрыло бы. Но я уже настроился на серьезные отношения и строил вполне определенные планы касательно Аркадия Семеновича. По-другому никак. Надо его, если не простить, то хотя бы понять. Кто он, что он и, главное, каковы истинные мотивы его нездоровых посягательств на мою судьбу.

Я придвинул к себе телефонный аппарат и вгляделся в отпечатанную на А-4 шпаргалку с внутренними телефонами под оргстеклом на столе.

— Антонина! — обратился я к скандальной приспешнице капитальной женщины, — Скажи мне, любимая, ты по-прежнему божественно хороша?

На том конце учащенно задышали и я понял, что дожидаться ответа не имеет никакого смысла.

— Слушай меня внимательно, Антонина! Я готов тебе простить все твои облыжные оскорбления в мой адрес, но за это от тебя потребуется помощь! — для осознания Тонечкой серьезности момента, я сделал многозначительную паузу, — Ну так, что? Хочешь ли ты снять со своей души камень?

Тонечка мне тоже ответила не сразу, а только через несколько прерывистых всхлипов-вздохов.

— Д-да! — наконец-то разродилась она. И судя по звенящей гамме чувств, втиснутых в такое короткое слово, Антонина была готова, если не на всё, то на очень многое.

— Тогда ты сейчас говоришь Валентине, что хочешь писать и, что тебе нужно в туалет. Ну или еще чего-нибудь придумай. Но сама идешь не в туалет, а в мой кабинет. Ты поняла меня, самая прекрасная мечта поэта?

— Да, п-поняла! — продолжала волноваться Антонина, — Но только Сережа, Валентина Викторовна сейчас всё слышит, у нас очень громкий телефон! — даже из своего дальнего от следственного Олимпа угла я почувствовал, что Тонечка в этот момент готова разрыдаться от отчаянья по причине только что и так бездарно проваленной операции.

— Это ничего, душа моя! Это даже наоборот, очень хорошо! — я торопливо взялся возвертать впечатлительную барышню в так необходимую мне её адекватность, — Валентина Викторовна, она ведь не только чудо, как собой хороша, она же еще очень умная женщина! А, значит, она все поймет и тебе мешать не станет! — самонадеянно заверил я Тонечку, полностью положившись на прежний свой опыт в общении с лучшей половиной человечества. И на их громкий телефонный аппарат.

— Иди! — гораздо глуше тонечкиной речи, но все-равно вполне явственно раздался в мембране голос моей несбыточной мечты по имени Валентина. Да, действительно, какой-то уж очень громкий и чувствительный у них там телефон.

Положив на штатное место трубку, я начал доставать из карманов своей верхней одежды содержимое. Рассовав в пиджак изъятое, я засунул в рукав куртки шапку и шарф. Мои действия прервало деликатное постукивание в дверь.

— Заходите! — едва не заматерился я от досады.

Вот ведь, как некстати принесло кого-то! И боже упаси, если этот "кто-то" из руководства! Но бог, в которого я не верил в прошлой жизни, и в которого не сподобился поверить здесь, меня не выдал. На пороге стояла Тонечка.

— Заходи, душа моя! — настойчиво пригласил я скромно потупившуюся девушку вовнутрь, не желая, чтобы кто-то из посторонних узрел её рядом с моей обителью.

Специально я не приглядывался, однако заметил, что Антонина не только обновила помаду на губах, но и успела более выразительно подвести глаза. Это хорошо, значит, она настроена стараться! И еще это означает, что помогать она будет мне со всей своей женской дотошностью.

— В общем так, прелестное созданье! — прелестное созданье мигом зарделось еще колоритнее. — Берешь моё барахлишко и спускаешься на первый этаж. Знаешь, где старшина наш райотдельский сидит? Ну ты ведь наверняка время от времени из его каптёрки что-то получаешь? — барышня с осмысленной готовностью кивнула.

— Вот и отлично! — я с восхищением посмотрел на понятливую девушку и она этот взгляд оценила, поправив прядь волос у виска, — Значит, берёшь сейчас мою куртку и без суеты спускаешься на первый этаж. К той самой каптерке. И тихо стоишь там, меня ожидаючи. Договорились?

— Ага! — поняв свою ключевую роль в сложнейшей оперативной комбинации, Тонечка сразу ожила. А ожив, легкомысленно заулыбалась, забыв принять у меня из рук мою хламиду.

— Душа моя, ты куртку-то возьми! — я более настойчиво сунул ей в руки свою одёжку. — Хотя, подожди! — я двинулся к одному из чуланов и достал оттуда какую-то штору из числа неучтенных вещдоков.

— Давай-ка мы с тобой мою куртку сюда завернем. Это, чтобы граждане в коридоре не завидовали! — вовремя вспомнил я о семерочных топтунах, один или двое из которых сейчас наверняка под видом вызванных к следакам, пасутся в коридоре следствия.

Выпроводив за дверь с непонятным тряпочным свертком в руках Антонину, я начал прибираться в кабинете. Убрав в сейф все, что могло бы заинтересовать московский десант, я, взяв в руки картонку с типографской надписью «Уголовное дело №____» и нацепив на физиономию выражение крайней озабоченности, покинул кабинет. Из своего тупика я направился мимо страждущих не на ближайшую лестницу, а в сторону данилинского кабинета. Но заходить к шефу я не стал. Пройдя дальше и сунув картонку за ящик пожарного гидранта, резко прошмыгнул на площадку дальней лестницы. Пока из-за поворота никто не показался, я через три ступеньки сыпанул вниз.

Тонечка по своему обыкновению нетерпеливо переминалась стройными ногами в означенном месте. Забрав у нее из рук свое имущество, я благодарно приложил руку к груди.

— Спасибо тебе, душа моя! Ты настоящий друг! — засовывая в рукава руки, исходил я благодарностью, — И, если кто спросит, то я никуда из райотдела не выходил! Ага? — влюбленными глазами всмотрелся я под ресницы Антонины.

— Ага! — только и нашла чем ответить барышня, а я уже в это время выскакивал за дверь в не шибко просторный тамбур. Из которого было только два пути. Один в подвал, а другой во двор РОВД. Пройдя через него, я подошел к выездным воротам и осторожно выглянул на улицу. Не заметив ничего подозрительного, я энергично зашагал подальше от места своей службы.

К следующей автобусной остановке я шел дворами. Людей или машин, сопровождающих либо принимающих меня, я не заметил. Добравшись до Главпочтамта, я зашел в зал переговорного пункта. Наменяв пятнашек, дождался, когда освободится дальняя кабинка и зайдя в нее, продолжил изучать входивших в помещение людей. Ни один из них в мою сторону не перемещался и в дверь служебного входа к операторам не ломился. Полуобернувшись к автомату, я набрал заветный номер.

— Здравствуйте! — ответил я на бесцветное «Вас слушают!», — Это Корнеев Сергей. Мне необходимо переговорить с Григорием Трофимовичем.

Никаких уточняющих вопросов не последовало, мне лишь предложили перезвонить по этому же номеру через пять минут. Не желая покидать удобную позицию, все указанное мне время я продержал трубку у уха, имитируя разговор. Едва секундная стрелка моих наручных часов часов пересекла нужную черточку, я начал набирать номер.

— Здравствуйте, Сережа! — раздался в ухе голос, который я уже порядком подзабыл, — Рассказывай, что у вас там опять стряслось? Надеюсь, не ваш знаменитый пивной комбинат жулики разорили?

Без лишних подробностей я изложил ситуацию и свое в ней место. Методично и последовательно. Четко отделяя установленные факты от предположений и оперативной информации, которую еще надлежит проверять.