Страница 4 из 6
Перед дальней дорогой и в пути человек, независимо от возраста, оглядывается мысленно на прожитую жизнь. О чём думал высокий, стройный, красивый парень, глядя в иллюминатор самолёта, стремительно мчавшегося по взлётной полосе, отрывавшего от земли?
Позади выступления на лучших сценах столицы страны, записи на Центральном телевидении и Всесоюзном радио, выпуск грампластинок, восторженные зрители, море аплодисментов и цветов, бесчисленное количество поклонниц и поклонников – их письма уже не вмещает огромный бабушкин сундук…
Но столь казалось бы благосклонная к нему судьба, успела открыть и свои печальные страницы, поспешив посвятить в грустные тайны о том, куда уходит детство и те, кого не долюбили, кого не баловали ни вниманием своим, ни ласковым словом, ни добрым делом, полагая, что, вроде бы, они, близкие наши люди, достаются просто так, раз и навсегда. Как море и небо…
Теперь, когда бабушка Байдигюль – самый родной человек, ушла в невозвратную вечность, явилось горьким откровением понимание, как сильно и нежно он любил её – добрую фею своего детства, воистину весенний цветок. Любил… И в то же время не слушался, и часто вольно или невольно, скорее всего от детской бесшабашности, обижал и всегда старался избавиться от её опеки. Обижал тем сильнее, чем больше она любила его…
Такой любви, терпеливости и доброты больше не встретится никогда. И эта потеря, и запоздавшее раскаяние не покинут его сердце.
Бабушка, как добрый ангел, была хранительницей дома его детства. Нет её, и дома тоже нет. Дядя Джамал и тётя Мария Ивановна насовсем обосновались в Москве. В квартире на улице Хагани живут другие люди. Их квартира в знаменитом «Доме артистов», оставшаяся от деда, теперь стала коммунальной. Хотя первым покинул её он сам… Поспешный юный брак, необдуманный отъезд в Грозный, грустный опыт ошибок молодости…
Самолет, набирая высоту, пробивался сквозь белый туман облаков. Володя, задумавшись о чём-то своем, улыбался и выглядел абсолютно счастливым человеком. Должно быть, представлял Италию, залитые ослепительным солнцем улицы и площади Милана…
В нарды с дядей Джамалом
Глава 4
Синьор директор
Вопреки представлениям о солнечной стране, Италия встретила советских артистов пасмурной погодой. Аэропорт Милана был закрыт. Самолёт вынуждено совершил посадку в Турине, откуда три часа добрались автобусом. Можно сказать, Милан не встретил никак: спрятался в тумане. В период театрального сезона, к которому было приурочено время стажировок, здесь самая мокрая, плохая, ну просто окаянная погода.
А тот итальянский январь оказался ненастным настолько, что даже «ушёл в минус», что для местного климата редкость. Впрочем, Милан – это север страны. А север, он, как видно, и в Италии – север. Солнце как раз пребывало на южной оконечности полуострова-«сапожка», купаясь в лазурной воде тёплых морей.
Поселили их в скромной гостинице «Hotel City» неподалёку от Центрального вокзала.
«Наши пять номеров находились на одном этаже. Душ только в номере нашего старосты, Николая Кондратюка», – рассказывал Муслим Магомаев.
По воспоминаниям Владимира Атлантова это был последний этаж гостиницы: «Моя комната была «camera settantuna», 71. Напротив – дверь, там жил Муслим».
Ближайшая к отелю станция метро – «Lereto». До той части города, где находится театр «Ла Скала», четыре остановки. Но путь, ведущий по проспекту Буэнос-Айрес, в конце которого располагался отель, далее – по проспекту Венеции, по улицам и улочкам города, стажёры преодолевали на единственном доступном по их материальному положению «виде транспорта» – пешком, что занимало около 40 минут.
Однако все бытовые подробности оставались незамеченными, отступали на дальний план перед главным – манящим, волнующим, ласкающим слух словом: «ЛА СКАЛА»!
Казалось, здание театра само по себе «звучало» музыкой, как «звучит», даже находясь в состоянии покоя, старинный музыкальный инструмент, одухотворённый талантом мастера. Он – живой, ибо в нём живёт музыка, которая и есть его душа.
Театр «Ла Скала», подобно огромному, идеально настроенному органу, живёт и дышит музыкой своей души, наполняющей каждый уголок здания, навевая божественный трепет каждому, кто ступает под его своды.
Снаружи театр выглядел довольно скромно, но изнутри был величественен и прекрасен. Зрительный зал, украшенный позолоченной лепниной, роскошная люстра, уютные фойе…
Директор «Ла Скала» синьор Антонио Гирингелли лично встретился со стажёрами сразу же по прибытию их в город. Встреча проходила в кафе, расположенном на первом этаже театра. Об этом удивительном человеке Муслим Магомаев в последующем не раз будет рассказывать в своих книгах.
Руководство театром Гирингелли принял от самого Тосканини и как опытный мудрый капитан умело вёл свой корабль сквозь шторма времени и ветра переменчивой моды, сквозь финансовые бури, вкладывая собственные средства.
Директор позаботился о стажёрах: организовал для них ежедневные обеды при театре, выделил в зрительном зале специальную ложу, чтобы каждый вечер могли смотреть спектакли, идущие на сцене «Ла Скала». По всей вероятности, синьор Антонио не пожалел бы для молодых певцов и лучшие места в партере, но традиции театра касались не только вокальной школы. Традиции соблюдались во всём.
«Когда мы смотрели сверху вниз, а свет начинали тушить, то видели среди мехов россыпи брильянтов: колье, браслетов, серёжек. Приглушённое сверкание сокровищ. Тогда еще в партер мужчин не пускали без фрака. А у нас-то откуда фраки?» – вспоминал Владимир Атлантов.
Встречи с директором театра и в дальнейшем были не редкими, происходили они обычно в траттории «Верди». Судя по всему, у стажёров сложились не формальные, а доверительные отношения с синьором Антонио, позволяющие обращаться к нему с «деликатными» просьбами о повышении размера стипендии.
«Гирингелли сочувствовал нашей бедности: «Ragassi (ребята), я готов хоть сейчас… Но мы связаны с Большим театром, как в зеркале со своим отражением. Если мы прибавим, должна прибавить и Москва».
Он понимал, что Москва прибавлять не будет, и потому незаметно переводил щепетильный разговор на тему своих кумиров…», – вспоминал, годы спустя, Муслим Магометович.
Москва по понятным причинам не намеревалась прибавлять стипендию итальянским балеринам, избегая «диссонанса» относительно денежного содержания своих солистов – ставок концертирующих музыкантов, выплачиваемых на зарубежных гастролях суточных, которые не случайно артисты называли «шуточными»… В таком случае надо было бы пересматривать всю систему материального обеспечения в «культурном хозяйстве» госпожи Фурцевой…
Глава 5
Школа маэстро Барра
В театре стажёры занимались на верхнем этаже здания. Это была большая комната, находившаяся под самой крышей. Нужно было проходить через несколько театральных фойе, подниматься по лестницам.
В том движении вверх можно усмотреть символический смысл. Учёба в «Ла Скала» – есть восхождение к вершинам вокального мастерства. В несколько утилитарном значении – это овладение свободой звучания голоса в верхнем регистре, дарующей легкость и яркость высоких нот. Но школа «Ла Скала» – не просто техника пения. Она – воспитание вокального мировоззрения. Добившись освобождения верхнего регистра, певец обретает подлинную свободу над поднебесными окраинами собственного голоса, и тогда словно небо распахивается над его головой. Свободный полёт души в пении – смысл и цель итальянской школы.
Известный музыковед, вокалист и композитор Всеволод Багадуров, изучая историю и методики вокального искусства разных стран, отмечал, что неаполитанская вокальная школа была ничем иным, как старинным способом одухотворить вокал. Еще в XVIII веке о ней писали, что она «учит пению для сердца».