Страница 19 из 38
– Зачем? Это же разные процессы: твой ускоритель… как ты его назвал – гомогеометрический, а мой реактор исторический, другое дело – теперь понятно, что они в синхроне. И ещё поправка: не один, а два блока, один на среднерусской равнине, а другой всё-таки был на Байкале. Когда и как работал сибирский, поймём после, а вот про наш уже ясно сегодня. Загрузка началась… – опустил брови на верхнюю дужку очков, как будто вспоминал, в какой книжке на прошлой неделе заначил червонец, а не события пра-пра-пра-истории, – …тысяч семьдесят лет назад, именно здесь, у подножья ледника.
– Какого?
– Последнего, Валдайского. Отсюда они и исходили всё историческое время.
– А может, всё-таки с Урала?
– Нет, не с Урала, отсюда, с чернозёмов… что такое чернозём? Это тебе не бумажное враньё, это абсолютно точное указание на место, где весьма продолжительное время, и именно в последний исторический период, была буйная растительность… травы! и далее по пищевой цепочке. Для образования таких пластов чернозёмов нужны десятки тысяч лет. А полоса чернозёмов как раз повторяет границу последнего ледника. Первый пояс, прямо под ледником и ещё километров пятьсот, – влажный, встреча стекающего с ледника холода с южным теплом, значит, дожди. Тут леса (лесотундры), луга. А вот второй пояс тёплый и обязательно чуть посуше, чтоб гумус не вымывался, буйство трав с мощной корневой системой, каких-нибудь пара десятков тысяч лет – вот тебе и чернозём. Леса и чернозёмные степи – живи не хочу. Самая продуктивная линия для ускоренного развития популяций, как всегда – граница. Граница леса и чернозёма. А линия эта шла, – Николаич начал чертить на песке, – от Пиренеев, по южным европейским горам, Карпатам, и вот так наискосок, с валдайским карманом уже до Подтаймырья на уровне Вилюя.
– Ага! – почесал затылок Семён. – Поэтому Орлик на Вилт Оке клюнул вниз на 49-м градусе, а испанская Ока с гренадскими басками вообще на 43-м, то есть Цепь на этом участке выстроили аккурат по линии ледника, значит, ещё во время ледника; а ирландское звено прицепили после, когда с будущей Англии ледяная корка спала, а это тысяч восемь назад. Когда же ледник ушёл, сделали правильный западный дубль: Дублин, Ав-Ока, Арклоу на правильном 52-м градусе.
– Наверное, так, – поправил очки Николаич, видимо, собравшись кое-что подытожить в своей теории. – Ледник покрывал весь север Западной Европы, включая Британские острова, Нидерланды, Бельгию, половину Германии и Франции, страны Скандинавии, Финляндию, Данию, Альпы. А на южной кромке, само собой, ничего кроме леса и негров с Африки, зато вот от Карпат и дальше на северо-восток в несколько сотен километров полоса – леса и луга, а вторая полоса – чернозёмы. 70 тысяч лет ледник лежал, чуть на север, чуть на юг, но всё вдоль этой грани. А теперь посмотри, где середина этих полос с пятьдесят второй параллелью пересекается – Ока. На юг чернозёмы, на север леса до самых ледяных гор. Вот где пупок человечества! Там, – ткнул в западную Европу, – горы по краю, тут, – ткнул в северную, – море, так что жить можно было только здесь, в верховьях Волги, Оки и Дона. Хорошо и долго. Бог нас здесь поселил или мы сами тут сгрудились – не узнать, но именно здесь он проявил к нам первую милость: дал код божественной речи. Тут и шло накопление энергии, детство и юность… двадцать, может, и тридцать тысяч лет… человек мужал, осваивал слово, как инструмент понимания мира – земли и неба, потому что слово фиксировало кишащие вокруг образы в сознании, и уже отношения человека и мира было из чего строить. На совершеннолетие он, Бог, снова посетил человека и остался доволен состоянием активной зоны, можно было делать пробные импульсы. Начались они 35–40 тысяч лет назад, на небольшой мощности, которой хватило для победы над неандертальцем; потоки в основном опять же вдоль границы отступающего-наступающего ледника: на юго-запад за ледяную альпийскую шапку, в район нынешней Сербии, и на северо-восток, к белому морю и островам, которых было несчётно, поскольку уровень океана был на сотни метров ниже нынешнего; с перерывами в 5–10 тысяч лет, следуя за гляцио-капризами, случались локальные эмиссии, так небольшие отряды появились на юге Франции и на севере Таймыра, у гиперборейцев. Первый же серьёзный импульс с мощным выбросом энергии, позволившим оторваться от кромки уходящего ледника, был сделан 12–13 тысяч лет назад, белый человек активно двинулся на восток и на юг – в Азию и Африку, положив начало всем шумерам и египтам.
– Погоди, – остановил красноречие умника Африка, – а как они двигались от ледника? На каких поездах?
– По рекам, по рекам… другого варианта, лучшего варианта, чем, скажем, по Волге да на юга, не придумать. Но двигались они не год, а сотни, может, и тысячи лет: отступили, обосновались, обустроились, обназвали всё вокруг по-своему, и стали жить – может, говорю же, тысячу лет, а может, и две. Потом, когда снова подпёрло ледком, те, кто пожиже, дёрнули дальше, кто постойче, – с новой родины ни ногой. Второй, 6–5 тысяч лет до н. э., – этап активного заселения остальной (а не только Балкан) Европы. Третий, 3–2 тысяч лет до н. э., – повторное омоложение Индии, Ирана, Греции, Китая, Азии и т. д. Это всё в долетописно-историческое время, но и в историческое реактор работал не менее напряжённо: узнать об этом одновременно и легче, потому что появились документы, и тяжелее по той же причине – появились документы, призванные искажать всё, что происходило.
– Выходит, что на всей земле живёт, по существу, всего один народ?
– Уже не один, народы уже разные, но разные только потому, что в разное время покинули прародину. Первые мигранты в мужской периферии деградировали, упрощался и искажался язык, а за ним и всё остальное, потому что божьи образы на девяносто процентов сохраняются языком.
– Вот! – даже привстал со своего ящика Аркадий. – Вот!
– Вторые и последующие волны смешивались с почерневшими и огрубевшими первопроходцами, образуя полуцивилизованные метисные культуры многообразных степеней брюнетости – это нынешние этносы и расы. На Пиренеях, например, встретились с иберами, в Палестине и Месопотамии – с семитами и хамитами, в Индии – с дравидами и гондами, на Алтае – с тюрками. Так что человечество – огромный слоёный пирог… или картина с перманентным разбавлением белого, сто оттенков.
– Когда-нибудь белый может ведь и закончиться.
– Может. Правда, есть одно обстоятельство, и называется оно, брат Аркадий, энтропией. В нашем случае – энтропией сознания. Почему всегда новые человеческие выплески имеют преимущество перед давно уже обживающими окраины периферии ойкумены? Потому что антиэнтропийное преображение сознания происходит не везде на планете, а…
– Вдоль Золотой Цепи?
– Да! На скачки духа Земля щедра не везде и, главное, не ко всем… Я думаю, если вдоль 52-й широты поселить чертей, ангелами им не стать.
– Потому-то в Хартленд их и не пускают, потому-то и Герника!
– А может, не фонить во все стороны? Не перемешиваться?
– История – это, братец ты мой, прежде всего взаимодействие, потому она родня физике. Ему, – Николаич посмотрел поверх очков в небо, – было бы не понять не только законы, но и природу частиц, изучай он каждую в отдельности, да это просто и невозможно: мы ведь тоже частицы не видим, пока не столкнём друг с другом, только во взаимодействии они и появляются, и проявляются своими свойствами. Так и Бог поступает с нами, выуживая из столкновений человеческих частиц информацию, на которой потом уже строит свою божественную теорию и нашу человеческую историю.
– Земля, выходит, – это такой господень НИИП?
– Выходит.
– Мне, Николаич, неясно с гиперборейцами, – подал голос молчаливый Поручик, а если уж он подал, значит, неясность была. – Почему это для них такие поблажки? Все, кто в другие стороны уходили, – деградировали и с каждой новой волной метисировались, а гиперборейцы у тебя как законсервированные, даже наоборот: развились в полубожественную культуру. Не почернели, не одичали…