Страница 5 из 76
ГЛАВА 2. Нападение
Утреннее солнце заливало все прозрачно-серебристым светом, ласково щекотало кожу, красило легкие занавеси на окне. Увы, радости сегодня от этого не было. Тело болело так, что даже думать сил не было — выкручивало мышцы, жгло кожу, отзывалось тянущими резями в ступнях и спине. Свет, да что же это такое!
Пить хотелось так, словно она умирала неделю без глотка воды… воды? Айна уже не была уверена в том, что ей требуется обычное питье… С трудом она заставила себя одеть одно из старых чистых платьев, висевших на ней мешком, и начать прибираться. Осторожно. Аккуратно. Медленно. Один раз она чуть не упала, больно стукнувшись виском о печь — хорошо, не об угол. Может, вчерашние фэйри ей и вовсе приснились?
— Да что ж голова твоя такая дурная, человечка…
Ворчащая сиреневая морда выглянула из-за печи, смешно морща нос. Она даже метелку от неожиданности из рук выронила.
— Тих?
— Я это, я. А ты кого, Рыцаря хотела увидеть?!
И морда такая лукавая. Рыцаря… Ядовитые изумрудные очи, блеснувшие когти на руках и тьма, что пропитывает каждую клеточку его тела. Красивее мужчины она в жизни не встречала. Невероятный, опасный хищник.
— Если захочу умереть — непременно твоего Рыцаря позову, — проворчала. И не смогла сдержать любопытства. — А звать его как? Знаешь?
Тихий фырк — и хитрый прищур бусинок-глаз. Не скажет, зуб дает, не скажет…
— Есть да не про твою честь, букашечка.
— Что ещё за прозвища?!
Самой было стыдно, что так обмишурилась. Фэйри не называют своих имен смертным. Фэйри назовут свое истинное имя только тому, кому доверят свою жизнь.
Загремела котелками. Сил готовить совсем нет — хорошо хоть вчерашняя каша вполне съедобна. Как раз придется поделить и так небольшую порцию пополам.
Только села, стиснув зубы и стирая пот со лба, только показалось, что дикая ломота чуть отступила, как дверь, не церемонясь, распахнули с оглушительным хлопком. Невольно вжала голову в плечи, уже подозревая, кто пожаловал.
В избу, не стесняясь, буквально вплыла, хмуря толстые, почти сросшиеся брови, сама тетка Сайнара. Её необъятные размеры в тесной комнатушке еле помещались.
— Ну шо, Айка, зелий наварила? — громыхнул голос, яростно заблестели водянистые глаза.
Синяки на спине зачесались напоминанием о грозящей расправе. Да только… что по пустому говорить? Даже если бы могла — она бы не стала приворот варить, пусть матери икается на том свете! Та сильная ведьма была. Сильная и злая, на весь мир обиженная, ничем не брезговала — какие только гости к ней не приезжали. А она — бездарность. Даже если всю себя выжмет до капли, зелья не выйдет. Но разве объяснишь это озверевшей от вседозволенности бабе?
Встала осторожно, стараясь оказаться ближе к двери.
— Нет, данэ Сайнара, не сварила, — опустила глаза, чувствуя, как скручивает от страха внутренности. Убьет, как есть убьет! — говорила ведь — не смогу я. Маменька сильной колдуньей была, а у меня силы вовсе нет.
— Девонька-ааа, — почти тихое, почти ласковое — аж мурашки по коже, — бедолажка ты, богами обиженная, — толстые руки с пудовыми кулаками качнулись, словно в сожалении. — Какого бхгура я должна тебе наказы повторять, убогая!
Кулачище проворно врезался в бок — не успела отойти, просто не подготовилась — заставляя упасть на колени, хватая ртом воздух. Как же больно-то! Рядом кто-то заверещал — и огромный чугунок прыгнул Сайнаре прямо в лоб, да только чуть не попал — но опрокинул сестру старосты наземь. Тишина — долгая, звенящая, нарушающаяся только её собственным отрывистым дыханием.
— Девка, ты как? Ай? Ая? — Тих проворно просеменил по полу, встревоженно тыкаясь носом в руку. Почему-то отчаянно защипало глаза. — Что за мерзкая баба! Что ей от тебя надо было? — низший оскалился, показывая отнюдь не ежиные зубки.
— Так это ты? — осенило. — Ты её ударил? Тих, она же меня теперь убьет! Забьет до смерти, — даже зубы от страха застучали, — никогда не простит такого унижения, а в фэйри она не верит, да и все равно ей! Я здесь была — стало быть, я и виновата! Ну зачем, зачем ты это сделал? — голос предательски сорвался.
Тихое молчание длинною в тари.
— Это ведь было не в первый раз, верно? — кажется, кто-то злится.
Она поднялась с трудом, чувствуя протяжную ноющую боль в боку — как бы ребро не переломалось. Заметалась беспомощно, не сводя глаз с лежащей навзничь тетки. Что ж делать то! Хоть в лес беги, но фэйри вряд ли солгал — наверняка, стоит уйти подальше — и сожрут уже другие твари.
Остаться? Попытаться извиниться? Знает ведь, что бесполезно, но куда тут убежишь?
— В лес уходи, — проскрипели возмущенно, — я уж и подмогу вызвал, девка, не пропадем.
— Да зачем? Зачем, Тих, все равно ж найдут, догонят, да… какую ещё подмогу?
— Такую, девка, что одним нам не справиться. А коль с тобой что случится — с меня голову снимут!
Сердце заныло — куда она ещё влипла?
— Кто? — вышло шепотом, пока она спешно кидала в котомку самые нужные и важные вещи.
— Те, кому тебя твоя мать отдала за долг, — последовал спокойный ответ, почти сбивший с ног, — но я уже понял, что тебе она ничего не рассказала, хоть и странно это. С темными фэйри не шутят, они всегда берут свое. Но это сейчас неважно, собирайся живее, что копошишься! Тебе тряпки дороже или жизнь?!
Прикусила губу, отчаянно пытаясь запихнуть в сумку те книги, что остались от матери — толстые, тяжелые, но как их тут бросишь? А тряпки — кому они нужны?
Еж убежал на улицу — смотреть дорогу, а она увлеклась, стараясь захватить все самое ценное. Поэтому и не услышала, как в проеме двери появилось двое высоких плечистых мужиков. Загорелые, крепкие, с одинаково холодными и пустыми серыми глазами и острыми носами, они напоминали речных крыс.
Мужики не стали разговаривать — один бросился поднимать лежавшую без сознания — с огромной-то шишкой на голове — тетку Саю, а другой в два шага пересек избу, оказавшись около Айаны и резко вздернул её за шкирку, как нашкодившего щенка.
— А, ведьма, мало мы тебя уму разуму научили? Видать, мягковато было, да?
— Такой штучке нужна крепкая мужская рука, — хохотнул второй, приподнимая, ворочающуюся уже тетку Сайнару, — ну-тка, мать, давай, подымайся! Эк эта дрянь тебя…
Большая жесткая рука легко задрала юбку, вызывая приступ гадливого удушья. Когда вторая разорвала верх платья, заставляя его сползти куда ниже положенного, внутри что-то дрогнуло — и занемело. Стало все равно, что здесь происходит, плевать на то, что эти двое сделают с ней все то, что уже много раз обещали, зажимая у сараюшки и на окраине. Она слишком слаба, чтобы дать отпор — мать была права. Может лучше бы тот Рыцарь не ловил её и не спасал.
Мысли текли медленно, вяло. Она понимала, что её споро связали веревкой из простыни, волоча, как сверток, в направлении огромной избы Шайских — братья жили вместе с матерью и немало этого не стеснялись. Несли быстро — да и место назначения она скоро узнала.
Кажется, её швырнули небрежно куда-то в погреб — было тихо, холодно и темно. Простынь стряхнули, оставляя в драном платье, зато руки и ноги хорошенько перетянули веревками, а потом — кинули на пол, уходя. Почти облегчение. Она одна… И никого больше…
Можно закрыть глаза и раствориться в этой тишине, представив, что ничего больше нет. Что она по-прежнему стоит в лесу на берегу реки, а напротив сияют ядовито-зеленые глаза, а её поддерживают сильные руки, делясь прохладой. Вот колыхнулись, как живые, иссине-черные волосы в косище, чуть склонилась голова, а по губам поползла тонкая усмешка.
И вдруг её морок распахнул широко раскосые глаза, подаваясь вперед.