Страница 23 из 111
Подбросив пару веток в небольшой костерок, я бросил грустный взгляд на зев рукотворного убежища. Примерно в километре отсюда протекал ручей, так что застирать вещи получилось. Без мыла, ясное дело, — старым добрым песочком, так что говорить о стерильной чистоте конечного результата не приходилось, но не в моём положении привередничать. Хорошо ещё от холода кости не ломило, уже радость, после двух-то с лишним часов сидения враскоряку в проточной воде. Организм, по-моему, на такое издевательство вообще не отреагировал, так что хвала Тьме и Матери Ночи, а про бытовые неурядицы — молчать в тряпочку и не булькать. Правда, сушить одежду приходилось только так — у костра, а то в землянке она и сухая-то всё время норовит пропитаться влагой, мало ли что та проветривается, землянка есть землянка.
Время близилось к утру, хотя из-за туч звёзд видно не было и по всему выходило, что непогода задержится минимум на пару дней. В принципе, это было даже хорошо — чем меньше открытого солнца, тем больше я могу находиться на свежем воздухе, да и пасмурную погоду я, повторюсь, люблю, даже несмотря на все «чудные мгновения», что она мне только что преподнесла. Только вот одежда… Трогаю висящую на палке рубаху… Ещё не высохла.
Когда небо начало светлеть, я уже укрылся в землянке. Влажная материя противно липла к коже, лес медленно заполнял промозглый туман, костерок у входа уже потух, обещая и в следующий раз массу «удовольствия» от общения с кремниевым огнивом вкупе с глотанием дыма от сырых дров. И всё же смотреть на улицу было не больно. Рассеянный свет не резал глаза и не обжигал кожу, плечи не давило невидимым мешком, и в целом, хоть и оставался явный дискомфорт, но он был терпим и почти незаметен на фоне обычных ощущений от выхода на солнце.
Через час опять зарядил мелкий дождь, окончательно уверив меня, что непогода пришла надолго. К сожалению, вместе с уменьшением неприятных ощущений от солнца и серьёзным ударом по комфорту одежды сырость преподнесла мне дурную шутку — едва я подумал о том, чтобы проверить работоспособность оружия, как арбалетная тетива лопнула, стоило только начать её натягивать.
Самостоятельная жизнь определённо началась с позитивных нот.
И всё же к наступлению вечера тучи немного разошлись, то тут, то там открывая далёкие звёзды, что позволило взяться за просушку гораздо более основательно. И вот аккуратный костерок опять тихо потрескивает неподалёку от землянки, просушивая развешанную рядом многострадальную одежду. Прохладный ночной воздух приятно обдувает оголённый торс. Человеческая кровь из откупоренного флакона играет на языке, а в голову лезут всякие меланхоличные глупости на темы: «ох, где же ты, моя музыкальная коллекция с компьютера?», «изобрели ли в этом мире магический плеер?» и «есть ли шанс в магическом средневековье услышать что-нибудь бодренькое с басами и ударными?» Музыка — это, наверное, единственная вещь из моего прошлого мира, о потере которой я действительно сожалел, а вот в такие моменты, когда делать толком нечего, только сиди и жди, по ней и вовсе накатывала чернейшая тоска.
И тем не менее в мысли и воспоминания я ушёл недостаточно далеко, чтобы пропустить приближение одинокого волка. Моя способность ощущать живых существ с прошлого месяца никуда не исчезла, даже подросла после того, как я перешёл на рацион из нормальной человеческой крови. Мелкие животные, вроде мышей и белок, давно стали фоном, на который я почти перестал обращать внимание, а вот крупных чувствовал сразу, вне зависимости от наличия между нами препятствий. Вероятно, хищник учуял запах крови из открытой бутылки. По крайней мере, это было единственное объяснение тому факту, что он сунулся к месту, где горит костёр. К тому же огонёк жизни зверя, мерцающий перед моим внутренним взором, выглядел как-то странно и тускло. Значить это, конечно, могло что угодно, но волки не ходят по одному, этот же был один, что в сочетании со слабым огоньком жизни могло говорить о какой-то болезни, а следовательно, и проблемах с добыванием пищи.
Покружив вокруг минут десять, он всё же решился выглянуть на поляну. Я всё это время сидел у костра, попутно подбрасывая свежий хворост в огонь и наблюдая за перемещениями хвостатого гостя. Дела мне до него толком не было, но когда ты сидишь и тебе скучно, хоть какое-то разнообразие в окружающем мире само собой приковывает внимание.
Когда же волк наконец показался из-за деревьев, я убедился в том, что не ошибся в догадках — задняя правая лапа животного была явно сломана. Впрочем, данный факт почти сразу перестал иметь хоть какое-то значение, ведь стоило мне посмотреть на «санитара леса», как я неожиданно начал испытывать странное, иррациональное волнение, сильно выбивающееся из всего того, что я ощущал секунду назад. И с каждым мигом волна сильных беспричинных эмоций только нарастала: слабость, опаска, голод, ощущение близости еды, густо замешанное на чувстве, что одинокая жертва может быть опасна, и опять голод, борющийся со страхом… Отвратительно яркий букет, который крайне сложно отделить от собственных чувств. Однако… отделить всё-таки было можно. Достаточно было закрыть глаза, перестав смотреть на волка, — и наваждения как не бывало. По всему выходило, что эмоции были не мои, а принадлежали животному. Других рациональных объяснений произошедшему я просто не видел.
Вот только на этом сюрпризы не закончились — не успел я толком задуматься над повторением опыта, для получения понимания, что это вообще такое и повторимо ли оно, буквально только-только проморгался, вновь открывая глаза, как вдруг волк повернул голову, и… наши взгляды встретились.
Не знаю, как описать… Это был первый раз, когда я в полной мере проник в чужое сознание. Память волка была своеобразной, но от этого не менее информативной. Я увидел всё: и то, как он сломал ногу на охоте; и то, как после этого покинул стаю; и охотничьи угодья его прежней стаи, и все охоты, через которые он прошёл. Вся жизнь волка промелькнула у меня перед глазами, буквально вымораживая объёмом данных сознание, будто в виски, глаза и уши вкрутили шланги с мятным, чтоб его, охладителем из жидкого азота и дали полный напор…
В себя я пришёл с жуткой головной болью и слабостью во всём теле. Не хотелось не то что думать, даже просто созерцать окружающий мир уже было сущей пыткой. Шероховатость земли под спиной, шелест листвы, мягкие прикосновения ветра к коже, мигание огней чужой жизни вокруг… От всего этого хотелось взвыть, но сил не было. Мозг был просто не способен подать голосовым связкам сигнал к действию. Только лежать, закрыв глаза. И дышать. Больше ничего.