Страница 48 из 108
Наступил момент, когда он должен найти свое место среди простых людей, научиться понимать и чувствовать их бытие; только после этого он сможет принести какую-то пользу всему человечеству. Хэл понял это в шахте. Он встретил там заурядных людей, о которых сумел проявить заботу и которые заботились о нем, не придавая никакого значения его одаренности. Они в конечном итоге помогли ему своевременно скрыться, тогда как в одиночку, при всех своих исключительных способностях, он не смог бы это сделать.
Вспоминая события, связанные с организацией побега, Хэл горячо пожалел, что не сказал Состу хотя бы о том, как много тот стал значить для него. Они подъехали на грузовике к тому кораблю, в котором Хэл сейчас находился, якобы для того, чтобы погрузить на него большой опечатанный ящик. Сидевший рядом с Состом Хэл был одет в серую робу грузчика. Они вдвоем внесли ящик через грузовой люк в первый трюм корабля, где к ним подошел старший стюард, очевидно ожидавший их появления.
По его указанию Хэл снял с себя робу и бросил ее в мусоросборник, после чего они и расстались с Состом. Следом за стюардом Хэл направился к одной из кают, расположенных по правому борту, вошел в нее и получил указание оставаться там и никуда не выходить до завершения первого фазового сдвига. Он повиновался и вообще не отходил далеко от каюты в течение первой трети своего путешествия. Часы одиночества он использовал как отличную возможность попрактиковаться, мысленно перевоплощаясь в аккуратного плательщика церковной десятины, принадлежащего к Возрожденной Церкви Откровения.
Прообразом для исполнения этой роли ему послужил Авдий. Хэл, выросший в окружении трех своих воспитателей, естественно, стал со временем им подражать. Для того чтобы вести себя как Авдий, ему было достаточно вообразить, что он и есть Авдий. Однако проблема состояла в том, что там, на Гармонии, ему придется постоянно пребывать в этом образе, не выходя из него даже в самых критических ситуациях.
Практиковался Хэл также и на одном из своих попутчиков, явно искавшем случая поговорить с ним, не ограничиваясь рамками обычного обмена любезностями, и открывшем ему глаза на возможную опасность, о которой он даже не подозревал. Этим попутчиком был экзот по имени Амид — невысокий стройный пожилой человек. Лицо его покрывали многочисленные морщины, что, вообще говоря, для экзотов не характерно. Он возвращался с Сеты, где в качестве инопланетного преподавателя читал лекции по истории Осколочных Культур в университете, имеющем одинаковое название как с городом, где он находится, так и с самой планетой.
Как и большинство экзотов, Амид легко находил общий язык со всеми окружающими, в то время как другие пассажиры, главным образом квакеры, направляющиеся на Гармонию, держались весьма замкнуто и настороженно. Кроме того он, как и большинство преподавателей, был влюблен в свой предмет и оказался буквально напичкан удивительными и забавными историями из прошлого Гармонии и Ассоциации; невозможно было представить себе, что их может знать кто-нибудь, кроме уроженца одного из Квакерских миров, и причем лишь в том случае, если он являлся выходцем из той его области, о которой шла речь в каждой из историй.
— Вера, в широком смысле этого понятия, — заявил он Хэлу на третий день после их отлета с Коби, — есть нечто гораздо большее, чем способность верить. Суть ее состоит в отождествлении личности с особым, незыблемым воплощением реальности. Истинная вера неприкосновенна. По определению любая попытка покушения на нее является не только не правомерной, но и обречена на то, чтобы предстать таковой. Вот почему у нас есть мученики. Самой крайней мерой, предпринятой против подлинного поборника веры с целью заставить его отречься от своих взглядов, может стать угроза уничтожить его физически, разрушить и превратить в ничто его внутренний мир. Но против такого ревнителя веры бессильна даже эта мера, ибо он и то, во что он верит, представляют собой неразделимое целое. А по определению предмет его веры уничтожить невозможно.
— А почему простой верующий не может обладать такой же неуязвимостью в случае разрушения его личного мира? — спросил Хэл.
— Потому что простое верование, если вы хотите обособить это понятие, предполагает нечто, являющееся объектом верования, то есть нечто, существующее отдельно от верующего. Другими словами, мы имеем объединение двух отдельных компонентов — верующего и его веры. Но объединение может распасться. Партнеры могут разойтись. Но, как я только что подчеркнул, настоящий поборник веры — это и есть его вера. Она и он представляют собой не два понятия, а одно. А поскольку они образуют единое целое, то отнять веру у такого верующего невозможно. Благодаря этому он становится исключительно могущественным оппонентом, ибо даже смерть не в силах поразить самую значимую часть его личности.
— Да, — согласился Хэл, вспомнив Авдия.
— Такое различие между простым верующим и истинным хранителем веры, — продолжал Амид, — и есть одна из тех особенностей, в которые необходимо вникнуть, чтобы понять людей, принадлежащих к квакерской культуре. Парадоксально, но это различие с трудом улавливают те, кто не относится к данной культуре, так же как людям, не принадлежащим к экзотской или дорсайской культуре, весьма трудно понять сходные внутренние обязательства, принимаемые на себя представителями этих культур и являющиеся непреложными для них. Независимо от характера культуры суть дела состоит в том, что обычные человеческие качества — религиозность, отвага, проницательность — развиваются у истинных хранителей веры почти до инстинктивного уровня их проявления.
Вспоминая этот разговор теперь, когда челнок приближался к посадочной площадке, Хэл попытался применить различие, о котором говорил Амид, к тому, что он знал об особенностях характера квакеров. Это оказалось непростым делом, поскольку в период его роста единственным источником накапливавшейся непосредственно в подсознании информации о том, что делало квакера квакером, служило для него общение с Авдием. Короче говоря, Хэл, не задумываясь, мог почти безошибочно сказать, как поступил бы Авдий, оказавшись в той или иной конкретной ситуации, но дать разумное объяснение, почему тот поступил бы именно так, а не иначе, он вряд ли смог бы. В этом отношении Хэл напоминал человека, умеющего управлять неким агрегатом, но совершенно не представляющим себе, как и почему тот работает.
Когда челнок коснулся поверхности планеты, Хэл отметил про себя, что не должен поддаваться самоуспокоению на том основании, что находящиеся вокруг люди могли на первый взгляд легко принять его за одного из своих сограждан. Необходимо сконцентрировать свое сознание на наблюдении и изучении окружающих, не полагаясь на свои уже проявленные способности играть доставшуюся ему роль. В противном случае он рискует совершить неверный шаг, даже не подозревая об этом, а результатом этого неверного шага может стать разоблачение, которое застанет его врасплох.
Пассажиры корабля сначала попали в закрытый туннель, а пройдя по нему некоторое расстояние, очутились перед рядом комнат, куда их и направляли в зависимости от характера личных документов. Как человеку, чьи документы имели местное происхождение, Хэлу, вместе с двумя десятками других квакеров, предложили пройти в самую дальнюю комнату. Там находилось несколько столов с восседающими за ними чиновниками иммиграционной службы.
Хэлу не удалось первым подойти к ближайшему столу. Впереди оказался худощавый, стройный, смуглолицый молодой человек невысокого роста. Каждый стол огораживал звукопоглощающий барьер, а Хэл стоял в таком положении по отношению к своему попутчику и к задававшему ему вопросы чиновнику, что не мог читать их разговор по губам и поэтому не сумел заранее узнать ни одного из тех вопросов, на которые, возможно, придется отвечать и ему. Наконец опередивший его человек отправился дальше, за двухметровую загородку из проволочной сетки, где были расставлены стулья с высокими прямыми спинками. Около загородки находился охранник, коренастый мужчина средних лет в черной милицейской форме. Смуглолицый молодой человек уселся на стул, а чиновник пригласил Хэла.