Сыграй на цитре

– Жду с нетерпением, – нагло вру я сквозь зубы.

Проходит достаточно времени, когда Ворон перестает кашлять, чтобы тут же начать кряхтеть. Я вздыхаю с облегчением, когда он отстает от нас.

Мы достигаем вершин череды холмов, каждый из которых больше предыдущего. Я хватаюсь за рожок седла, когда мы поднимаемся по самому отвесному склону. В груди начинает першить, а затем и вовсе перехватывает дыхание.

Под нами разворачивается одна из многочисленных военных баз империи, огромная, как город; ее сетчатый узор светится, как будто был отпечатан на синем пейзаже раскаленным железом.

Я знала, что Миазма пользуется финансовой поддержкой империи, но мое сердце все равно сжимается, когда мы проезжаем мимо обнесенных частоколом ворот в этот милитаристский рай. Жеребцы практически сияют. Солдаты выглядят сильнее, старше, их кормят явно лучше, чем солдат Жэнь. Сам воздух полон жизни: молоты звенят о наковальни, генералы раздают приказы, а толпа солдат кричит вокруг борцовской ямы. Когда мы проезжаем мимо засыпанной песком арены, победитель поднимает кулак. Я не придаю большого значения этому жесту, но, когда Миазма замедляет ход своей лошади и поворачивает назад, снова смотрю и вижу что-то темное в его сжатой руке. Это клок человеческих волос и скальп.

Мое горло обжигает желчь.

Миазма тем временем занята тем, что ощупывает его потную руку, как будто она покупает кабана в мясной лавке.

– Я вижу, ты неплохо окреп. – Она похлопывает его по бицепсу. – Продолжай в том же духе.

– Да, моя леди!

– Сюда, – отдает приказ Миазма, когда солдаты, с которыми мы ехали, расходятся и направляются по разным тропинкам к своим казармам, оставляя нас с Когтем, Гадюкой и Вороном. Мы проходим мимо холщовых палаток к миниатюрным шатрам, украшенным лаком и позолотой. Стражники в красно-коралловых пластинчатых кольчугах с ламинарным свечением вытягиваются по стойке «смирно», когда мы проезжаем сквозь их ряды, и худощавый, как тростник, евнух, с изящно наброшенной на плечо тканью имперского алого цвета, снует вдоль Миазмы, объявляя на ходу:

– Премьер-министр Империи Синь, главнокомандующая армиями Синь, посланная небесами защитница императрицы Синь Бао…

– Хватит уже, – говорит Миазма. – Разве ты не видишь, что у нас гость?

Если бы только у меня были мои белые одежды или евнух, который трубил обо всех моих прозвищах. Вместо этого я погрязла в бежевом цвете и Лотос в качестве оповещателя, только что перегрызшей свой третий кляп.

– Предательница! – Может быть, это ветер, но, клянусь, я чувствую взрывную волну ее слов. – Предательница!

– Заставьте ее замолчать и держите с животными, – произносит Миазма.

Солдаты бросаются выполнять приказ.

– Ты предательница! – надрывает горло Лотос, когда они утаскивают ее. – Ты подлая, мерзкая предательница! Жэнь никогда не следовало доверять тебе! Я надеюсь, что ты подавишься рыбьей костью и умрешь!

Придумала бы что-то поинтереснее. Лотос, Облако и все остальные крестьяне могут ненавидеть меня, мне плевать. Жэнь тоже; стратег, которого презирают, – это стратег, делающий что-то правильно.

Но, даже когда я говорю это себе, мысль о негодовании Жэнь лишает меня сил, и стоит нам выйти к самому большому из шатров, моя лишенная энтузиазма попытка спешиться заканчивается тем, что плащ запутывается в петле седла.

Чья-то рука сжимается вокруг моей руки прежде, чем я успеваю свалиться и поднять столб пыли. Мой взгляд устремляется к лицу спасителя. Или туда, где должно быть его лицо.

Все еще заслоненный своей конической шляпой, Ворон заходится очередным приступом кашля. Я высвобождаюсь, по коже бегут мурашки, и отступаю в сторону, чтобы дать ему пройти первым, прежде чем незаметно отряхнуть свой рукав.

Мы поднимаемся по лестнице, покрытой лаком до блеска, переступаем через позолоченный порог, проходим сквозь черные бархатные портьеры, пропитанные благовониями, и попадаем в шатер, который почему-то оказывается больше, чем выглядел снаружи. Слуги скользят вокруг с кувшинами вина на подставках, их количество отражается и умножается на полированных бронзовых перегородках. Со стропил свисают пурпурные шелка, украшенные эмблемой феникса Империи Синь, а на подсвечниках, стоящих на золотых блюдах, скапливается красный воск.

Крестьянина можно ослепить этой роскошью, но мой взгляд устремлен на группу генералов, советников и стратегов. Они столпились вокруг большого стола, на котором разложена карта империи. Несколько лет назад карта была бы намного более пестрой благодаря инакомыслящим военачальникам, особенно на Севере. Сейчас я различаю только четыре размашистых пятна: серо-зеленые чернила для субтропических озерных долин Южных земель; бронзовые чернила для Западных земель, пшеничные для континента и цитадели рода Синь; таниновый цвет для Болот, втиснутых между Югом и Западом; и серые чернила для аридного, гористого Севера, где находится столица империи и колыбель многих рек, изображенных в виде линий цвета воронова крыла, которые стремятся вниз, на юг, прежде чем впасть в Море Трехногого Ворона.

Когда я подхожу ближе, то определяю точное местоположение нашей нынешней военной базы по флагу, развевающемуся над тройной точкой пересечения Северного, Южного и Западного регионов. Она окружена крошечными глиняными солдатиками, такими, какие любила моя сестра, но мы никогда не могли их себе позволить. Эти выглядят более затейливыми. Ручная работа. Но сейчас это не предметы искусства, а просто отображение численности войск. Расходный материал, сказала бы Жэнь, простые люди, которые умирают, когда империя вступает в войну.

Я отвлекаюсь от мыслей о Жэнь, когда во главе стола раздается голос.

– Южные земли могут казаться мощными, – объясняет говорящий средних лет. – Но наши источники сообщают, что они изобилуют внутренними распрями. Я предлагаю позволить им разорвать себя на части, и так мы покончим с Синь Жэнь сегодня же!

Нет, если я смогу это предотвратить. Когда слова говорящего встречают гулкие крики одобрения, я протискиваюсь сквозь край толпы и поднимаюсь на цыпочки, чтобы получше рассмотреть карту.

В Южных землях также стоят ряды глиняных солдат. Меньше, чем на Севере, но достаточно, чтобы окутать всю речную долину. Их недавно коронованная леди, Цикада, представлена нефритовой цикадой – не очень оригинально, – а их новый стратег, таинственная фигура, известная под прозвищем Ноябрь, стоит рядом с цикадой в виде статуэтки из слоновой кости.

– Они не будут осознавать, что их ждет, пока их прах не развеется по ветру! – выкрикивает генерал справа от меня, осыпая Жэнь рядом оскорблений.

Мой глаз дергается. Затем карта ведет к тому месту, где находится Хэвань.

Ничего. Ни глиняных солдат, ни Жэнь, ни тем более фигурки для меня, ее стратега. Нет даже пренебрежительного «Милосердная Жэнь» в качестве владельца места на карте, которая крайне пуста по сравнению с Западными землями, управляемыми дядей Жэнь, Синь Гуном. Бесхребетный червяк. Он игнорировал Жэнь – и мои письма с просьбой о поддержке – вероятно, потому, что слишком боится встать на нашу сторону против Миазмы. Я сомневаюсь, что империя беспокоится о его выходе из союза, но, по крайней мере, он представлен на карте.

С другой стороны, мы даже не существуем. Мы похожи на всех местных военачальников, на подавлении которых Миазма построила карьеру. Совсем недавно это был Сюань Цао. Но, в отличие от Сюань Цао, мы все еще здесь. У нас есть я. Я обеспечу нам союзников. Цикада Южных земель не питает большой любви к империи. Если бы я только смогла убедить ее, что Миазма – наш общий враг…

…Сразу после того, как мне удастся убедить Миазму в том, что ее главный враг – Цикада, а не Жэнь.

Все еще звучат бурные овации, когда я произношу:

– Ты ошибаешься. – За столом умолкают голоса, начиная с тех, что ближе всего ко мне. Головы поворачиваются в мою сторону, открывая вид на говорящего во главе.

Слива, старший советник империи. Ее дед служил двенадцатой императрице Синь Дяо, ее мать служила Синь Чан. Ее предки, должно быть, переворачиваются в могилах от осознания того, что Слива посвятила себя не Синь Бао, дочери Синь Чан, а Миазме. Когда-то она сама была молодым талантом; сейчас Сливе под тридцать. Винного цвета одеяние ниспадает по ее чуть сутулой фигуре. На подбородке у нее родимое пятно, похожее на синяк. При виде меня ее лицо приобретает кислое выражение.