Страница 77 из 113
Глава восемнадцатая. Мнение сенаторов
Зевта довольно улыбался, видя на лице сына нешуточное удивление.
— Зачем они тебе? — не понял Эйрих.
— А вот теперь закрой рот и цепко внимай, — Зевта навалился на стол, сдвинув поднос с куропатками и приблизился к Эйриху.
Говорил он тихо, даже огляделся по сторонам, опасаясь, что кто-то услышит.
— Мундзук и Руа — это претенденты на титул рейкса гуннов, — Зевта ещё раз огляделся, будто они находятся не дома, а в чужом месте. — Есть ещё Октар и Оэбарс, тоже сыновья Улдина, но эти двое воздержались от притязаний и сидят тихо в своих уделах. И без них хватает желающих стать гуннским рейксом. Причём эти люди настолько могущественны, что Руа и Мундзуку с ними не тягаться. Как говорит Руа, сейчас ближе всех к власти подобрался Дариураш, сын Грода.
Отец сделал паузу на отстранение от стола и залповое выпивание вина из кубка.
— Кхэм... — Зевта вытер губы левым рукавом, после чего взял ножку куропатки. — Этот Дариураш оказался хватким, умеющим договариваться и хорошо обещать, поэтому под него уже ушли несколько родов визиготов, пара-тройка родов вандалов, включая битых тобою асдингов, один крупный род сарматов, ещё какие-то сабиры к нему присоединились...
— То есть очень вероятно, что рейксом гуннов станет он? — уточнил Эйрих.
— Кое-кто уже даже не сомневается в этом, — усмехнулся Зевта.
— И ты приютил этих четверых, чтобы попробовать поставить рейксом гуннов кого-то из них? — предположил Эйрих.
— Ты не дурак, всё понимаешь, — похвалил его отец. — За Руа стоят таифалы из остготов, родственнички наши, ещё аланы сказали, что за него.
— Кто из аланов? — уточнил Эйрих.
— Аорсы, ещё пару родов сираков, — ответил Зевта. — Я точно не знаю, потому что Руа не очень охотно делится сведениями о заключённых союзах. Но это не особо-то и важно, потому что решающее значение имеют наши топоры.
— Ты ведь понимаешь, что гуннов нам не победить? — поинтересовался Эйрих.
— Ты уже побеждал их, убил Улдина... — покачал головой отец.
— Вот это, скорее всего, станет проблемой, — вздохнул Эйрих. — Я бы, окажись на месте Руа и Мундзука, не стал бы иметь никаких дел с убийцами собственного отца.
Зевта задумался, сделав паузу на новый кубок вина.
— Твоя правда, я бы тоже не хотел иметь дела с такими людьми, — согласился он. — Но Сенат уже решил, что мы будем участвовать в гуннской междоусобной войне.
— Когда следующее заседание? — спросил Эйрих.
— Уже должно идти, — ответил Зевта. — Старики должны были обсуждать распределение зерна на зиму из общего склада, чтобы помочь тем родам, которые не сумели накопить достаточно. Если сумеешь пролезть между руганью и проклятьями, которыми осыпают друг друга сенаторы, можешь попытаться высказать свою позицию по поводу помощи Руа и Мундзуку. Но знай — этот вопрос уже решённый и следующей весной, как сойдут снега, я поведу войско на север.
Это очень неудачный сценарий для Эйриха. У него обязательства перед Флавием Антемием, который ждёт, что в Западную Римскую империю вторгнутся остготы, чтобы нанести ей непоправимый урон, а тут оказывается, что остготы впутываются в гуннские дрязги, с непонятными выгодами и исходами.
Просто невероятно, что самые опытные представители племени, не ожидающие от окружающего мира ничего хорошего, вдруг безоговорочно верят приехавшим гуннам и готовы дать им свою армию.
Должно быть что-то ещё.
— Тогда я пойду в Сенат, — встал Эйрих из-за стола. — Альвомир, ты где?!
Эйрих вышел во двор и увидел гиганта, сидящего на лавке. Альвомир вырезал что-то из деревяшки, орудуя немаленьким охотничьим ножом.
— Что делаешь, внучок? — с отеческой улыбкой спросил Эйрих.
— Эрик! — показал гигант результат своей работы.
Эйрих вгляделся в деревяшку и с удивлением опознал собственное лицо. Не без огрехов, нос слишком мелковат и с горбинкой, но черты отлично узнаваемы.
— Как ты это сделал? — удивлённо спросил мальчик.
— Э-э-э... — Альвомир крепко задумался. — Резал...
— Тенгри отобрал у тебя разум, но взамен щедро вознаградил, — хмыкнул Эйрих.
Резьба по дереву — это отличное увлечение. Сам Эйрих, в прошлой жизни, тоже некоторое время увлекался резьбой, делая игрушки своим подрастающим детям.
«Джучи, помнится, всегда особенно любил статуэтки волков...» — подумал он.
— А кто это — Тенгри, деда? — спросил Альвомир.
— Это бог, — ответил Эйрих.
— Он хороший? — спросил Альвомир.
— Хороший, — улыбнулся Эйрих. — Но строгий. Живёшь достойно — он вознаграждает. Живёшь как сволочь — жди наказания.
— А как достойно, деда? — спросил гигант.
— Как ты живёшь, — похлопал его по предплечью Эйрих. — Ты — хороший человек, Альвомир, поэтому всё у тебя будет хорошо.
— Спасибо, деда... — заулыбался Альвомир, а потом спохватился. — Ты тоже хороший, Эрик!
— Спасибо, Альвомир, — покивал Эйрих. — Пойдём, нам нужно в Сенат. Вечером закончишь резьбу.
— Ох... — с сожалением вздохнул гигант. — Пойдём...
Полдень, но Солнце сокрыто облаками, а с небес моросит мелкий дождик. Под ногами грязь, воздух сырой, всё идёт к крупному дождю и грозе.
У здания Сената было безлюдно, но изнутри доносились крики и ругань.
Сооружение получило некоторые обновления: главный вход обзавёлся массивной дубовой дверью с двумя створками, а немногочисленные окна получили стекло. (1)
«Красиво зажили...» — подумал Эйрих с неодобрением.
С другой стороны, если Сенат будет выглядеть сборищем бедных и больных стариков, то что подумают другие об остготском племени?
«Главное, не переступать черту между статусностью и роскошью», — пришла Эйриху в голову мысль. — «Римляне зажрались — к чему их это привело?»
То, что римляне зажрались — это очевидный всем факт. Император тратил на личный дворцовый театр не менее пятисот солидов в месяц, когда город голодал. Император тратил не менее двух тысяч солидов на ни за что отвечающих людей в своей свите, когда легионы содрогались под ударами бесчисленных варваров. Вроде мелочь, если оценивать масштаб империи, но показательная мелочь.
«Как можно верить в императора, свита которого бесится с жиру и выкидывает недоеденное, когда в городе простой люд ест не каждый день?» — задал себе риторический вопрос Эйрих. — «Мои подданные всегда были довольны своим куском жирного мяса, даруемого им мною. Никто не может сказать, что Чингисхан был с кем-то несправедлив. В этом таилась моя мощь — никто не мог подбить сытых людей на мятеж и бросить мне вызов».