Волчица

— Извращенцы поганые…чтоб вас понос прошиб! — под нос себе пробормотала Настя, глядя на Файлера ненавидящим взглядом.

— Да, неплохо бы — вздохнул мужчина — Что-то я переел…запор, что ли! Спасибо за добрые слова. Хе хе хе…

— У меня что будет? Какое оружие?

— А никакого — ухмыльнулся Файлер — В том и главное развлечение. Ты должна убить ее голыми руками. Или отобрать у нее кнут и запороть до смерти. Заверяю тебя — девка мерзкая, жадная, подлая! Она с удовольствием запорола бы тебя до смерти. И кстати — надеется это сделать.

— Кто вторая противница? — спросила Настя бесцветным, спокойным голосом.

— А вот не скажу! — радостно загыгыкал Файлер — А не надо было мне поноса желать! Вот теперь и думай, кто это будет. И облегчать тебе задачу не буду, не скажу, чего она сделала. И про оружие ничего не скажу. Вот если бы ты была поласковее с дяденькой Файлером, тогда…

— Хрен тебе! Правую руку отрубили, что ли?! — радостно сообщила Настя — Что-то ты сегодня слишком уж озабоченный, дяденька Файлер. Что, жена достала? Захотелось молодого тела?

— Достала — закивал Файлер — Ох, и достала! И захотелось, да. Но только по согласию, чтобы по большой любви! Хе хе хе… Ох ты все-таки и зверина, моя дорогая девочка. Но про вторую противницу я тебе все равно не скажу. Вот выйдешь на арену — увидишь. Одно могу сказать: эта тварь не лучше первой. И у нее будет палка. Да, да — длинная палка вроде шеста. И похоже что она с ней умеет обращаться. И вот еще что…ее приговорили к потрошению. А потом — к сожжению на костре. Рассказать, как делают потрошение? Нет? Тогда — все. Иди отдыхать. Первый бой начнется в полдень, второй попозже. Утром тебя подготовят — как следует накрасят, вызолотят — все, как положено. Представляю, какой фурор ты произведешь своим видом!

Он снова замолчал, а потом испытующе посмотрел на девушку и серьезно, негромко сказал:

— Не подведи меня. Не дай себя убить. Не дай порадоваться твоим врагам. Сирус будет счастлив, если тебя убьют в первом же бою. Завтра увидимся, девочка.

Глава 17

Вот не надо болтать лишнего! Слова могут ведь «овеществиться»!

Настя стояла у большого, ростового зеркала, и смотрела на себя, вытаращив глаза. Да, золотая молодежь. Еще какая золотая!

Настя вспомнила, как читала рассказ совсем древнего писателя о том, как мальчика-акробата в цирке целиком покрыли золотой краской, а потом о нем забыли. И он умер — задохнулся под этой самой краской. И вот теперь Настя смотрела на себя в зеркало, и страдальчески морщила нос: в зеркале отражалась золотая статуя с голубыми глазами, и белыми волосами. Без краски Настя выглядела миленькой, хорошенькой девочкой-подростком, если только забыть про ее рост, а сейчас…сейчас нечто эпическое, монументальное. Золотая статуя, вот как она выглядит! Глаза подвели черным, эдакие провалы, в которых сверкают синие глаза, ногти — ярко-красные, и на руках, и на ногах. Остальное — сверкающее золото.

Когда Настя попробовала возмущаться на тему: «Вы, сволочи эдакие, я же сдохну под краской!» — ее успокоили, что никакой краски собственно нет, а это ее собственный цвет, сделанный магией. То есть она теперь не белая, а вот такая золотая. И что ЭТО сохранится теперь у нее менее чем на год — с гарантией!

Успокоили, называется…и как теперь она пойдет в город?

Кстати, а зачем ей идти в город? Настя этого точно не знала. Денег у нее нет, покупать ничего не собирается, ночные клубы посещать тоже не будет — и на кой черт ей туда тащиться? Если только развеяться, почувствовать себя свободным человеком… Да и город посмотреть интересно, все-таки не каждый день попадаешь в иной мир, да еще и туда, где имеется магия.

Вначале объявили Настину противницу. Долго перечисляли прегрешения уголовницы, нагнетая атмосферу, и закончили тем, что та согласилась участвовать в поединке, освященном богами, бла-бла-бла. По их выходило, что эту бабу долго уговаривали — не соблаговолит ли она сменить казнь на колу на арену, где ей всего лишь нужно забить некую постельную рабыню? Зал шумел, вопил, и явно всем было совершенно наплевать на то, что сделала эта бабища. Народ жаждал зрелища. И когда глашатай закончил, и преступница появилась на арене (Настя это слышала, но не видела, находясь у своего выхода за тяжелыми дверями), зал вообще будто взорвался. Такой поднялся рев, такой свист и хохот, что казалось — сейчас стены обрушатся от этого грохота.

Ну а потом стали объявлять Настю. Перво-наперво указали, что она исключительна по своей красоте, что равных ей нет на целом свете, и что только поэтому ее купил Советник Императора Господин Кайль Сирус. А когда купил — понял, что должен сделать подарок своему господину и отдать ему самое лучшее, что у него есть — свою постельную рабыню, прославленную на всех землях, страстную и подобную богам…бла-бла-бла…

Настю едва не затошнило от той чуши, что придумали местные аналоги рекламных агентов. Бред сумасшедшего — только и скажешь. Выходило, что это гребаный Сирус любил ее, чуть ли не как собственного ребенка, но все равно отдал на потеху Императору, дабы усладить его пылающий взор. А еще — доставить радость горожанам, ибо…

В общем — даже земные рекламщики с их рекламой пылесосов «Сосу за копейки» остались далеко позади. Настя ужасно захотелось разбить бошки парочке таких креативщиков — и она была совершенно уверена, что это действо поднимет ей карму. Будто крыс передавила! Мир будет чище.

Эллерс, который стоял рядом, криво усмехался, слушая речь глашатая, и чуть наклонив голову к плечу задумчиво смотрел в пространство, думая о чем-то своем. Настя подумала: «Сколько же он таких вот новичков выпустил на арену? У него хоть что-то екает в сердце, когда вспоминает тех, убитых, зарезанных и зарубленных?»

Все когда-нибудь кончается, кончилась и речь глашатая, и после выкрика: «Встречайте — Наста, Белая Волчица!» — Эллерс легонько подтолкнул Настю в спину и тихо сказал:

— Иди. И вернись.

И Настя пошла.

Широкое пространство арены было залито ярким светом магических светильников, очень напоминающих внешне тот шарик шаровой молнии, который отправил Настю в этот прОклятый мир. Только светильники раз в десять больше размером, чем та шаровая молния. Располагались они над ареной на протянутых канатах, и были закрыты сверху металлическими абажурами, до смешного похожими на то, как рисуют старинные уличные фонари.

Как там сказано у Блока:

Дурацкие мысли. И совсем не к месту. Будет исход! Должен быть! И Настя вдруг в это поверила. Она выкарабкается! Она не даст себя погубить! И отомстит.

Зал, когда Настя вышла на арену, вдруг затих, почти мгновенно, в считанные секунды, замер, будто парализованный тем, что увидел, а потом разразился шторм, ураган криков! Что только ни вопили! «Волчица! Волчица! Убей ее! Убей! Волчица!» И просто несуразное — улюлюканье, вой, дикий смех.

Настя услышала откуда-то из средних рядов звонкий мальчишеский голос, перерывающий общий вопль: «Волчица! Я тебя хочу! Я тебя люблю!» — от этого места пошли волны смеха. Люди ржали, как ненормальные, и эти волны истерического смеха прокатились по всем трибунам огромного амфитеатра.

И наконец-то Настя увидела свою соперницу. Милая девушка лет двадцати, с пухлыми чувственными губками, большими темными глазами и копной пышных, блестящих волос, уложенных в некое подобие сложной прически. Она ничем не была похожа на ту злодейку, о какой объявил глашатай, и Настя вдруг засомневалась — правда ли все сказанное? Эта девчонка была похожа на Меррель, а та очень нравилась Насте. Чего уж…греха таить.

Соперница, как и Настя, была полностью обнажена, только сандалий у нее не было, да краски на теле — если только не считать краской косметику, нанесенную на ее лицо. И не пожалели косметики, сделали из миленькой девицы настоящую красотку.