Страница 1 из 11
Алджернон Блэквуд
Пустой дом и другие рассказы
Пустой дом
Некоторым домам, как и определенным личностям, каким-то образом удается сразу заявить о своей склонности ко злу. В случае последних никакая особая черта не выдает их, они могут похвастаться открытым лицом и простодушной улыбкой, и все же их присутствие оставляет неизменное убеждение, что с их существом что-то радикально не так, что они злые. Волей-неволей они, по-видимому, создают атмосферу тайных и порочных мыслей, которая заставляет тех, кто находится по соседству с ними, шарахаться от них, как от чего-то больного.
И, возможно, с домами действует тот же принцип, и именно аромат злодеяний, совершенных под определенной крышей, спустя долгое время после того, как фактические исполнители ушли из жизни, заставляет покрываться мурашками и волосы вставать дыбом. Что-то от изначальной страсти злодея и ужаса, испытываемого его жертвой, проникает в сердце невинного наблюдателя, и он внезапно ощущает покалывание в нервах, мурашки по коже и холодок в крови. Он охвачен ужасом без видимой причины.
Во внешнем облике этого конкретного дома явно не было ничего, что подтверждало бы рассказы об ужасе, который, как говорили, царил внутри. Он не был ни одиноким, ни неопрятным. Он стоял, втиснутый в угол площади, и выглядел точно так же, как дома по обе стороны от него. В нем было то же количество окон, что и у соседей, тот же балкон с видом на сад, те же белые ступени, ведущие к тяжелой черной входной двери, а в задней части была такая же узкая полоска зелени с аккуратными бордюрами, тянувшаяся до стены, отделявшей ее от задних стен соседних домов. Очевидно, также, что количество дымоходов на крыше было одинаковым, ширина и угол наклона карниза, и даже высота перил черного входа.
И все же этот дом на площади, который казался точно таким же, как его пятьдесят уродливых соседей, на самом деле был совершенно другим – ужасно другим.
В чем заключалась эта заметная, невидимая разница, сказать невозможно. Это нельзя полностью приписать воображению, потому что люди, которые провели некоторое время в доме, ничего не зная о фактах, положительно заявляли, что некоторые комнаты были настолько неприятными, что они скорее умрут, чем войдут в них снова, и что атмосфера всего дома вызывала у них симптомы подлинного ужаса. Ряд ни в чем не повинных жильцов, которые пытались в нем жить и были вынуждены покинуть его в кратчайшие сроки, действительно вызвали в городе скандал.
Когда Шортхаус приехал "на выходные" навестить свою тетю Джулию в ее маленьком домике на берегу моря на другом конце города, он обнаружил, что она до краев наполнена тайной и волнением. Он только сегодня утром получил ее телеграмму и приехал, предвкушая скуку, но в тот момент, когда он коснулся ее руки и поцеловал морщинистую щеку цвета яблочной кожуры, он уловил первую волну ее электрического состояния. Впечатление усилилось, когда он узнал, что других посетителей не будет и что его вызвали телеграфом с совершенно особой целью.
Что-то витало в воздухе, и это "что-то", несомненно, принесло бы плоды, так как эта пожилая старая дева с манией психических исследований обладала не только силой воли, но и мозгами, и всеми правдами и неправдами ей обычно удавалось достичь своих целей. Откровение было сделано вскоре после чая, когда она бочком приблизилась к нему, когда они медленно прогуливались вдоль берега моря в сумерках.
– У меня есть ключи, – объявила она восхищенным, но наполовину устрашающим голосом. – Они у меня до понедельника!
– Ключи от прачечной или?.. – невинно спросил он, переводя взгляд с моря на город. Ничто так быстро не подводило ее к сути дела, как притворная глупость.
– Ни то, ни другое, – прошептала она. – У меня есть ключи от дома с привидениями на площади – и я собираюсь туда сегодня ночью.
Шортхаус почувствовал, как по его спине пробежала легчайшая дрожь. Он оставил свой дразнящий тон. Что-то в ее голосе и манерах взволновало его. Она была серьезна.
– Но ты не можешь пойти одна… – начал он.
– Вот почему я телеграфировала тебе, – сказала она решительно.
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. Уродливое, покрытое морщинами, загадочное лицо светилось возбуждением. Вокруг него, как нимб, сиял неподдельный энтузиазм. Глаза сияли. Он уловил еще одну волну ее возбуждения, и вторая дрожь, более заметная, чем первая, сопровождала ее.
– Спасибо, тетя Джулия, – вежливо сказал он. – Огромное спасибо.
– Я бы не осмелилась пойти совсем одна, – продолжала она, повышая голос, – но с тобой мне это доставило бы огромное удовольствие. Ты ничего не боишься, я знаю.
– Большое спасибо, – снова сказал он. – Э—э… что-нибудь может случиться?
– Многое случилось, – прошептала она, – хотя это было самым умным образом замято. За последние несколько месяцев сменилось три жильца, и, как говорят, дом теперь пустует навсегда.
Сам того не желая, Шортхаус заинтересовался. Его тетя была так серьезна.
– Дом действительно очень старый, – продолжала она, – и история – неприятная история – уходит корнями в далекое прошлое. Это связано с убийством, совершенным ревнивым конюхом, у которого был роман со служанкой в доме. Однажды ночью ему удалось спрятаться в подвале, и, когда все спали, он прокрался наверх, в помещение для прислуги, преследовал девушку до следующей лестничной площадки и, прежде чем кто-либо смог прийти на помощь, перебросил ее через перила в холл внизу.
– А конюх?
– Был пойман, я полагаю, и повешен за убийство, но все это произошло столетие назад, и я не смогла узнать больше подробностей этой истории.
Теперь Шортхаус почувствовал, что его интерес полностью пробудился; но, хотя он не особенно беспокоился за себя, он немного колебался из-за своей тети.
– При одном условии, – сказал он, наконец.
– Ничто не помешает мне уйти, – твердо сказала она, – но я могу также услышать твое условие.
– Что ты гарантируешь свою способность к самоконтролю, если случится что-то действительно ужасное. Я имею в виду, что ты уверенна, что не будешь слишком напугана.
– Джим, – сказала она презрительно, – я знаю, что я не молода, как и мои нервы, но с тобой я не должна бояться ничего на свете!
Это, конечно, решило дело, поскольку Шортхаус не претендовал на то, чтобы быть кем-то иным, кроме самого обычного молодого человека, и взывать к его тщеславию было эффективно. Он согласился пойти.
Инстинктивно, благодаря своего рода подсознательной подготовке, он весь вечер держал себя и свои силы в руках, заставляя накапливаться резервы контроля с помощью этого безымянного внутреннего процесса постепенного подавления всех эмоций и поворота ключа к ним – процесс, который трудно описать, но удивительно эффективный, поскольку все мужчины, которые пережили суровые испытания внутреннего человека, хорошо это понимают. Позже это сослужило ему хорошую службу.
Но только в половине одиннадцатого, когда они стояли в холле, хорошо освещенные дружелюбными лампами и все еще окруженные успокаивающим человеческим влиянием, ему пришлось впервые воспользоваться этим запасом собранных сил. Ибо, как только дверь закрылась, и он увидел пустынную тихую улицу, простиравшуюся перед ними, белую в лунном свете, ему стало ясно, что настоящим испытанием этой ночью будет борьба с двумя страхами вместо одного. Ему придется вынести страх своей тети так же, как и свой собственный. И когда он взглянул вниз на ее похожее на сфинкса лицо и понял, что оно может принять не самый приятный вид в порыве настоящего ужаса, он почувствовал удовлетворение только в одном во всем приключении – в том, что у него была уверенность в своей собственной воле и силе противостоять любому шоку, который мог произойти.
Они медленно шли по пустым улицам города; яркая осенняя луна серебрила крыши, отбрасывая глубокие тени. Не было ни дуновения ветра, и деревья в городских садах на берегу моря молча наблюдали за ними, когда они проходили мимо. На случайные замечания своей тети Шортхаус ничего не отвечал, понимая, что она просто окружает себя ментальными буферами – говорит обычные вещи, чтобы не думать о необычных вещах. В немногих окнах горел свет, и почти ни из одной трубы не шел дым или искры. Шортхаус уже начал замечать все, даже мельчайшие детали. Вскоре они остановились на углу улицы и посмотрели на название на стене дома, залитую лунным светом, и единодушно, но без замечаний, свернули на площадь и перешли на ту ее сторону, которая была в тени.