Избыточность опыта

Тем самым конституируется постоянное и устойчивое личное Я[43].

В § 33 для этого вводится еще одно определение Я: это взятое в полной конкретности Эго или монада. Прежде всего я хотел бы обратить внимание на то, что понятие монады допускает два различных толкования, можно сказать, одно узкое, а другое более широкое. Без сомнения, монадология Гуссерля прежде всего находится в контексте проблематики интерсубъективности[44]. Но во многих текстах понятие монады связано не только с отношением к Другому, но и со всей полнотой интенциональной жизни:

«Поскольку Ego как конкретная монада охватывает всю совокупность действительной и возможной жизни сознания, то ясно, что проблема феноменологического истолкования этого монадического Ego (проблема его конституирования для себя самого) должна включать в себя все проблемы конституирования вообще» (Hua I, 102–103; рус. 91).

В этом смысле монаду можно отождествить с понятием Я в полной конкретности[45].

Прежде чем углубиться в определение Я как личности и Я в полной конкретности, я хотел бы сделать краткое методическое замечание по поводу различия между статической и генетической феноменологией: если первое определение Я как Я-полюса приходится на статическую феноменологию, то Я как личность уже подразумевает генетический способ рассмотрения, который, однако, исчерпывается царством активности Я (убеждениями, решениями и т. д.). Напротив, с точки зрения генезиса своей собственной истории, Я в полной конкретности охватывает всякую форму синтеза (даже пассивную)[46]. Тем самым Я начинает пониматься «как бесконечная, осуществляемая в единстве универсального генезиса связь взаимно соотнесенных синтезирующих действий» (Hua I, 114; рус. 106; курсив – С.М.).

В дальнейшем я попытаюсь осветить – прежде всего в противовес определению Я как Я-полюса – своеобразие других упомянутых выше пониманий Я.

В связи с Я как субстратом хабитуальностей с феноменологических позиций возникает проблема индивидуальности монады, а именно проблема личности. Личность обнаруживается не в сфере пассивности (в чувстве радости или боли, инстинктах или в пассивной доксе), а в активном доксическом рассуждении и решении, «в активном мышлении и во всех родах интеллектуальной деятельности» (Hua XIV, 20–21). Быть личностью – значит, не только иметь устойчивые апперцепции, которые конституируют мир как согласованные образы восприятия, но и обладать «самоприобретенными убеждениями, полученными посредством деятельного занятия позиции со стороны Я, устойчивых оценок, устойчивой воли в том смысле, что для меня самого конституируется эта идентичность: например, как в случае этого убеждения, что идея немецкости возлагает на меня обязанность, что я должен ей соответствовать, эта устойчивая воля, это твердое направление воли, действительно соответствовать ей и т.д.»[47] (Hua XIV, 196). Я могу сохранить то же самое тождественное Я, если при данных обстоятельствах буду вести себя определенным образом (Hua XIV, 31). Если бы мои убеждения, мои решения или мое поведение драматически изменились, я потерял бы и свою индивидуальность. Следует подчеркнуть, что анализ индивидуальности необходимым образом включает в себя проблематику интерсубъективности. Гуссерль даже утверждает, что исток личности берет начало во вчувствовании и в социальных актах, происходящих из вчувствования (Hua XIV, 175): «Для личности недостаточно было бы, чтобы субъект осознавал самого себя как полюс своих актов, она конституируется только тогда, когда субъект вступает в социальные отношения с другими субъектами […]» Я становится личным Я через отношение Я-Ты (Hua XIV, 171)[48].

В заключение я хотел бы выделить «необычный» аспект гуссерлевского учения о свободе, связанный с индивидуальностью Я. Мы уже видели, что всякое решение – это либо прото-учреждающий, либо просто повторяющийся акт:

«Как прото-учреждающий, он своим решением создает постоянную решимость Я. Это Я, которое так решило, – отныне другое. В нем остался какой-то осадок – его сохраняющаяся определенность, – и если Я теперь повторяет суждение, то оно “актуализирует”, реализует лишь то решение, которое было в нем раньше, – его постоянную решимость» (Hua XI, 360).

Личное Я по Гуссерлю не является пассивным зрителем переживаний, но оно свободно: «Оно решает, как оно решает, но оно может решить и по-другому» (Hua XIV, 21). Но такое утверждение таит в себе опасность спутать свободу с произволом, как будто можно выбрать все, что угодно. Чтобы установить четкое различие между произволом и свободой, Гуссерль приходит к парадоксальной формулировке «индивидуальной необходимости» свободного субъекта:

«Я, такой, какой я есть (а значит, как тот, кем я был, я как Я этого потока переживаний, который до сих пор был сущим, но который теперь погребен в темной неразвитой хабитуальности), может быть (теперь) только этим единственным и должен быть этим единственным. Передо мной определенное «я хочу» = «я буду» как индивидуальная необходимость» (Hua XIV, 24).

Если Я как Я-полюс абсолютно пусто по содержанию, то с другой стороны – оно «единственное в своем роде, в том, что касается его свободы».

«То, что возможно вообще для Я (для пустой всеобщности, которая не показывает различий в конкретном), различно, но для каждого Я при необходимых условиях возможно только одно, а значит, это для него необходимо. Значит, у каждого Я есть свои необходимости, и необходимости не внешне заданные, при помощи навязанных внешних правил (эмпирически познаваемых правил), а внутренние необходимости, рациональные, как “априорные” возможности, определяющие действительности» (Hua XIV, 23).

Это внутреннее определение монады значительно отличается от необходимости объектов, явленных во внешних восприятиях: свободное Я не подчинено никакому сверхиндивидуальному правилу так, как это имеет место, например, в случае гилетических данных, при этом все фрагментарности сущего (зеленый цвет) следует рассматривать как равноправные возможности. С другой стороны, монада не есть произвольная связь во времени. Гуссерль даже утверждает, что мои будущие решения априори определены заранее[49]. Предположим, я учредил некоторые привычки, характер и т. д., тогда заранее определено, как я буду вести себя при определенных обстоятельствах. Очевидно, что такое представление Я совершенно не отдает должное историческому измерению субъективности, открытому генетической феноменологией: представим, например, всякого рода творческие ответы, которые «субъект» может дать в известной ситуации – себе на удивление.

Перейдем теперь к конфигурации Я в полной конкретности. Описание формальных и содержательных синтезов обозначило измерение жизни, предшествующее Я. Ассоциации совершаются не Я: в строгом смысле никто не совершает синтез. В субъективной жизни, соответственно, проявляется непреодолимая анонимность. Можно смело утверждать, что смысл образуется из самого себя. Предположим, что многие данные (ряды световых пятен) имеют внутреннюю гомогенность, тогда возникает (сама по себе) пассивная ассоциация, которая формирует однородную фигуру. Формирование такой фигуры возникает из сложных и пассивных феноменов (таких как контраст, сращение, выделение и временно́й синтез). Таким образом, гуссерлевский анализ подошел к измерению, в котором то же различение субъективного и объективного оказывается весьма неустойчивым. Известно, что Мерло-Понти настойчиво подчеркивал этот аспект пассивного синтеза у Гуссерля:

43

«Пока оно [убеждение] для меня значимо, я могу возвращаться к нему снова и снова, и я снова и снова нахожу его как мое, как то, что привычно и свойственно мне; соответственно, я нахожу себя в качестве Я, которое убеждено, то есть определено благодаря этой сохраняющейся совокупности привычных ориентаций как устойчивое Я» (Hua I, 101; рус. 88).

44

См. об этом Thyssen, 1953; Meist, 1980; Richir, 1990; особенно 158 и далее; Kaehler, 1995.

45

По поводу тождественности понятия монады и понятия Я в полной конкретности см.: Hua I, 102, рус. 89; Hua XIV, 53; Hua XIV, 10; Hua XV, 375.

46

Понятие монады неоднократно используется в связи с феноменами пассивного синтеза: «Монада едина, а именно Я, которое в монадическом времени тождественно в своих необходимо переменчивых актах, в своих переменчивых аффектах, в своих переменчивых модусах сознания, включая специфически познаваемые способы явленности, в своих пассивных (не вытекающих из Я) ассоциациях, слияниях и т. д.» (Hua XV, 375; курсив – С.М.).

47

«Личность, как индивидуальность субъективности, связана со сферой специфической активности в форме ego cogito. Но в многообразии этого cogito раскрывается, развивается и модифицируется (временами, изменяет направление) в качестве индивидуальности одно и то же ego. Это единство, которое развивает Я-акты из себя или скорее «из себя» их деятельно осуществляет, конституируется при этом собственным способом и конституируется для себя, так что оно может узнать себя в качестве индивидуальной личности в таких же свободных актах (ценностях, полаганиях) как единый субстрат личностных качеств характера» (Hua XIV, 18). По поводу этого см. Hua XV, 510.

48

«Мое бытие в качестве Я, в качестве личности – это не только бытие из моего примордиального становления, но и из коммуникативного переплетения со становлением Другого» (Hua XV, 50; курсив – С.М.). «Если мы вообразим субъект до вчувствования, инстинктивно конституирующего окружающий мир, то это будет не личность. Даже если мы добавим свободу рассуждения, приостановку инстинктивных действий, обдуманный выбор лучшего, лучших способов достижения желаемого или лучших путей (жажду обладания или чувственное неудовольствие, вещи, доставляющие удовольствие и т. д.)» (Hua XIV, 165). Поскольку в главе IV я буду системно рассматривать теорию интерсубъективности Гуссерля, то для меня здесь достаточно упомянуть конститутивную роль Другого в отношении индивидуальности Я.

49

«Только когда мы берем Я как это Я этого потока (в этом Теперь), каждое возможное решение для каждой ситуации, возникающей в потоке, оказывается заранее априорно определено, и поэтому для этого Я каждое действительное решение определяется как однозначно необходимое» (Hua XIV, 22).