Позывной «Юнкер»

– Григорий Алексеевич, Вы одевались бы поприличнее на работу, а то своим затрапезным видом смущаете посетителей и создаёте отталкивающее впечатление о нашем заведении.

– Мой внешний вид не мешает мне аккуратно выполнять мои обязанности, – зло обрезал тот риторику краснощёкого начальника, всегда пахнущего новенькой портупеей. – Или у Вас есть претензии?

– Нет-нет, что Вы. С заданиями Вы справляетесь прекрасно, – испуганно произнёс начальник и быстро ретировался, подумав про себя: «Как бы, чего доброго, не уволился старик».

На этом обсуждение внешнего вида деда Гриши было закончено.

Собравшиеся во дворе морга, почувствовавшие серьёзность события, молча похватали лопаты и, подталкивая друг друга, засеменили к грузовику с откинутым задним бортом. Во время посадки Кеша подошёл к водителю и бесцеремонно пощупал пальцами его кожанку.

– Чёткая штука, – сказал он, прищёлкнув языком. – Тебе в ней не жарко?

– Нет, – обрезал водила, брезгливо отбросил Кешину руку и объяснил всем стоявшим у машины: – Она у меня заговорённая, сколько в ней ни езжу по зонам конфликта, ни одной царапины на мне, не то что ран, – и погладил рукав ладонью.

– Вот видишь, Петя, кожаная куртка всегда спасает от несанкционированных проникновений, – громко подытожил Кеша речь обидевшего его водилы, продемонстрировав всем своё превосходство в риторике, как ему показалось.

Все залезли в кузов грузовика, где уже лежали пять белых мешков, пахнущих хлоркой, а мрачный мужчина в чёрном сел в кабину к водителю, видимо, показывать дорогу, машина дёрнулась и рванула с места, как в погоню за отступающим врагом. Но за поворотом грузовик сбавил ход и дальше поехал не спеша через весь город. За пригородом выехали на разбитую грунтовку, и машина вовсе поползла по торчащим камням-кочкам, недовольно урча от натуги. По пути к ним присоединились ещё три грузовика с такими же, как они, землекопателями, понуро сидевшими в кузовах. Так они ехали часа два, тщательно объезжая дороги с неразминированными участками, чтобы не наткнуться на случайную мину, многочисленные воронки от снарядов, останавливались на перевалах размять ноги и опять тащились, преодолевая рытвины и канавы, оставленные гусеничной техникой.

Один из бывалых тихо рассказывал соседу, но так, чтобы было слышно всем сидящим в кузове грузовика:

– Я уже второй раз еду туда. В прошлый раз вытаскивали из окопов своих убитых и хоронили в братской могиле недалеко от того места, а противнику через парламентёра предложили, чтобы они забрали своих, но, видимо, те отказались. Когда мы перебирали павших, выискивая наших, то среди убитых врагов были и в грязных поношенных одеждах, и одетые с иголочки, пахнущие одеколоном. На наш вопрос старшему, кто эти щёголи, он сказал, что это с заградотряда, их убили свои же, когда отступали, чтобы те не стреляли в отступающих. И, видимо, чтобы не раскрылось это событие, противник отказался забирать своих. Так что придётся нам самим закапывать вражеские улики. Только прокурор чего-то будет искать, видимо, дополнительных доказательств, что это они друг друга покосили.

– А разве так бывает? – спросил его бледнолицый парнишка.

– На войне всё бывает, – многозначительно ответил бывалый и попросил у него закурить.

Наконец грузовики остановились на каком-то холме, сплошь изрытом окопами, и все прибывшие выстроились молча с лопатами в шеренгу без всякой команды. Со стороны окопов доносился удушливый сладковатый запах гниющих трупов, вызывавший тошноту и позывы к рвоте у некоторых.

– Да, мне кажется, труп врага не всегда хорошо пахнет, – тихо сказал кто-то в строю, с трудом глотая застрявший ком в горле.

Вид нарытых в земле окопов, запахи разложения, гари, пороха и железа внезапно включили у Петухова контуженую память, и он вдруг вспомнил и увидел, как в кино, себя, стоящего в укрытии вместе с такими же, как он, десятью автоматчиками, пережидающими артподготовку своих ракетчиков-артиллеристов. Они были все одеты одинаково, в чёрные комбинезоны, подпоясаны широкими ремнями с портупеями через плечи, на ремнях были нацеплены пять запасных рожков для автоматов, кобура с мощным десятизарядным пистолетом и большой кинжал в ножнах. На голове у всех была чёрная шапочка типа берета, а на ногах – чёрные кроссовки. Касок и бронежилетов на них не было, эти атрибуты войны нужны окопникам, а штурмовикам только мешают, сковывая движения. В небе над их головами с воем пролетали снаряды и ракеты, затмевая небо чёрно-белым дымом, и взрывались впереди, сотрясая землю.

Спокойно докурив сигарету, он потушил окурок о земляную насыпь и, не дождавшись окончания канонады, оглянулся на своих и буднично сказал:

– Ну что, пошли, – и передёрнул затвор автомата.

Все десять бойцов специальной группы прорыва одновременно привычно выскочили из укрытия, встали в полный рост и, растянувшись в цепочку, быстро пошли к окопам противника, прижимая автоматы к бёдрам и беспрерывно стреляя в одну точку. Артподготовка ещё продолжалась по позициям противника, а беспрерывные очереди из автоматов спецгруппы по вражеским позициям не давали врагу поднять головы над окопным бруствером из-за плотного огня и свиста пуль. Быстро пройдя больше половины нейтральной полосы, на ходу меняя отстрелянные рожки в автоматах на новые, прицепленные у пояса, бойцы перешли на бег, продолжая стрелять с бедра по окопам, не давая противнику высунуться, а подбежав вплотную, принялись безжалостно расстреливать укрывающихся там солдат противника. Выпустив несколько коротких очередей в шевелящиеся внизу тела, он спрыгнул в окоп и увидел прямо перед собой испуганное бледное лицо солдатика, сидящего на земле. Противник, как в замедленной съёмке, стал поворачивать ствол своего автомата, желая выстрелить в него, но нападавший опередил на долю секунды и первый нажал спусковой крючок своего раскалённого оружия. Сидящий на земле паренёк по-детски всхлипнул, посмотрел расширенными от ужаса голубыми глазами на стрелявшего, неловко уронил на грудь свою голову, с которой свалилась непристёгнутая каска, обнажив белокурые волосы, и медленно-медленно завалился на бок, ткнувшись лицом в окопную грязь. Он осторожно перешагнул через тело убитого и побежал дальше по окопу, стреляя во всех, оказывающих хоть малейшее сопротивление.

– Послушай, Кеша, а я сейчас вдруг кое-что вспомнил. Я вовсе не Петухов, меня звали «Юнкер». Я был старшим в спецгруппе прорыва. В горячке боя я не почувствовал ранение в обе ноги, и только когда всё закончилось, обратил внимание, что в ботинках хлюпает от крови. Видимо, всё-таки вражеский паренёк успел выстрелить в меня первым и попал по ногам. Товарищи как могли перевязали меня и отправили в санчасть на джипе. А там авиабомба прямо в медсанчасть угодила, многих убило, а меня ещё ко всему прочему контузило, и я потерял сознание. Запомни это, Кеша, а то ведь опять мозги у меня отключатся и я всё забуду, что тебе сейчас наговорил.

– Я никогда ничего не забываю, не волнуйся, – гордо сказал ему Кеша.

– Нашу специальную группу готовили четыре месяца из отборных солдат. Учили метко стрелять от бедра, на ходу перезаряжать, бегать, не уставая, по пересечённой местности и не сгибаться под вражеским огнём. Эта тактика ведения боя оправдывала себя: за семь успешных бросков не было ни одного убитого и даже раненого, и вот надо же, какой-то юнец меня зацепил, я на секунду замешкался из жалости к пареньку – и вот, пожалуйста. Перед атакой мы сдавали комбату все документы и награды, чтобы не распознал нас противник в случае смерти. Ведь приходилось уходить и далеко к нему в тыл…

В это время из кабины машины вышел наконец прокурор, долго говоривший с кем-то по телефону, встал перед шеренгой, обвёл всех стеклянными белесыми глазами с застывшем выражением на сером лице и привычно сказал тихим усталым голосом:

– Всем оставаться на местах, пока я не осмотрюсь, кто и что там лежит в окопах. Со мной пойдешь ты и ты, – указал он пальцем на Кешу и Сокольского. – Перчатки резиновые взяли с собой?