Страница 3 из 7
– Я думаю, санитаром в морг тебя и без паспорта возьмут, а там поработаешь с месячишко, может быть, вспомнишь, кто ты и откуда, – убедил его Кеша.
Так, переговариваясь, они шли до города пешком, а редкие попутки не решались останавливаться при виде двух странных бродяг, похожих на грабителей.
– Послушай, Кеша, почему здесь такси не ходят? – спросил Петухов, когда они дошли до окраины города.
– Все такси задействованы на вывозке из города мусора, пассажиров временно не возят, а мусоровозы ушли на передовые позиции с антисептиком.
Ещё через час путники наконец дотащились до двухэтажного деревянного дома, где раньше жила тётя Кеши. Новый владелец дома пошарил в карманах своих кожаных штанов, вытащил длинный ключ, как фокусник, и важно отпер обитую войлоком дверь квартиры на первом этаже. В нос ударил затхлый запах гнилья, тухлятины и застойных нечистот. Маленькая прихожая была заставлена обувью, а на крючках висели плащи, куртки, сумки и зонтик. В тесной кухоньке едва вмещались кухонный стол, старый рычащий холодильник и две табуретки, а на стене над столом висела репродукция картины натюрморта с куском арбуза и кистью винограда, и она так была засижена мухами, что казалось, будто все уличные мухи с удовольствием наслаждались произведением искусства неизвестного автора. Единственная комната была заставлена старой мебелью, завалена всевозможным барахлом и тряпьём, над продавленным диваном висел тряпочный коврик с изображением толстой русалки, которая лежала на берегу зелёного омута, томно закатив глаза и бесстыже выпятив арбузные груди. Старые обои на стенах были неопределённого цвета и рисунка и кое-где отвалились от стен, а на окнах висели серого цвета занавески из белой когда-то тюли. В туалетной комнате пахло плесенью и дерьмом, чугунная ванна была окрашена грязно-рыжим цветом по сливное отверстие, а верхняя часть её почему-то оставалась белой.
– Это тётя воду в ней отстаивала, – как бы оправдываясь, сказал Кеша, заглянув ему через плечо. – Воду часто отключают, а когда опять дают, то она течёт рыжая.
– А вид у ванны такой, что можно подумать, будто здесь вы с тётей практиковались здесь по вскрытиям, – неудачно попытался пошутить Петухов.
– Нет, никого не вскрывали, а вот капусту иногда в ней тетя засаливала, отменная капусточка получалась, я вам скажу, – похвастался Кеша и прищёлкнул языком.
«Да уж, потомственная дворянка здесь проживала», – думал Петухов, брезгливо передвигаясь по грязной и запущенной квартирке, стараясь ничего не трогать руками.
Каширин же, наоборот бросив баул в прихожей, стянул с себя кожаную экипировку и, оставшись в мокрых от пота трусах и майке, деловито засуетился. Вид у него без кожанки оказался настолько тщедушный и жалкий, что Петухову стало понятно, почему он хотел устраиваться на работу в кожаном обмундировании – чтобы выглядеть покрупнее и посолиднее. Кеша пригласил нежданного гостя полюбоваться его апартаментами, по-хозяйски расхаживал, открывал и закрывал шкафы и тумбы, передвигал стулья, похлопывал по постели, а Петухов подумал, глядя на худосочного хозяина: «Как ходячий скелет, лучше бы ты не снимал свою кожанку».
А тот, не обращая внимания на свой вид, забежал на кухню, заглянул в холодильник и радостно вскричал:
– Да тут яйца остались и хлеб, правда, почерствел малость, но ничего, сейчас мы его размочим и поджарим вместе с яичницей, будет объеденье, – тараторил Кеша, громыхая посудой в кухонном столе, ища сковороду и разгоняя тараканов.
– Я, собственно говоря, не голоден, так что готовь еду на себя, а я в столовке перекушу попозже, – отказался Петухов от заманчивого угощения, рассматривая грязную посуду на кухонном столе и в раковине.
Кеша сноровисто приготовил яичницу и стал её есть, стоя у плиты, прямо со сковороды, громко чавкая и нетерпеливо почёсывая одну ногу о другую. Чтобы не смотреть на столь отвратительное действо, Петухов стал глядеть в окно, безуспешно пытаясь что-нибудь вспомнить из своей жизни до того как попал в госпиталь. В голове всплывали какие-то обрывки памяти: то он бежит по полю с клевером, разгоняя мотыльков, с автоматом у бедра и стреляет-стреляет-стреляет, то он смотрит в окоп, где лежат солдаты один на другом…
– Спать будешь на раскладушке, она в чулане, – прервал его видения Кеша, облизывая ложку и смачно отрыгивая. – А завтра утром пойдём устраиваться на работу.
Но в отделе кадров бюро судебно-медицинской экспертизы Кешу прозектором не взяли, так как у него не было соответствующего образования, а предложили место санитара, как и Петухову, которого временно взяли без паспорта. Им предоставили в прозекторской кабинки для переодевания, выдали халаты, резиновые сапоги и клеенчатые передники с резиновыми перчатками по локоть. В морг не стали заводить, а сказали, чтобы завтра к восьми утра прибыли на работу без опозданий.
Но утром следующего дня обстоятельства резко изменились: когда они переоделись в служебную форму, завхоз их попросил подойти к приёмной, где уже стояли люди, около десяти человек, в таких же одеждах, как у них, и о чём-то перешёптывались, нервно покуривая. Через пять минут на крыльцо отдела кадров выскочил лихой толстячок в полувоенной форме, сияющий и розовощёкий, как тульский пряник, и звонким визгливым голоском прокричал собравшимся:
– Товарищи! К нам поступило распоряжение от администрации города помочь в захоронении трупов противника, которые остались лежать в окопах на западной окраине города невостребованными неприятелем. Помочь городу избавиться от тел погибших – наша святая обязанность. Поэтому сейчас вы все садитесь в кузов этой машины, – и указал пальцем на стоящий во дворе грузовик, возле которого маялся водила в наглухо застёгнутой коричневой кожанке, несмотря на тёплое и немного душноватое утро. – И вместе с такими же, как вы, ещё на трёх грузовиках немедля выдвигаемся на место прошедшего сражения. Необходимо до утра следующего дня всех убитых похоронить. Всем всё понятно? Вопросов нет? – и оглянувшись на пожилого господина, одетого в чёрный помятый костюм и серую рубашку с галстуком, вышедшего тоже на крыльцо, как бы спрашивая у него указаний, покрутил круглой головой по сторонам, ища администратора морга, и возомнив себя военачальником, петушиным фальцетом прокричал:
– Тогда разбирайте лопаты у забора и в машину! С вами поедет прокурор по особо важным…, – но получив грубый толчок кулаком в бок от рядом стоящего мрачного господина, заткнулся на полуслове.
Прокурор был старый опытный спец по раскрытию массовых убийств, и его всегда посылали на мутные дела, из которых можно извлечь хоть какую-то выгоду. Прокурор слыл мизантропом и жил одиноко много лет. Нет, он не всегда был таким нелюдимым. После отличного окончания университета на отделении юриспруденции ему пророчили блестящую карьеру, и став младшим следователем он быстро начал подниматься по служебной лестнице. Появились лишние денежки, а от них дружки по застольям, и всё пошло наперекосяк. На одной шумной предновогодней вечеринке он познакомился с полненькой весёлой девушкой и сразу с ней переспал по пьяни. Вскоре выяснилось, что толстушка беременна и не будет делать аборт, а хочет родить ему ребёнка. По совету старших товарищей пришлось зарегистрировать отношения, чтобы не испортить себе карьеру, несмотря на то что девушка была весьма глупенькой и происходила из рабочей семьи маляров. Но на этом неприятности не закончились. У молодой жены беременность оказалась внематочной, и она неожиданно умерла от внутреннего кровоизлияния, не успев вызвать врача. Жили они на съёмной квартире, прокурор был в недельной командировке, а когда вернулся, то вся квартира уже жутко воняла, так умершая лежала под батареей парового отопления, видимо, пытаясь унять боль в животе согревом у радиатора. После похорон он вернулся в квартиру с трупным запахом и остался в ней жить, вдыхая сладковатую смерть, как наказание. Постепенно привык, но замкнулся в себе и стал ощущать везде этот запах смерти как кару божью, мало того, его даже тянуло к этим запахам, и он с удовольствием присутствовал при вскрытиях в моргах непонятных умерших. Видя его пристрастие к некрофилии, прокурорское начальство старалось посылать его на такие грязные дела, зная, что он выполнит поручение с удовольствием. Так он и стал прокурором по особо важным делам. Среди молодых сотрудников он слыл знатоком своего дела и докой в криминалистике по «мертвякам», и они звали его за глаза дедом Гришей, однако побаивались. На работе деда Гриша всегда ходил в одном и том же чёрном помятом костюме, вытянутом на коленках и потёртым на локтях, хотя зарабатывал немало, от него всегда исходил приторно-сладковатый запах, напоминающий не то индийские благовония из сандалового масла, не то аромат тлена усопшего, а может, и того и другого одновременно. Прокурор был слегка лысоват, а редкие седые волосы на затылке, которые он постоянно приглаживал дрожащими пальцами, как бы проверяя, на месте ли они, нависали на засаленном воротнике пиджака, ходил, сильно сутулясь, шаркая ногами, с ненавистью смотрел на всех из-под косматых бровей и часто бормотал что-то себе под нос. Начальник отдела как-то сделал ему замечание: