Страница 3 из 84
А еще казалось, что здесь нет прямых путей. Некоторые улицы оканчиваются каналами, и никаких тебе мостов. Чтобы попасть направо, приходится сворачивать налево. Но тетушка Го вывела нас прямехонько на площадь Святого Марка, и, о боже, наверно, впервые за все мои восемнадцать лет дыхание у меня перехватило. Я никогда не видела ничего более величественного, чем это огромное, окруженное колоннадой открытое пространство, заканчивающееся гигантским собором, который венчают купола и статуи, как будто это какой-нибудь дворец из восточных сказок. Справа от него вверх устремлялась невозможно высокая, стройная колокольня, контрастируя с вычурной пышной базиликой. Рядом располагались уличные кафе, а под колоннадой играл оркестрик, но тетя Го решила, что нам нужно еще много всего посмотреть, а потому нечего терять время на пирожные и булочки.
Она зашагала через всю площадь к базилике, а там наняла гида, чтобы тот показал нам каждую деталь ее внутреннего убранства. Мы даже спустились в крипту, и я натерпелась там страху от всех этих захоронений и надгробий. Потом мы отправились на экскурсию по Дворцу дожей, который оказался чередой пышных залов с полотнами знаменитых мастеров на стенах.
— Хорошо бы тебе все тут рассмотреть как следует, раз уж ты собралась стать художницей, — сказала тетя Го, указывая на картину Тинторетто, которая занимала целую стену.
«Ну и ну, — подумала я, — это сколько же времени понадобится, чтобы нарисовать такое, даже если мастерски владеешь кистью?» Все картины тут были такими великолепными, такими громадными, и я даже вообразить себе не могла, что когда-нибудь рискну покуситься создать нечто подобное. Куда сильнее меня заворожил мост Вздохов — последнее, что видели заключенные по дороге в тюрьму, отсюда и название. «Так грустно и романтично, — думалось мне. — Нужно обязательно вернуться сюда и нарисовать его!»
Я обрадовалась, когда тетя Го сказала, что нам следует вернуться в пансион, пообедать и отдохнуть. Казалось, что в середине дня в Венеции закрывается буквально все, включая магазины и музеи. Весь город запирает двери и ложится спать. Но я, конечно, заснуть не смогла, просто лежала в постели и слушала доносящиеся из-за ставней звуки: плеск вёсел, гудение моторных катеров, воркование голубей и пронзительные, высокие крики ласточек. И я чувствовала себя до смешного удовлетворенной, словно впервые в жизни все обрело смысл. Никакой больше Академии мисс Мастерс для юных леди — меня ждал весь мир.
Вечером за ужином я прочла в английском варианте меню: «ассорти из жареной рыбы». На самом деле в наших тарелках оказались разнообразные неопознаваемые кусочки щупалец, креветок и прочих моллюсков.
— Милостивый боже, — проговорила тетушка Гортензия, — похоже, ради этого все дно лагуны обшарили. На вид совершенно несъедобно.
А мне в общем и целом понравилось такое угощение, разве что жевать щупальца было как-то тревожно. Ужин завершился фруктами, сыром и кофе. Слышно было, как город снаружи оживает. Мимо нашего окна, распевая, проплыл в своей лодке гондольер. Откуда-то издалека доносились звуки джаз-банда. По узкой улочке на противоположной стороне канала эхо разнесло чей-то смех.
— Давайте погуляем и все разведаем? — предложила я.
Тетя Гортензия посмотрела так, будто я призываю ее скинуть одежду и нагишом пуститься в пляс на площади Святого Марка.
— Леди не выходят после ужина без спутников, — проговорила она.
И на этом все. Мы перешли в общую гостиную, где тетушка завела разговор с двумя английскими дамами. Я, извинившись, вернулась к себе наверх, чтобы пересмотреть свои принадлежности для рисования: чудесный нетронутый альбом, папин подарок; коробочку акварели; перьевую ручку с дорожной чернильницей; карандаши, угольные и обычные. Все, что необходимо начинающему художнику. Я удовлетворенно вздохнула. Уже завтра я начну делать наброски, а с первого сентября стану студенткой лондонской Школы изобразительных искусств Феликса Слейда.
Я обмакнула перо в чернила и вывела: «Джулиет Браунинг. Начато: Венеция, 1928 год».
Глава 2
Джулиет. Венеция, 1928 год
Оказалось, что тетя Гортензия не зря с таким подозрением отнеслась к так называемой жареной рыбе. Утром она доложила, что ночью ее рвало и потому у нее нет сил встать. Не буду ли я так любезна попросить, чтобы ей прислали вареное яйцо и чай? Она намерена весь день оставаться в постели. Я отправилась вниз передать ее слова. Хозяйка пансиона засуетилась и настояла на том, чтобы заварить ромашку, которая куда полезнее для желудка. Я позавтракала в саду, в обществе одних лишь голубей, которые с явной надеждой усаживались на свободные стулья, а потом вернулась к тете.
— Ты же не возражаешь, если я выйду одна? — спросила я. — Мне хотелось бы сделать несколько набросков.
Тетушка нахмурилась.
— Не думаю, что это уместно. Что скажет твой отец, если я разрешу тебе в одиночестве бродить по Венеции? А вдруг ты заблудишься? Или забредешь в сомнительный район?
— Я ведь уже знаю, как добраться до площади Святого Марка, — возразила я, — поэтому просто пойду в ту сторону, сяду где-нибудь и порисую. Ведь день на дворе, и кругом полно туристов.
Она обдумала мои слова и сказала:
— Что ж, ладно, пожалуй, я не могу настаивать, чтобы ты весь день просидела тут со мной взаперти. Только обязательно надень шляпку и не сиди слишком долго на солнце.
Стараясь не показывать слишком явно своего восторга, я запихнула в сумку все принадлежности для рисования, надела шляпку, не надела перчаток — разве вообще возможно делать наброски в перчатках? — и отправилась в путь. Вначале я расположилась на площади перед церковью Святого Стефана и изобразила сперва фонтан, а потом босоногих детишек, которые носились вокруг него.
Затем я пошла дальше, задерживаясь, чтобы запечатлеть необычный балкон, где разрослась герань, колонну и даже дверной молоток в виде львиной головы. Вокруг было столько всего удивительного! Пришлось сдерживать себя, чтобы не заполнить весь альбом одной Венецией, ведь тогда там не осталось бы места для Флоренции и Рима. Добравшись до площади Святого Марка, я попыталась изобразить базилику со всеми ее безумными куполами и статуями, которая будто явилась сюда прямиком из «Тысячи и одной ночи», но вынуждена была сдаться: мне определенно не помешали бы несколько уроков перспективы. Тогда я взялась за набросок колокольни, но она оказалась слишком высокой и просто не влезла на лист. Еще одна неудача. Зато со знаменитыми часами повезло больше. И с людьми, которые сидели в уличных кафе за утренним кофе. Очень может быть, мне суждено стать портретисткой.
Потом я поискала хороший ракурс, чтобы нарисовать мост Вздохов, но сообразила, что самый лучший вид на него с противоположной стороны канала. Я вернулась на набережную и остановилась набросать узкий канал и кружевной мраморный мост. Конечно, несколько туристов тут же попытались заглянуть мне через плечо. Только этого не хватало! Не настолько хорошо я пока что рисую, чтобы выносить свои работы на суд общественности, подумалось мне. Я быстро закрыла альбом, и тут начали бить большие колокола на звоннице. Двенадцать часов! Ничего себе. Лучше бы вернуться к обеду, а то тетя Го разволнуется. Я возвратилась на площадь Святого Марка и попыталась найти дорогу к нашему пансиону, но, наверно, вышла с площади через другую арку, потому что оказалась в совершенно незнакомом месте. На этой улице не было запомнившейся мне канавки вдоль стен домов, но я все равно пошла дальше, надеясь, что все-таки двигаюсь приблизительно в нужном направлении. Добравшись до какого-то канала и переходя его по каменному мостику, я вдруг услышала странный звук и вначале приняла его за плач младенца. Он доносился из канала, и, посмотрев на воду, я увидела, что мимо проплывает картонная коробка. Теперь мне показалось, что там мяукают котята. Наверно, кто-то бросил их в канал, чтобы утопить!