Девочка по вызову

Я не горжусь этим чувством, но оно мне знакомо.

Снег растаял только во второй половине марта. Все вокруг говорили: «Не расслабляйтесь. Помните бурю и снегопад в апреле?» Жители Новой Англии любят так говорить, хоть пресловутый снегопад ни разу не повторялся с тех пор в течение нескольких лет. Прошла сессия, и я целую неделю не звонила Персику, потому что мне было необходимо собраться. После того как я закончила, у нее не было для меня вызовов три или четыре вечера, и я никак не могла понять, случайность ли это.

Я была в фитнесс-центре, где после двадцати пяти кругов в бассейне блаженствовала в ванне с гидромассажем. В этот момент мне позвонила Персик. Мой сотовый зарегистрировал сообщение, и я сразу же ей перезвонила.

- Что нового?

- Джен, я подумала, что тебе лучше будет услышать это от меня, - сказала она с показной грустью в голосе. - Умер Билл Френсис.

Я принялась ворошить память.

- Билл Френсис? - Потом я его вспомнила - он был одним из самых давних и преданных клиентов Персика.

Я иногда с ним встречалась: он жил в Бикон-хилл, в одном из домов, фотографии которых помещают на открытках. Я помнила только, что он был неплохим человеком. Просто еще один ничем не выдающийся мужчина. Если подумать, то почти все они такие. Очень хорошие и очень плохие были исключением из общего правила. Персик продолжала говорить:

- Я просто не хотела, чтобы ты расстраивалась.

- Как он умер? - спросила я, поскольку было ясно, что она изнемогает от желания рассказать мне об этом.

- Я слышала, что кто-то вломился к нему в дом, а хозяин пострадал, когда попытался их выгнать. Не знаю, как все произошло, знаю только, что он умер.

Я не стала спрашивать, откуда она получила эту информацию.

- Мне очень жаль, Персик. Ты, наверное, очень расстроилась? - Не только из-за потери клиента: Персик разговаривала с ними по нескольку раз в неделю, иногда это были долгие разговоры. Некоторые из клиентов приобретали для нее статус хороших знакомых.

Билл Френсис ничего для меня не значил, и я была очень удивлена следующей ночью, проснувшись в слезах и поту, не в силах избавиться от остатков ночного кошмара. Я видела смерть.

По моему лицу бежали слезы. Я зажгла все светильники в квартире и заставила себя смотреть поздние телевизионные шоу, но черные мысли не уходили, притаившись в уголках моего сознания в ожидании того часа, когда я снова лягу спать и окажусь в их власти.

Я сидела, неосознанно раскачиваясь вперед и назад, будто бы пытаясь себя утешить. Слезы не останавливались, и я ничего не могла с ними поделать. Я почти не знала этого человека, у меня не было связанных с ним историй, и я не помнила ничего из того, что он мне говорил. Он просто был одним из клиентов. И все равно, мои слезы не иссякали.

Мне снился не сам Билл. Скорее, это были видения о горе, потере, о тех, кто когда-либо был мне дорог, о моих страхах, о том, что меня ждет впереди.

На следующий день я вела занятия по теме «Смерть: процесс и результат».

Там я рассказала о своем умершем «друге», о кошмарах, которые мне приснились накануне, о ярких мертвящих образах, и весь рассказ постепенно перешел к теме, которую я хотела оставить на более позднее время, но внезапно изменила свои планы. Мы стали говорить о смерти и искусстве. Я перешла к ней потому, что искусство большей частью исходит от подсознания, где смерть непостижимым образом связана с жизнью. Мы перешли к обсуждению Гойи, Дали и Босха.

Наблюдая за активным участием студентов в работе, я размышляла о том, что мог подумать Билл Френсис, узнай он, что одна из его девочек историей о нем тронула сердца других людей. Мне хочется думать, что ему это было бы приятно.

Глава восемнадцатая

В мае предстояли экзамены, а затем - свобода летних каникул. Мне становилось все труднее удерживать внимание студентов на теме занятий, да и вообще они стати гораздо реже их посещать. Как оказалось, вопрос дисциплины в этом колледже стоял особенно остро.

Кто знает, может, я когда-нибудь поеду преподавать в Китай. Генри рассказывал мне, что студенты там уважают своих профессоров, считают возможность учиться привилегией и работают на износ. В нынешнем году, правда, мне не удастся это сделать.

На лекциях о жизни в психиатрической клинике мы говорили об использовании средств, ограничивающих подвижность пациентов. В девятнадцатом веке людей просто привязывали или пристегивали к чему-то неподвижному: к стулу, колонне или стене.

- Итак, что мы узнали? - саркастически спросила я старшекурсника.

- В наше время в клиниках используются химические средства для ограничения подвижности пациентов. Им просто делают укол, и они становятся зомби.

- Да, - подхватил его другой голос. - Как в той песне: «Зеркала на потолке, розовое шампанское на льду!»

- Что? - переспросила я, с удивлением услышав цитату из песни моего поколения. Более того, мне совсем не хотелось, чтобы обсуждаемое понятие обросло дополнительными толкованиями. - Что вы хотите этим сказать?

- Это слова из песни «Иглз», - терпеливо объяснил он.

- Я знаю, что это из песни «Иглз». Но я всегда считала, что в ней идет речь об использовании наркотиков.

- Ну да, только не наркотиков, а наркотических лекарственных средств, - подтвердил мои догадки студент. - Понимаете, я раньше подрабатывал в психиатрическом отделении, где лечились подростки. Во всех комнатах там были специальные зеркала в углу и на потолке, чтобы, заглянув туда во время обхода, вы всегда знали, чем занимается пациент в палате. Один из препаратов, который там применяли, я видел в шприцах, только забыл его название. Так вот, он всегда использовался охлажденным и был розового цвета. Поэтому я думаю, что «Отель Калифорния» - это название психиатрического госпиталя.

Для меня эта новость была поразительной, потому что давала возможность иначе взглянуть на привычную классику. Я решила его поддержать.

- Так вы работали в современной психиатрической клинике! Можете рассказать, какие средства для ограничения подвижности пациентов там использовались?

Он оглянулся на сокурсников, впервые подумав о своем имидже.

- Ну, я понимаю, что это было жестоко, и так далее, но там, понимаете, это все кажется логичным и необходимым.

По аудитории разнесся неодобрительный шепот.

- Расскажите, как именно это происходит, - мягко попросила я его.

- Понимаете, доктор Эббот, эти пациенты похожи на детей, а дети иногда не могут собой управлять. Они становятся не просто неуправляемыми, а опасными. В таких случаях, чтобы успокоить пациента, необходимо вмешательство других людей. Иногда эти ребята сразу же остывали, как только их связывали.

- Ну да, - заметил кто-то из класса. - Сторонники фашистских методов тоже хорошо умели обосновывать свои действия.

Эта реплика не сбила говорившего с толку.

- Нет, все было совершенно не так. Пациенты сразу чувствовали себя в безопасности.

Какие бы кошмары ни населяли их головы, они знали, что мы не дадим им причинить себе вред. Они понимали, что их связывают или делают им уколы для того, чтобы уберечь их от самих себя.

В ответ оратору прозвучал еще один голос, и я дала развернуться дискуссии. Я сама вернулась назад во времени к тому моменту, когда поняла, что моя мать при смерти, и признала леденящую душу правду: она больна раком. Это было еще до знакомства с Питером. Я вспомнила, как сидела на кровати, плача и крича одновременно от гнева и боли, а мой любовник держал меня, пока я металась, не находя себе места. Я не знаю, что случилось бы со мной в ту ночь, не будь его рядом. Мне было очень плохо, но в то же время я чувствовала себя в безопасности, зная, что мне не позволят зайти слишком далеко. Я помню, как думала, что он не отпустит меня, не даст мне сорваться. Если бы я оказалась тогда одна, со мной могло случиться все, что угодно Он сдерживал меня, пока я билась в истерике и злилась на него, мою мать и весь мир. Я выжила… Да, я могу понять необходимость и пользу применения некоторых ограничивающих средств.