Путь к Свету

– Вы не имеете права, это беспредел!

– Ты юрфак заканчивал или на зоне сидел, умник? – спросил Кольцов и преподал молодому первый армейский урок. Он подошёл, ухмыляясь, и нанёс бедняге удар кулаком в живот. Костя согнулся и застонал. Кольцов обвёл взглядом молодое пополнение:

– Ну, кто ещё хочет поговорить о своих правах?

Желающих не оказалось… Мы приуныли. Первые полгода нам нередко приходилось выполнять поручения старослужащих: застилать кровати, чистить их обувь, стирать и выглаживать их обмундирование. Костя «летал» больше остальных. Ему часто доставалась самая неблаговидная работа. Кольцов получил две лычки на погоны и Костю «посылал на очки»: чистил паренёк казарменные унитазы… иногда зубной щёткой.

Костя жаловался мне на произвол старослужащих, но, увы, помочь ему я не мог. В разговорах со мной он немного отводил душу.

– Косить надо было от призыва! Где справедливость? Богачи платят военкому и отмазывают своих деток от армии…

Я рассказал ему о себе. Он удивился:

– Отчего твой батя не помог тебе откосить от армии?

–Отец считает, что служба делает из парня мужчину.

– Армия, как и тюряга, мужиков в садистов превращает, – возражал Костя.

– Они не такие уж и плохие, – заметил я. – Просто надо с уважением относиться к людям.

– Не тебя ли они ночью посылали за водкой? – усмехнулся Костя.

Да, подчас не было покоя и после отбоя. Однажды меня разбудили посреди ночи…

– Дух, подъём, – прозвенело в моём ухе. Я вскочил с перепуга и принялся одеваться. Старики покатились со смеху. Я увидел лицо рядового из старослужащих Ермакова.

– У дедушки Вани днюха, – сказал он.– Душара, добудь нам водки и закуски.

– Где? – растерянно спросил я.

– Мне плевать, – взревел Ермаков. – Укради, роди… Мигом убежал!

– Я убегу и «рожу» да только ради товарища младшего сержанта, – смело проговорил я и бросился к выходу. Меня остановил голос Кости, который стоял дневальным на тумбочке:

– Куда ты?

– «Рожать водку и закуску», – усмехнулся я.

– В посёлок?

– А куда ещё?

– Деньги-то есть у тебя?

– Немного. Едва ли хватит…

– Подойди.

Он достал из кармана, кажется, сторублёвку и протянул мне.

– Не надо.

– Бери, говорю!

Я взял деньги и выбежал из казармы на плац; юркнул в темноту, перемахнул через каменный забор, поранил руки, но, не чувствуя боли, метнулся в посёлок. По счастью, в магазине горел свет. Тогда я, запыхавшись, ворвался в дверь и протянул испуганной продавщице деньги. Женщина с сочувствием взглянула на меня и положила в пакет водку, хлеб, палку колбасы и пачку сигарет. (Видимо, я был не первым на её памяти, кто пытался «родить», прибегая в этот магазин!)

– Я этого не просил, – заметил я, возвращая сигареты.

– Пригодится, – сказала продавщица, улыбаясь. Я поблагодарил и бросился в расположение части… Вернулся в казарму, отдал старослужащим всё, что удалось добыть в «самоволке», промыл водой с мылом раны на руках и лёг спать… Кольцов с тех пор меня стал уважать, а однажды даже заступился.

Как-то раз я столкнулся с Ермаковым в располаге, он застал меня врасплох глупым дембельским вопросом: «Сколько дней до приказа дедушке осталось?»

– Не знаешь, душара! Нехорошо… Упор лёжа принять!

Я нехотя повиновался и под счёт «раз-два» начал отжиматься. Но ему этого показалось мало. На «раз» я опустился, а он сел мне на спину… Я выбивался из последних сил и едва не рухнул на пол, когда Ермакова окликнул Кольцов:

– Пашка!

Ермаков сошёл с меня, а я поднялся и отдышался. Они о чём-то говорили, поглядывая в мою сторону. «Ты совсем спятил? – внезапно донёсся голос Кольцова. – Ты знаешь, кто его отец?»

С тех пор меня не трогали, а Косте доставалось… Его били, когда никого из офицеров не было в казарме. Однажды он умывался, а я заметил синяки на его теле, но не стал задавать вопросов…

Что ещё я помню из своих армейских будней? Помню, как по субботам всей ротой отмывали казарму, разводя чудовищную пену на паркете, помню, как стоял на тумбочке дневальным, когда подходила моя очередь, помню ночь, когда моя жизнь висела на волоске…

После отбоя я рухнул на кровать и мгновенно заснул. И увидел я прекрасный образ. Машенька… Улыбка озаряла лицо её; издали доносился звонкий девичий смех: она бежала по зелёной полянке, залитой светом, с букетом цветов в руке. Но вдруг остановилась, и тень грусти легла на лицо её… Налетел ветер, и в шелесте листьев я услышал:

– Я жду тебя, Андрей!

Я бежал к ней, выбиваясь из сил, но она отдалялась от меня, будто уплывала в безбрежное зелёное море… И где-то в вышине прогремел голос: «Папенькин сынок, ты пожалеешь, что появился на свет…»

Я очнулся, в полумраке что-то блеснуло…

Мой мозг мгновенно осознал угрозу. Я перехватил занесённую руку с ножом, пригляделся и узнал Ермакова. Безобразное лицо уголовника! Итальянец Ламброзо мог бы привести его в качестве доказательства своей теории…

Ермаков тянулся к моему горлу, я сдерживал его, но моя рука слабела от напряжения… Наконец, я изловчился и нанёс ему удар по голове; скинул с себя одеяло и ногами оттолкнул его к стене. Вскочил с кровати и приготовился к новому нападению. Мои товарищи не соизволили вмешаться и делали вид, что спят.

Ермаков поднялся с пола и растерянно проговорил:

– Кто тебя предупредил?

– Я чутко сплю и услышал твои шаги, – отвечал я, заглянув сквозь темноту в глаза его.

– Это вряд ли, – возразил он.

– Ты хотел убить меня? – я недоумённо пожал плечами. – Но это же глупо! Нашли и посадили бы…

– А мне плевать, что ты думаешь! – взревел Ермаков. – Терпеть не могу мажоров таких как ты! Вы приходите на всё готовенькое: деньги, машины, квартиры, бабы липнут в ночных клубах… Почему пока одни с жиру бесятся, не зная, куда деньги девать, другие вкалывают на трёх работах и едва сводят концы с концами?

– Так устроен этот мир, – отвечал я. – А Свет ещё надо заслужить!

– Что за бред ты несёшь? – вскричал он.

– Да ты прав насчёт меня… Как ты сказал – мажор? – я усмехнулся. – А, может быть! Хотя у меня и машины-то нет. Но должен огорчить тебя – насилием в этом мире нельзя добиться справедливости! А, впрочем, если хочешь – убей меня. Один человек – это словно капля в море! Мир обо мне и не вспомнит.

Ермаков немного постоял, а потом скрылся из виду…

Вскоре вышел очередной приказ об увольнении в запас; мы распрощались с нашими стариками, а пришло новое пополнение, и сами стали дедами. Костя воспрянул духом и решил отыграться за свои унижения на молодых. Знакомые слова вошли в его речь: «убежал… роди… упор лёжа принять!»

Я пытался образумить его, но он не прислушался ко мне.

Шла военная реформа, росло денежное довольствие офицеров, контракт всё прочнее входил в жизнь армии. Неуставных отношений, кажется, стало меньше. Но престиж военной службы было нелегко возродить…

Почти незаметно пролетела вторая половина службы. Незадолго до дембеля я в первый раз позвонил домой.

– Андрей, мы будем встречать тебя! – отвечал обрадованный голос отца. – У нас всё хорошо. Миша иногда заходит, спрашивает, как ты служишь… Почему ты до сих пор не звонил?

– Нельзя было, отец, это армия! – отвечал я и покраснел от стыда.

В парадной форме я сошёл с поезда. На перроне стояли отец с Аней. Она первой увидела меня и помахала рукой. Отец окинул меня долгим изучающим взглядом:

– Тебя так сразу и не узнать: возмужал, даже немного поправился…

Аня обняла меня по-дружески:

– Привет, защитник Отечества! Мы тебя ждали.

Отец подкатил к железнодорожному вокзалу Оренбурга на новой машине.

– Стало быть, со «старушкой» распрощался! – улыбнулся я. – Что ещё новенького?