Ростов-папа

— Вечером Лёву навестим, — понимающе произнёс я. — Может, как раз в себя придёт, и нам разрешат с ним поговорить. И кстати о самоварах… Раз уж мы на рынке, давай, в чайную зайдём, быстренько перекусим, а то бутерброды начальника у меня в желудке давно переварились.

— Только ты угощаешь, а то я сегодня не при деньгах.

— Гулять так гулять! Чай и пирожок тебя устроят?

— Только без мяса бери. Хрен его знает, какая внутри начинка: могут и собачатину или кошатину подсунуть. Я, правда, на войне даже крыс ел, но сейчас до такого опускаться не хочется.

В чайной я купил два чая и четыре пирожка с картошкой. Заморив червячка, снова вышли на улицу.

Пётр подвёл меня к афишной тумбе.

— Стоим здесь и ждём.

— Чего?

— Скоро увидишь. Ты, главное, веди себя непринуждённо и не дёргайся.

— Как скажешь.

Пётр внезапно отвернулся, от кого-то прячась.

Мимо нас протопал невысокий мужик в треухе и матросском бушлате, на ногах у него были валенки с калошами. Он на ходу вынул руку из кармана и якобы случайно выронил приметный чёрный бумажник, затем резко свернул и скрылся за прилавками.

— Бумажник упавший видел? — не поворачиваясь, спросил Пётр.

— Видел.

— Тогда готовься смотреть комедию в двух действиях.

Поначалу на бумажник никто не обращал внимания, люди проходили мимо, не замечая его. Но тут он попался на глаза худощавому интеллигенту в очках, шапке пирожком, пальто и шарфике.

Интеллигент при виде кошелька замер, воровато огляделся по сторонам, наклонился, якобы завязывая шнурки на ботинках, быстро подобрал бумажник с земли, распрямился и, расстегнув пуговицу, стал засовывать во внутренний карман пальто.

— Действие первое, — хмыкнул Пётр.

Тип в матросском бушлате появился словно из ниоткуда и преградил очкарику дорогу.

— Действие второе, — прошептал Пётр.

Я улыбнулся, догадываясь, что сейчас будет. Банальная схема развода лоха ушастого, знакомая мне и по прошлой жизни.

— Гражданин, вы чего это себе чужое имущество присваиваете?! — наехал «матрос» на очкарика.

— Позвольте, о чём это вы? — пролепетал тот.

— Я про бумажник, который вы собрались украсть.

— Ничего я не крал! — возмутился очкарик.

— Ну да, скажи ещё, что это твой кошелёк — вместе посмеёмся! Так, граждане, кто в свидетели пойдёт? — прибавил голоса «матрос».

— Какие свидетели? — вжал голову в плечи интеллигент.

— Он ещё спрашивает! Свидетели воровства. Сейчас я тебя в милицию сдам, мазурика эдакого!

— Заберите ваш кошелёк, не нужен он мне! — очкарик попытался всучить бумажник «матросу», но тот был непреклонен.

— Вот уж нет! Кошель стырил — стырил! Значит, под статью пойдёшь!

— Вы с ума сошли! Какую ещё статью?!

— Какую суд назначит. А ещё с виду интеллигентный мужчина, очки носит!

— Пожалуйста, не надо никакой милиции!

— Как это не надо! Нафулюганил и в кусты? Не пойдёт, гражданин хороший. За проступки нужно отвечать.

— Пожалуйста, прошу вас. Хотите, я вам заплачу?

— Заплатите… — «Матрос» задумался, якобы принимая решение. — Сколько?

Интеллигент вынул свой бумажник, покопался в нём и достал несколько купюр. Разводила помотал головой. Очкарик вздохнул и протянул все оставшиеся банкноты.

— Вот, возьмите, больше у меня нет.

— Пора. — сказал Пётр.

Мы подошли к незадачливому лоху и разводиле.

Тот узнал Петра и растерянно улыбнулся.

— Здравствуйте, начальник.

— И тебе не хворать. Вот, Жора, познакомься — это Лёнька Зубок — наш знаменитый халамидник, сиречь базарный жулик.

— Что вы такое говорите? — пробормотал Лёнька.

— Да вроде одну только правду.

Пётр повернулся к очкарику.

— Вы, гражданин, верните бумажник владельцу и ступайте, куда шли, а мы немного пообщаемся с вашим знакомым.

Интеллигент покорно закивал, отдал кошелёк Зубку и быстро ретировался.

— Прости, Лёня, но сегодня не твой день, — продолжил напарник.

— Так я ж ничего… Так, фраера поучить решил. Встречаются ещё порой несознательные граждане, до чужих вещей охочие. Нам с ними не по пути.

— Всё правильно говоришь, Зубок. Не по пути. Только уж больно дорого уроки твои обходятся, да и сомневаюсь я, что патент на них у тебя есть.

Жулик вздохнул.

— Вы, наверное, ко мне из-за сегодняшнего?

— То есть про нападение на угрозыск ты уже слышал?

— Весь город слышал.

— Кто взял грех на душу — в курсе?

Зубок печально повёл плечами.

— Прости, начальник. Я — человек маленький. Ты ж мой уровень знаешь: ничего серьёзного, одна мелочишка: фраерка развести, то да сё… Я ж не вентерюшник какой, оружия в руках сроду не держал.

— Вентерюшник — налётчик, — пояснил мне Пётр и вернулся к жулику:

— Не прибедняйся, Зубок. Ты ж ведь на свободе только потому, что я тебя не посадил, а посажу я тебя, когда перестанешь приносить мне пользу, ну или перевоспитаешься, во что лично я верю слабо. В общем, даю тебе поручение: хоть из кожи вылезь, но узнай, кто ж на такое дело решился и почему. Сроку тебе… послезавтра. Не сделаешь — пеняй на себя, поедешь в Сибирь этапом, туда, где сопли на лету замерзают. Бывай! — Он похлопал Зубка по плечу.

Мы вышли с рынка.

— Напугать ты его напугал, только вдруг — это и в самом деле не его уровень? — спросил я.

— Вот послезавтра и узнаем. Так-то Зубок не дурак, без мыла куда хочешь залезет. Ну, а не он сведения в клювике принесёт, так мы и других попросим. Мы все яйца в одну корзину не складываем.

Вместе со мной Пётр обошёл ещё парочку информаторов и везде дал соответствующее напутствие.

Было уже часов пять вечера, когда мы решили навестить раненого Лёву. На извозчике подъехали в госпиталь.

Нас высадили напротив центрального входа. Несмотря на зиму, в небольшом парке возле госпиталя можно было увидеть некоторых пациентов и тех, кто пришёл их навещать.

Взгляд упал на чёрную коляску с опущенным верхом. Она стояла неподалёку от ворот, в ней никого не было.

Я невольно замедлил шаг.

— Ты чего? — удивился Пётр.

— Точно с такой же повозки по нам стреляли.

— И что: в Ростове таких десятки, а то и сотни. Ты какие-нибудь особые приметы коляски запомнил?

— Только то, что она чёрная, — признался я.

— Маловато для опознания будет.

— Маловато, — согласился я.

И всё-таки эта чёрная коляска не выходила у меня из головы. Жаль, что пустая, было бы интересно посмотреть, кто на ней катается.

Мы пришли в приёмный покой узнавать у дежурной медсестры, где лежит наш друг и можно ли его навестить.

Полистав журнал, та сообщила:

— Повезло вам. Главрач разрешил навещать больного Петросяна. Он лежит в хирургическом отделении, третья палата.

— Спасибо, красавица, — улыбнулся напарник.

— Только белые халаты наденьте! — предупредила она. — Кстати, о нём уже спрашивали минут за пять до вас.

— Может Художников или Паша Рыженко? — предположил Пётр.

— Они не представились.

— Они?

— Да, их двое было.

— Раз пять минут назад спрашивали, значит, не разминёмся, — резонно заметил напарник.

— А ты хоть знаешь, где тут хирургическое отделение? — спросил я.

— Ещё б мне не знать, я в нём уже три раза лежал. Один раз аппендицит резали, два раза пули выковыривали. Я ж тебе говорил, город у нас весёлый, — балагурил Пётр.

У него было хорошее настроение: наш товарищ жив, его можно навещать.

Получив белые застиранные халаты, мы пошагали по коридору, по лестнице поднялись на второй этаж.

— Вот и хирургическое отделение, — сказал напарник.

В отделение вели высокие, почти по потолка, двери. Открыв их, мы прошли мимо постовой медсестры, которая была так погружена в книжку, что не удостоила нас внимания.

В нос шибанула острая смесь запахов: лекарства, хлорка, подгоревшая пища… Краска на голых холодных стенах облупилась, доски под ногами предательски потрескивали. Из законопаченных окон всё равно пробивал сквознячок с улицы.