Страница 3 из 72
— В таком случае, если у вас нет претензий, благословляю!
На расслабленном выдохе родитель махнул рукой и поставил свою размашистую подпись на последнем листе внушительного договора. Молча перехватив стальное перо, господин Эвердин уже занес его над бумагой, готовясь оставить и свое согласие, как я бросилась в его сторону, не без сожаления прощаясь с успокоительным стулом.
— Нет!
Стукнув ладонью по мужской руке, я выбила из нее перо, и металлический цилиндр покатился по столу, упав на пол с характерным звуком.
В кабинете повисла напряженная тишина. Такая тяжелая, что ее можно было потрогать рукой, ощущая, как опасность колит пальцы тонкими иголочками.
— Что не так, юная госпожа? — даже не повернувшись в мою сторону, спросил мужчина, продолжая смотреть на пустое место, где должна была красоваться его подпись. — Вы же хотели знать, как быстро ваш отец планирует вас продать. Я позволил.
— Я… я…
Онемевший язык прилип к пересохшему нёбу, и вмиг загоревшиеся губы больно защипало.
— Если вас что-то не устраивает, озвучьте сейчас. Потом будет поздно.
— Я не хочу выходить замуж, — только и промямлила я, пытаясь вдохнуть загустевший воздух.
— За меня?
— За кого угодно.
— Захотите, — не моргнув, ответил этот наглец и медленно повернулся ко мне.
Даже когда он сидел на стуле, его лицо было на одном уровне с моим. Свежеиспеченный жених ядовито рассматривал меня темным взглядом, и в его глазах не было видно даже зрачка. Горячее дыхание мужчины ощущалось на расстоянии, и я невольно разомкнула губы, чем привлекла его внимание.
— Не захочу.
— Суждение ошибочное и скоропалительное. Что-то еще?
Хлопая губами от возмущения, я как-то забыла, что отец сидит на расстоянии вытянутой руки и при этом удивительно тих. Даже интересно, что мешает ему открыть рот: совесть замучила или необъяснимый страх перед этим господином?
— Прошу вас…
— Уже просите? — уголок тонких губ дернулся в улыбке, но взгляд не потеплел, подчеркивая показавшуюся мне циничность.
— Не делайте этого. Ли больше подходит вам.
— С чего вы взяли?
— Она хотя бы согласна.
— Не имеет значения. Мы выбрали вас.
— Да кто «мы»?!..
Уголки улыбки подтянулись выше, и в прорези рта стали видны белые ровные зубы со слегка выразительными клыками, подчеркивающими мрачный образ Эвердина.
Он будто бы целенаправленно издевался, выбрав меня как цель для насмешек!
Кто угодно, даже четырехлетняя Роза, согласилась бы стать его женой, что уж говорить о Софи и Ли? Любая из моих сестер с восторженным визгом бросилась бы собирать вещи, позабыв обо всем на свете, но хамоватый тип выбрал в жертву именно меня! Меня! Не желавшую даже думать о браке!
Отец был честен, когда предупреждал господина о моем своеволии, не слукавив, а скорее приуменьшив его размеры. И на то были причины, но они явно были не для ушей Эвердина, который неожиданно возомнил себя хозяином чужих судеб, решив кардинально изменить ситуацию.
Эти его недомолвки, утаивания никак не облегчали моего положения, а лишь усугубляли, подводя жирную черту под моим терпением.
Нет! Я не пойду замуж ни за кого! Ни за него, ни за скрываемых «мы»!
— Господин Эвердин, если вы сейчас подпишете этот договор, то обещаю вам: я стану худшей женой, которую можно представить. Я брошу все свои силы на то, чтобы основательно испортить вам жизнь, и могу вас заверить — не ждите покорности. Она вам будет только сниться. И если вам хотя бы немного жаль свой покой, восстановите помолвку с Ли — поверьте, она будет лучшим выбор из всех возможных. А меня оставьте в покое.
— А если я откажусь? — не скрывая снисходительности, спросил он.
— Я воплощу свое обещание в жизнь. Я стану вашим кошмаром. Не будет ни дня, когда вы не будете жалеть о принятом решении.
Черные глаза мужчины странно блеснули, будто в них показалось отражение призрачной луны, а рот исказился в странной гримасе, которая спустя несколько секунд разразилась громогласным смехом.
Высоко запрокинув голову, господин Эвердин смеялся над моими словами в открытую, а желание всадить ему в ногу острый кончик пера буквально жгло кончики моих пальцев.
— Вы так свято уверены в своем нежелании, — просмеявшись, сказал он, разрезая своим глубоким голосом воздух. — Думаете, что та печаль и страх, что гложет вашу душу, никому не понятна и неразделима, так ведь?
Отшатнувшись, как от приведения, я больно ударилась о ручку кресла, запнувшись и едва устояв на ногах.
— Давайте договоримся и с вами, юная госпожа, раз ваше сердце так оглушительно стучит о ребра, забившись, как испуганная пташка. Я помогу вам залечить ту рану в груди, что оставили грязные руки, но взамен потребую шанс.
Выдохнув последний воздух, я схватилась за угол стола, пытаясь удержаться на ногах.
Черные воспоминания того дня кривыми испачканными корневищами потянулись ко мне, в попытке задушить, похоронить под своей тяжестью. В ушах зашумело, перед глазами потекли темные мушки вперемешку с красными пятнами, а ноги ослабли, отказываясь меня держать.
Бросив умоляющий взгляд на отца, я увидела лишь стену гнева, которой он каждый раз отгораживался, вспоминая тот чертов день. Он никогда не говорил об этом ни с кем и запрещал нам даже между собой обсуждать события того времени.
И это вводило в ступор.
Откуда навязавшийся жених мог узнать о моей тайне? Откуда?
Я никогда и никому не говорила о том, что произошло. Даже родные сестры и мама не стали свидетелями моей боли, которую я спрятала так глубоко, что вынуть не удалось бы даже щипцами. И теперь этот мужчина едва ли не во всеуслышание оглашает то, что я так старательно хоронила, навсегда для себя решив, что останусь одна.
— Откуда…
Эвердин только холодно улыбнулся, моргнув и прогнав из глаз тот тусклый свет, который теперь казался мне бредом шокированного сознания.
Медленно опустив руку, он резко сжал пальцы, подняв с пола перо, и вновь занес его над бумагой, неотрывно глядя мне прямо в глаза. Будто душу выковыривает, собирая все мои страхи, боль, обиду, чтобы потом развесить их на площади, как грязное белье.
Чернильный след красивыми завитушками остался на бумаге, собираясь в размашистую, но красивую подпись.
— У вас два часа, юная госпожа. Прошу по прошествии этого времени быть готовой к отбытию. Постарайтесь брать только самое необходимое, все остальное мы приобретем, как только окажемся дома.
— Она будет готова, — подал голос молчавший все это время отец вслед уходящему мужчине.
— Я надеюсь, — ответил тот, плотно закрывая за собой дверь.
Оставляя меня наедине с родителем.
— Вперед, Иянна, — устало выдохнул мужчина, в одно мгновение ставший мне чужим. — Времени у тебя немного, а успеть нужно достаточно. Поторопись.
— Ты не можешь вот так со мной поступить.
— Ты хочешь войны?! — рявкнул отец. — Нарушить договор с кимтарцами и развязать расовую ненависть, Иянна?! Пожалей хотя бы своих сестер и мать, раз мое решение ты не уважаешь!
Однозначная реакция отца прямо сообщала — на попятную он не пойдет.
На негнущихся ногах я поднялась и расправила заломы на жутко неудобной юбке. Слепо глядя куда-то в пол, поклонилась отцу настолько официально и отстраненно, что он до хруста сжал кулаки, но промолчал.
— Была рада вас знать, господин ли-Тьер. Всего вам доброго.
— Иянна, ну что за глупости?! — возмущенно бросил он, но уже в мою спину, так как находиться в кабинете более секунды я не планировала.
— Ия, что произошло?..
На удивление, в комнате меня ждала не мама и даже не разъяренная и пышущая местью Ли, а моя сестричка Софи с ее вечно обеспокоенным взглядом.
Сочувствие и сопереживание было огромной частью девичьей сути, и каждый раз, когда одолевала тоска или грусть, Софи, что была младше меня всего на год, готова была утешить любого. Но сейчас я была не в том настроении, чтобы делиться своими чувствами.