Страница 4 из 18
Он сидел совсем рядом – ближе, чем позволяли приличия, и тепло его тела окутывало меня… И от этого жар вдруг залил мое лицо, и я достала веер, чтобы обмахнуться, но от волнения пальцы не слушались меня и я уронила веер себе под ноги…
Адмирал поднял его и протянул мне. Конечно же, мое смущение, из-за которого и произошла эта неловкость, не осталось для него незамеченным. И он, передавая мне веер, как бы невзначай коснулся моей руки. Но я уже не в силах была противиться захлестнувшему меня чувству и не спешила убрать руку. И тогда его ладонь осмелела – он накрыл ею мою ладонь, и заглянул мне в глаза.
– Милая, милая Виктория… – сказал он с нежностью и теплотой, – я, наверное, должен извиниться перед вами за то, что не слишком галантно себя веду… Но мне необходимо сказать вам, что я испытываю к вам самые необыкновенные, самые теплые чувства…
Было видно, что он тщательно подыскивает слова, боясь ненароком оскорбить меня или обидеть, но все, что он говорил, вызывало во мне такую радость, что мое дыхание замирало… А между тем он осторожно продолжал:
– Виктория… Вы удивительная женщина, и мне хочется все больше и больше узнавать вас. Я, к сожалению, не очень-то большой знаток женщин, и, может быть, вы простите мне некоторую неуклюжесть и, возможно, грубость моих слов… Вы, несомненно, достойны самых прекрасных выражений, но ваше присутствие влияет на меня так, что я чувствую себя неловким мальчишкой… Но я скажу вам главное… Виктория – я уверен, что вы, и только вы можете сделать меня счастливым… Впрочем… – он осекся, и, внимательно глядя на меня, после небольшой паузы сказал:
– Впрочем, я не знаю, как вы сами ко мне относитесь… Скажите мне, пожалуйста, Виктория, смею ли я надеяться на то, что вы ответите мне взаимностью? Могу вас заверить – я приму любой ваш ответ, и в любом случае наши отношения останутся такими же теплыми и дружескими…
Высказав все это, мой адмирал замолчал, и мне было приятно видеть, что он с волнением ожидает моего ответа, хотя, конечно, и догадывается о моих чувствах. А я, окончательно убедившись, что его интерес ко мне выходит далеко за пределы дружеского, и отбросив остатки светских условностей, на ломаном русском языке, который учила все это время, прошептала то, о чем уже давно кричала моя душа:
– Я люблью вас, адмирал Ларионофф…
16(3) августа 1904 года. Ялта.
Штабс-капитан Бесоев Николай Арсеньевич.
Эти восхитительные две недели в Крыму пролетели словно одно мгновение. Мне уже приходилось бывать в Ялте, но это было в конце 1990-х. Сейчас же здесь все выглядело совершенно по-другому. Хотя, конечно, море, зелень, гора Аю-Даг – все это было в наличие. И прекрасная женщина, которая все время находилась рядом со мною.
Мы расположились в одной из лучших ялтинских гостиниц с символичным названием «Россия». Целыми днями мы с Натали гуляли по Ялте, любовались ее красотами, пили кисловатое сухое вино, слушали музыку духового оркестра – словом, просто отдыхали. Хотя, как я понял, наша беспокойная работа так и не дала нам полностью расслабиться.
На второй день после нашего прибытия в Ялту на набережной я неожиданно столкнулся нос к носу с ротмистром Познанским. Он был одетого в щегольской костюм-тройку, на голове у него была модная шляпа-котелок, а в руке – трость с серебряным набалдашником. Под руку Михаил Игнатьевич держал симпатичную молодую девицу – белокурую, румяную, с большими голубыми глазами.
– Какая встреча, Николай Арсеньевич! – изумленно воскликнул ротмистр. – Как я вижу, и вы решили выбраться в Крым, чтобы отвлечься среди здешних красот от наших грешных дел.
– Рад видеть вас, Михаил Игнатьевич, – поздоровался я с Познанским. – Да, мне все же удалось выкроить недели две-три, чтобы позабыть о службе и отправиться в эти благословенные места полюбоваться на синее море, южную природу и прекрасных женщин. Вы не соблаговолите представить мне вашу очаровательную спутницу?
– С большим удовольствием, Николай Арсеньевич, – ротмистр едва заметно подмигнул мне. – Позвольте представить вам мадемуазель Валентину, дочь одного моего старого знакомого. Я повстречал ее здесь так же неожиданно, как и вас. Она приехала отдохнуть в Ялту вместе со своими родителями.
– А это, мадемуазель, мои старые друзья, – Познанский представил меня и Натали по имени, из чего я понял, что он не желает, чтобы его спутница была в курсе наших дел.
После того, как были закончены все формальности, мы вчетвером немного погуляли по набережной, поболтали о том, о сем. Потом ротмистр предложил нам отобедать вместе с ними в одном уютном ресторанчике.
Между делом, воспользовавшись тем, что наши дамы отвлеклись, обсуждая слишком экстравагантный, по их мнению, наряд одной из посетительниц ресторана, милейший Михаил Игнатьевич шепнул мне на ухо, что он прибыл сюда по поручению генерала Ширинкина, который не желал бы, чтобы у меня с Натали возникли какие-либо неприятные ситуации.
Мысленно чертыхнувшись, я кивнул ротмистру и намекнул, что, дескать, мы и сами с усами, и если что, то сможем сделать укорот слишком надоедливым и невоспитанным особам и без помощи начальника Дворцовой полиции. Но, как пришлось убедиться впоследствии, я был несколько самонадеян. И покровительство ведомства генерала Ширинкина оказалась для нас совсем не лишним.
Во время одной из прогулок наши дамы на время покинули нас, чтобы ненадолго уединиться в заведении, в которое «короли ходят пешком». Мы с ротмистром, воспользовавшись их отсутствием, стали обсуждать наши недавние бакинские приключения. Михаил Игнатьевич еще раз упомянул имя генерал-губернатора Накашидзе, который, ведя двойную игру, пытался всех перехитрить, хотя на самом деле перехитрил лишь самого себя. Ротмистр сравнил Накашидзе с бараном…
Эту нелестную характеристику князя Накашидзе, произнесенную слишком громко, видимо, услышал проходивший мимо нас пожилой полковник. Судя по его наградам – Анна 2-й степени с мечами – он был не тыловой крысой, а боевым офицером. Об этом же говорила и медаль за Турецкую войну 1877–1978 годов.
Внешность у полковника была типично кавказская. Я своим наметанным глазом сразу определил – он родом из Западной Грузии, скорее всего, из Имеретии или Гурии. И не ошибся.
– Милостивый государь! – воскликнул он, обращаясь к ротмистру. – Да как вы смеете говорить такое о князе Накашидзе! Вы, несчастный шпак, который не знает, что такое свист пуль над головой и блеск вражеских сабель перед вашими глазами, позволяете себе оскорблять этого замечательного государственного деятеля! Это недостойно порядочного человека!
Полковник, выпалив эту фразу, выругался по-грузински, и я сразу понял, что не ошибся – передо мной, несомненно, был гуриец.
– Послушайте, господин полковник! – не выдержав, воскликнул я. – А тайком подслушивать чужие разговоры – это достойно порядочного человека?!
Не ожидавший такого ответа полковник опешил. Потом он взорвался ругательствами на русском и грузинском языках, угрожая свернуть нас в бараний рог и стереть в порошок. Я напряг свою память, и стал вспоминать, где я видел физиономию этого хама. И вспомнил!
Передо мной стоял ни кто иной, как будущий ялтинский градоначальник, Иван Антонович Думбадзе. Личность весьма своеобразная…
В молодости он якшался с грузинскими националистами, мечтавшими оторвать Грузию от России. Но потом, видимо, поняв всю вздорность идей своих соплеменников, кинулся в другую крайность – подался в «великорусские шовинисты».
В нашей истории он вступил в «Союз Русского Народа». Думбадзе ни в чем не знал меры и прививал любовь ко всему русскому самыми экстравагантными выходками. Будучи ялтинским градоначальником, он приказал выслать из Ялты больного семидесятидвухлетнего тайного советника Пясецкого лишь за то, что тот отказался выписать для находившейся в его заведовании библиотеке-читальни газеты «Русское Знамя», «Вече» и прочие черносотенные издания, в которых превозносился сам Думбадзе и оправдывались все его выходки. Когда же губернатор Тавриды Новицкий в его отсутствие разрешил нескольким лицам, высланным ранее Думбадзе из Ялты, возвратиться в город, тот потребовал от него объяснения своих действий. «Я высылаю, а вы возвращаете тех же самых людей!», – воскликнул он. В ходе последовавшей за этим ссоры Думбадзе приказал выслать из Ялты самого губернатора Новицкого! После этого он ждал смещения со своего поста, но император Николай II оставил это дело без последствий.