Славендар

Происходящее показалось мне весьма симптоматичным. Года не прошло, как я снова бездомный. Тенденция, однако.

Опаньки!

Говорят, что эта реальность вполне управляема. О чём подумаешь – то и свалится. Похоже, я думал не о светлом будущем, а о банальном кусочке тепла и уюта, столь недостающего мне в этот вечер. А кусочек тепла может быть вполне реализуем в рамках полицейского присутствия в твоей жизни.

Кэт оказалась куда большей мерзавкой, чем я рассчитывал. Я думал, что мы просто расстались. А мы, оказывается, не просто расстались. Она, как владелица законной недвижимости, уже успела зафиксировать свободный статус Павла Деменцева на Госуслугах, и озабоченное моим будущим государство предприняло меры.

Это я к тому, что когда рядом со мной мигнул синим и красным полицейский автомобиль, я удивился не сильно. Вернее, сильно, но не надолго.

– Деменцев Павел? Мы тебя ищем, – вполне дружелюбно сказал сидевший за рулём мент.

Он был и впрямь улыбчив, розовощёк, и вообще выглядел как человек на своём месте. К нему лично у меня никаких претензий не было, и быть не могло. Он нержавеющую мойку не портил мокрыми губками.

Справа рядом с ним товарищ сидел, смотрел на меня с интересом. Ясное дело, я безобидная птица, просто выкидыш из Переходной, коих они каждый вечер пачками грузят.

– Спасибо, ребята что псковскую дивизию не подняли,– пробормотал я.

Менты переглянулись, и захохотали.

– Мал золотник, да дорог! – зачем-то сказал мент, – Садись давай, Пашка, домой поедем. Извини, у тебя уровень четыре, а это… сам понимаешь.

Понимаю, не дурак. Доступ в миллионники только во временном порядке. Один раз оплошал, лишился поддержки коренного жителя, и милости просим подальше, закрыт въезд на полгода. Ничего не поделаешь – госпрограмма.

– Чемодан, – сказал я, указывая на своего друга.

– Всё, что нажито непосильным трудом… – сочувственно произнёс мент, – Понимаю, брат, понимаю. Ничего, через полгода снова попробуешь, метки-то на тебе нету. Отдохнёшь в своём… Сиреченске, по документам. И сможешь снова попробовать! Чемодан на заднее сиденье поставь, и сам туда же пристраивайся. Холодает…

– Спасибо, – сказал я, и принялся искать ручку на задней двери.

Мент смотрел в зеркальце, как я нервно мыкаюсь, никак дверь не могу открыть. Хорошие мужики попались, эти менты, могли и в кутузку… о которой я тоже сегодня уже успел подумать, надо же. Думай осторожнее, Паша, вот тебе совет.

Поехали быстро. В салоне было тепло, щёлкала рация, процесс ментовской жизни разворачивался в своей незатейливости, и от этого ещё больше казалось, что я никто. У них жизнь не остановится, когда меня высадят, они дальше поедут щёлкать рацией, и даже попрощаются со мной вежливо.

Когда подкатили к вокзалу, я было совсем разомлел, но поспать не дали.

– Спасибо, неплохой человек Павел Деменцев, – сказал мент, – Это хорошо, что без эксцессов, а то, знаешь, бывают..

Я отметил, что Павел Деменцев именно «неплохой», а не «хороший». Это было даже как-то профессионально, потому что осторожно. Я «неплохой» на всякий случай, а то, знаешь, бывают…

– Вам спасибо, – сказал я, выволакивая чемодан.

Мент кивнул. Мне показалось, что он меня хоть и жалеет, но как-то по-доброму, не как помойного кошака, а как, скорее, подранка, которому просто не повезло, да и то временно.

– Твоё выходное уже занесено на счёт, так что поедешь бесплатно, – сказал мент, не глядя на меня, – Так что…

Он побарабанил пальцами по баранке, потом нашёл-таки правильные, на его взгляд, утешительные слова.

– Да всё нормально! – сказал он, будто я в этом сомневался, – Ведь твоя фамилия – Деменцев, а это же один корень с «дементор»! Это я к тому, что ты грозен, а стало быть – силён, Паша.

Довольный таким интеллектуальным вывертом, он наконец-то поднял глаза, улыбнулся и протянул в открытое окно руку. Я не был согласен с тем, что «грозен» и «силён» лежат рядом, ну да ничего, у него свой опыт, у меня свой.

– Боюсь, что это от слова «деменция», – пробормотал я, и пожал его большую ладонь, – Спасибо, ребята.

Второй мент махнул мне рукой, мол, пока, парень, всего тебе самого, и спасибо, что без эксцессов.

Через несколько часов я вышел из поезда, не доехав до Сиреченска одну остановку. Было тяжко, и не потому, что со мной чемодан. Грустно, почти со слезами, я потащился сквозь лесопосадки, убеждая себя в том, что всё хорошо.

Осенний призыв

Вспоминать о вчерашнем не хотелось – какой прок? Таксопод укатил, мы с чемоданом остались. Чтобы окончательно прийти в себя, я огляделся.

Психологи говорят, что самым верным способом определить смерть является запах. Вид трупа может быть обманным. Температура тоже ничего точного не сообщит. Даже на вкус это всего лишь гнилое мясо – но вот запах, он точно укажет, что здесь была смерть.

Возле несуществующей станции «Славендар» воняло тиной. Вонь перла в нос, как на заднем дворе мясобойни. Мясобойня – это где убивают мясо, если что. А здесь воняло озёрной тиной, как бывает иногда на самых заболоченных озерах. Тина в грязной стоячей воде затхлая, мерзкая. Это вам не культурная тиночка в искусственном водоеме с насосами и подачей чистого кислорода. Тину стоячей воды даже старый сом, доживающий на дне свои годы, не станет поджирать на корню. Старого сома вообще не стоит брать на базаре, хоть он и велик ростом: он такой старый, что лежит на дне, не шевелясь, и жрёт только то, что падает рядом. А падает только трупятина. Не хочешь жрать трупятину – не покупай большого сома.

Но даже вонь тины – это не запах смерти. Я пригляделся, и увидал озеро. Запахи не подвели, надо же. Камыши, трава-мурава вплоть до уреза воды, а сквозь прорехи в камышах виднелась вода, ожидаемо грязная, как лужа возле сельпо.

Нахожусь я, похоже, в трёх километрах от Сиреченска, за старыми озерами.

Это были Сиреченские выпарные озера. Экологи определили их уникальность, а городские власти придумали, как использовать. Грязи в озерах было столь много, что купаться было опасно, но зато под ней было очень тепло. Озера выпаривались медленно, и жить им было еще лет сто, как минимум. Наши умные головы придумали закопать на дне озера трубы, как делают в частных домах, устанавливая геотермальные тепловые насосы. Только тут решили гигантское количество труб закопать, чтобы обогревать целый микрорайон. Идея была грандиозная, даже репортаж прошел на центральном телевидении. Сиреченцам было гордо за родные места, только и разговоров было, что об этих выпарных озерах. Сделали проект, получили грант, и вроде бы дело сдвинулось. Но сдвинулось не дело, а грант – у гранта выросли ноги и он разбежался по карманам, чтобы обогреть пока их. Это так говорили в народе, а официально сказали, что дело малость затягивается, потому что экологам надо еще что-то там изучить. Как я понимаю, могли и археологи свои претензии предъявить – вдруг под озером не только тепло, но и могила Чингиз-хана, или библиотека Ивана Грозного, да мало ли что. Сиреченцы ждали всё, ждали… Мы и до сих пор ждём на самом деле, просто молчим. Иногда журналисты поднимут тему, чтобы власть пощипать, но тема тяжелая, её трудно поднятой держать, вот она и опускается до уреза воды. А когда в следующий раз поднимается, то уже не так высоко, малость пониже. Похоже, скоро она вообще не встанет. А то, что не на виду, быстро исчезает из памяти народной.

Я никогда особенно не любил эти места, хоть и малая родина. Алкаши, те любили, потому что здесь от жен далеко, не каждая попрётся за своим непутевым супружником в столь вонючую даль. Сюда и дороги толком-то не было раньше: так, тропа чуть пошире, чем для двоих. Дорога выросла, когда начали развивать Москву Переходную, чтобы передвинуть в неё столицу из Москвы Старопрестольной, как её теперь называли. Как разовьют, уберут слово «Переходная», оно и так на птичьих правах.

Озёр я не боялся, хоть местные и пугали обитавшими в воде беглыми акваробами. У моей отваги были две причины: во-первых, я в принципе не боялся безмозглых беглых големов, способных разве что карасей распугать; во-вторых, я не верил, что они в озере завелись.