Печать мастера Том 2

Большинство комнат опечатали силой — закрыто, его просто не пропускало, и весь третий ярус тоже. Ему остался первый, второй, задний сад, пристройки и выход в кухню. Все остальные помещения были недоступны — он просто не мог выйти и зайти.

«Красное виденье» возвращалось урывками. Сколько он не напрягал глаза, изучая места, где по его подсчетам точно пролегают нити защит и плетений на проходах, сколько не пробовал — ни разу не вышло так, как внизу, когда он ясно увидел паутину переплетений.

Иногда то тут, то там зрение менялось — и Коста внезапно терял равновесие — все плыло, и в этом мареве выхватывал куски защиты сада, паутина сплетений четвертого яруса — башенка на крыше, сигнальная линия, протянутая у входа — прямо поперек больших врат, и это не считая сплошных пузырей-защит.

Голова болела нещадно, глаза слезились — и после пары дней бесплодных попыток увидеть что-то устойчивое, он — отступил, оставив попытки пройти туда, куда нельзя.

К концу второго дня Коста начал сам себе напоминать волка, которого заперли в клетке и не кормят.

Самое важное помещение в доме — кухню, он нашел сразу, и ещё день искал подход к кухарке — госпожа ясно и точно отдала приказ не кормить его и не давать еды — «ничего сверх утвержденного рациона».

Поэтому сначала Коста просто крутился рядом в надежде стащить что-то съестное.

— Это… выбрасывать? — Уточнил Коста, наблюдая, как старый хлеб и засохшие лепешки, кухарка складывает в большую потрепанную корзину на полу. — Значит, это уже… не еда?

Служанка ответила неуверенно:

— Да, юный господин.

— Значит… если я возьму немного…покормить птиц в саду… это не будет нарушением приказа госпожи, ведь так? Я просто покормлю птиц…

Кухарка задумалась, и в этот момент в животе Косты тоскливо заурчало от голода. Так громко, что женщина, оглянувшись на дверь, торопливо кивнула.

Госпожу Эло Коста доводил последовательно и методично. Терпеливо и хладнокровно. Так выманивают горных змей из ущелий — дразнят и вовремя отступают назад, и повторяют так до тех пор, пока разъяренная змея не рванет вперед, забыв обо всем.

Он молчал, когда требовали говорить. Стоял столбом, когда нужно было кланяться. Путал приборы, рассыпал рис вокруг тарелки по белоснежной скатерти — и чавкал — первый и последний раз, когда Госпожа решила допустить его к столу.

— Невежда!!! Дикарь!!! Невоспитанный…! О, Боги, как это вообще возможно… вон из-за стола! С этого момента будешь есть только в своей комнате!

Коста сморкнулся в салфетку и отодвинул стул с нарочитым скрипом.

— Поклон!!! Когда ты покидаешь стол, необходимо выполнить вежливый поклон Старшим!!!

Коста сдул волосы со лба — так и лезли в глаза, и небрежно-пренебрежительно поклонился, нарушив все правила, которые Шестой Наставник успел вбить в него намертво.

Он знал, какой поклон ждет Госпожа. Знал, как следует вести себя за столом — Мастер Хо тоже был очень придирчив к вопросам этикета. Знал, и считал про себя… один… два… три…

—…Вон отсюда!!!

…взрыв.

Госпожа была Эло была настолько предсказуема в своих желаниях, и настолько быстро выходила из себя, когда не получала того, что хотела, что Коста иногда терялся.

Позволить себе говорить, что хочешь; думать, что хочешь; гневаться и тут же смеяться; впадать в ярость, и требовать — никакого разрыва между чувствами и действиями — просто непозволительная роскошь.

Белые вспышки плетений сверкнули в воздухе, пролетели мимо него, не задев, и он удовлетворенно опустил глаза вниз, услышав грохот — минус ещё одна ваза.

— И чтобы до приезда Главы я тебя за столом больше не видела!!! Такой «дикарь» никогда не сможет стать частью рода Фу! Недостоин!!!

Он начал насвистывать, когда свернул за поворот — коридор был пуст. Расстегнул верхнюю застежку на халате, разворошил волосы, и мягким пружинистым шагом побежал в сторону «свиточной».

На самом деле Госпожа Эло нравилась Косте.

Нравилась так, что он специально выводил ее из себя. Потому что это было единственным способом добиться безраздельного внимания — быть плохим.

Чем больше он делал неверно — тем больше внимания уделяла ему Госпожа-злюка.

Потому что только рядом с ней он чувствовал себя — живым.

Что-то вспыхивало внутри в ответ на злость госпожи. В ответ на ярость, гнев, агрессию. Он как будто оживал, как будто это давало повод — драться. Что-то ворочалось внутри и требовало — выводить из себя больше, сильнее, яростнее. Требовало мериться силами и не отступать — никогда и ни при каких обстоятельствах.

Госпожа Эло нравилась Косте.

Потому что была очень похожа на него самого.

Дефектная.

Сломанная внутри, не-живая. Сломанный цветок, который пытается жить… Хотя нет, не хрупкий цветок — сломанное дерево, кряжистое, такие растут на самых вершинах Лирнейских, которое и выжить то не должно, так его потрепали метели и ветер. Дерево, корни которого наполовину висят в воздухе и второй половиной оно отчаянно цепляется за скалу, чтобы не рухнуть вниз… Дерево, расщепленное пополам, потому что в него не раз попадала молния… высохшее наполовину и искореженное…

Вот такой он нарисовал бы госпожу рода Фу.

Госпожа Эло нравилась Косте. И…он завидовал госпоже. Потому что у нее было то, чего не было у него — Косты — жажды жить. Причины жить.

В нем не было столько огня, чтобы позволить себе тратить его так бездумно. Позволить себе смеяться, гневаться, плакать… Для этого нужно быть свободным. Он — свободным не был.

И что-то сломалось в нем после ритуала в подземельях этого дома. Что-то ушло и вместо этого пришло — белые всполохи силы и… пустота внутри, которую он никак и ничем не мог заполнить.

А госпожа Эло давала энергию и силы.

Коста заряжался чужой яростью, впитывал ее, и отражал обратно. Потому что только в ярости она не смотрела сквозь него, как на пустое место.

Ярость госпожи Эло давала желание жить и — рисовать.

Кисти, тушь и всё, что нужно для рисования он выторговал себе на второй день, когда отказался лезть в ванну ещё раз.

Пыточную бадью с пыточными эликсирами.

Или он получит желаемое — или в бадью вместе с ним придется лезть кому-то ещё, чтобы удержать его там.