Мое солнечное наваждение

Грёбаной влюблённостью необходимо переболеть в одиночку. Перебеситься, дать гормонам наиграться, схлопнуться мыльному пузырю несбыточных желаний, чтобы, наконец, свободно выдохнуть и продолжить жить своей жизнью.

Итак, Ярина осваивалась с жизнью девятнадцатилетней беззаботной студентки. Перебралась из особняка Глубокого в центр города, дав возможность Нине вздохнуть полной грудью. Встречалась с Елисеем, вместе парочка проводила уйму времени. Герман изображал душечку «старшего брата», ежедневно повторяя себе, как мантру, необходимость выбросить из головы всё, что связано с девчонкой, кроме официальных отношений. И каждый день думал, вспоминал, купался в жгучих желаниях, как мазохист в боли от ударов кнута.

Порой он заезжал за «сестричкой», чтобы отвести её с грёбаным Елисеем в приют для бездомных животных, обманывая, что просто ехал мимо. Один раз даже прошёл за сладкой парочкой, посмотрел на сидящих в вольерах собак, крутящихся ужами кошек. На попечении приюта был облезлый бесхозный енот, воняющий на версту вокруг хорёк – хозяйка богодельни для животных сказала, что парню требуется кастрация. Большая красноухая черепаха, которая обитала в ванночке для купания младенца, ворон с перебитым крылом.

Человек – самый безжалостный хищник на земле, только он способен убивать ради забавы или вовсе не думая. Завести в качестве игрушки зверьё, а потом выкинуть в непригодную для выживания среду. Герман перевёл приличную сумму и больше на пороге заведения не появлялся. Благотворительность – не его стезя.

Сегодня Герман обещал отвезти фольклорную парочку в приют. Из-за этого с самого утра было паршивое настроение, не покидало желание кого-нибудь придушить, разорвать на тряпки. Первой под руку попалась любовница, оставшаяся накануне на ночь. Почему нельзя отсосать, когда велят, переночевать, если позволили, и свалить утром до того, как мужчина откроет глаза. Для чего эти бестолковые, бессмысленные игры в семью?

Её звали Алла, имя, которое никак не шло худой, высокой блондинке, по её же мнению, естественно. Германа вполне устраивало имя Алла, да хоть Гертруда, лишь бы функции свои выполняла. Алла представлялась всем, как Ангелина или Анжелина. Герману сказала: Ангелина. Не Геля, Лина или Эля, а только и только Ангелина.

Первое время он с трудом сдерживал смех, произнося: готовь-ка попу, Ангелина. Потом привык. Всё, что необходимо, готовили, предоставляли, подставляли, оказывали, на остальное плевать. Попросит горшком называть – назовёт.

Алла была такой же фальшивой Ангелиной, как и худой блондинкой. Герману казалось, она не ест совсем, чтобы поддерживать стройность. При этом широкая кость и едва заметные следы от подтяжки груди безжалостно выдавали – родилась Ангелина девушкой в теле. Карие глаза, смугловатая кожа, характерные черты лица говорили о том, что она вовсе не блондинка. Натуральное в Ангелине было лишь умение оказывать услуги определённого толка – этого Маркову вполне хватало для сносного сосуществования.

Утром Ангелина топталась на кухне, дерьмово отыгрывая роль хозяюшки. Готовить любовница Марков не умела. Предел – подгоревшая яичница и кривобокие бутерброды. Сейчас она старательно выкладывала куски ветчины на хлеб, придавливая сверху листьями салата. Конструкция разлеталась, Ангелина, не теряя оптимизма, продолжала вдавливать пальцами с кроваво-красными ногтями зелень в несчастный куски ветчины.

– Собирайся домой, – Герман попытался быть вежливым. Плата за секс – не причина смешивать женщину с отходами жизнедеятельности. Каждый зарабатывает как может.

– Но зайчик, – проныла Ангелина.

Зайчик, зайчик твою мать! Белая, пушистая, зубастая тварь с хвостом-помпоном на заднице!

– Ты свободна.

– За-а-а-ай-чик!

– Чего ты хочешь, Ангелина? – Он упёрся о столешницу, устало посмотрел на любовницу.

Какого чёрта он терпит? Желание секса? Герман давно перерос юношеское нетерпение, когда напрочь отказывали мозги при виде женской груди. Потребность оставалась, как и у всякого здорового мужика, не обделённого темпераментом, необходимость сбросить напряжение проявлялась каждый божий день, но от отсутствия женщины в постели он точно не сдохнет. Проще передёрнуть на сон грядущий, чем терпеть такие последствия бурной ночи.

Или пришло время поменять Ангелину на Изольду или Даздраперму? Смотря в какое имечко придёт в голову переименоваться урождённой Маше или Наташе. Нет, менять шило на мыло Герман точно не желал.

В любом из существующих миров была лишь одна девушка, которую он искренне хотел видеть в своей жизни и постели, без оговорок и условий. Девушка, чьё имя буквально сводило с ума – Ярина. От воспоминаний о которой хотелось выть, лезть в петлю, идти убивать. Та, которая считает его старшим братом, а он не станет пачкать её искренность в грязи собственных желаний. Перетерпит влюблённость, как зубную боль.

– Сумочку из новой коллекции, – Ангелина назвала знаменитый бренд, без которой ни одна экскортница не могла считаться успешной по их, шлюшечьей, градации.

– Сколько? – уточнил Герман стоимость, которая, впрочем, не вызвала удивления.

– Я буду очень-очень стараться, – залепетала Ангелина, тут же становясь на колени перед Германом, готовая показать прямо здесь и сейчас, как именно она будет стараться.

– Тебе пора, – отодвинулся он, одёргивая руку с алым маникюром от резинки домашних штанов.

– Зайчик!

– Будет тебе сумочка, на этом всё до конца месяца, поняла меня?

– Хорошо, – как болванчик закивала Ангелина, мгновенно подскочила и счастливым мотыльком поскакала вглубь пентхауса одеваться.

Чёрт! Ни один минет не стоил таких денег! Однако, Герман платил не только за секс, но и за верность, чистоплотность, уверенность в том, что не обнаружит никаких сюрпризов ниже пояса. Никаких инфекций, незапланированных беременностей. Платил за умение держать себя на людях, подавать в лучшем виде, как запечённого кролика под соусом из чернослива.

Ровно в оговоренное время Герман остановился на знакомой узкой улочке, позвонил «сестричке», сказал, что ждёт. Охренеть, какой хороший, мать его, старший, черт его раздери, брат!

Давно спала оглушающая июльская жара, и несмотря на близость осени, погода всё ещё стояла летняя. Ярина выскочила из подъезда в светлых брючках, обтягивающих стройные, при этом сформировавшиеся, бёдра, и широкой футболке с забавным принтом, заправленной одной стороной за пояс. За плечами кожаный рюкзачок, на ногах кроссовки, неизменные разные носки, в этот раз с блёстками. Что и говорить, роковая дама сердца во всей красе.

За руку она тащила Царевича свет Елисея, одетого, как типичный восемнадцатилетний пацан. Узкие, короткие джинсы, заставляющие Германа содрогаться каждый раз, когда он видел обтянутые тканью, тощие ноги, и толстовка. Выделяла Елисея причёска, вернее, цвет волос. Розовый! Короткие волосы торчали равномерным ярким ёжиком, вызывая желание сбрить его к чертям. Справедливости ради, не так и много видел Герман выпускников школ, может, они сейчас все как один шокируют окружающих яркими красками на бестолковых головах.

Ярина забралась на заднее сидение. Елисей успел оглядеть её сзади, плотоядно улыбнуться, нервно облизнуть губы, жадно сглотнуть, пока та устраивалась, только потом уселся сам. Герман с методичностью ребёнка с отставанием психического развития считал до пятидесяти и обратно, лишь бы не размозжить розовую голову наследника благородного семейства.

Герман отлично понимал, Елисей – парень Ярины, имеет право смотреть сколько угодно, тем паче – никто не возражает. Отдавал себе отчёт, что розоволосое недоразумение не только смотрит, но и делает массу других вещей, возможно, таких, до которых извращённый опыт тридцатитрёхлетнего мужика не доходил.

Когда пускаться в тяжкие эксперименты? Герман отлично помнил себя в восемнадцать. У него срывало крышу просто от факта дозволенности секса. Хотелось попробовать всё, испытать на собственной шкуре все виды и вариации, хоть сколько-нибудь укладывающиеся в понятие «нормы». Фольклорная парочка должна пройти тот же путь понимания, принятия собственной сексуальности.