Страница 10 из 22
Однако намётанный глаз Олега примечал отнюдь не архитектурные излишества – было видно, что Подол терпит второе нашествие за зиму. Раз за разом попадались пожарища, открывавшие взгляду маленькие огородики, окружённые плетнями, частенько поваленными, а снег был истоптан копытами коней. Видел Сухов и двери, порубленные топорами, и запертые ставни, в которых застряли наконечники обломанных стрел. Надо полагать, дружина Изяслава Мстиславича порезвилась вволю, а теперь пришёл черёд Ярослава Всеволодовича.
Что и говорить, не везло Киеву, многих князьков притягивал великий стол. Тринадцатый век только начался, считай, а сколько уже раз город приступом брали – в 1202‑м, в 1203‑м, в 1207‑м, в 1210‑м и ещё, и ещё… И всякий раз князья‑штурмовики смерть сеяли и насилие, брали жителей в полон, грабили их почём зря. Хуже ворогов были свои же, проклятые черниговские Ольговичи, волынские Изяславичи, смоленские Ростиславичи, суздальские Юрьевичи!..
– Не понимаю, – буркнул Пончик, хмуро оглядываясь, – почему князь ведёт себя как захватчик? Ему ж с этими людьми жить! Угу…
– Почему… – усмехнулся Олег. – А чтоб боялись, Понч. Чтоб и пикнуть не смели! Ярослав не отдаст Киев на поток и разграбление. Скоро он прижмёт своих, но… не сразу. Пускай уж поозоруют, возьмут своё, оттянутся по полной. После князю с воеводами легче будет их строить да школить. А как утихнет беспредел, киевляне ещё и благодарить станут Ярослава!
– За что? – проворчал Александр. – Что не всех поубивали?
– Именно, Понч!
Войско продвигалось по Боричеву току, главной улице Подола, ведущей от пристаней на Почайне к Верхнему городу. Улица была пуста – ни души. Дворяне проезжали мимо затворённых дверей, опасаясь бесчинствовать на глазах у князя, и завидовали ополченцам, избравшим параллельные улочки, – оттуда неслись заполошные крики и весёлая ругань. А князь Ярослав и ухом не вёл – ехал себе да на солнышко щурился.
Боричев ток вывел Олега на вечевую площадь, где в гордом одиночестве возвышалась церковь Успения Богородицы Пирогощи, и мало‑помалу на подъём пошёл, прозываясь уже Боричевым взвозом.
Заорали воеводы, призывавшие бойцов, им вторили сотские и десятники, спускавшие приказ до подчинённых, – впереди поднимались стены Верхнего города, а Боричев взвоз утекал под ворота громадной въездной башни. Дружинники построились, припоздавшие вои поспешали за братией, торопливо пряча за пазуху шейные гривны и бусы, браслеты и даже меховые шапки – все те «пенки», которые удалось снять с мирного населения.
Полки были настроены воинственно – лёгкая добыча раззадорила бойцов, они готовы были штурмовать Подольские ворота, запиравшие проход на Гору.
– Цегой‑то ты сена не прихватил? – обратился Яким Влункович к Олегу, приоткрывая в ухмылке крупные жёлтые зубы. – Али раздумал огнём баловатьсе?
Сухов усмехнулся в ответ, примечая оживлённое шевеление на воротной башне. И не простые воины суетились, толкаясь за парапетом, а кое‑кто поважней, в соболях да в бархате.
– Солому пожалей, – сказал он. – Ворота необязательно жечь.
– А цего?
– В них можно просто войти, – проговорил Олег с усмешечкой, глядя, как вздрагивают створы Подольских ворот, и добавил, как гостеприимный хозяин: – Прошу!
Воевода даже рот раскрыл от изумления – ворота открылись, распахиваясь настежь, и в глубине арки показалась процессия – плотным строем вышли бояре под предводительством толстого архиепископа.
Ярослав Всеволодович подбоченился, не покидая седла, а «вятшие люди града Киева» низко поклонились князю.
– Исполать тебе, Ярослав свет Всеволодович! – гулким басом пророкотал архиепископ. – Войди во град сей и блюди его по всей правде!45
Князь, обретающий приставку «великий», ничего не ответил, только кивнул небрежно и тронул с места коня. Бояре расступились, пропуская Ярослава Всеволодовича за стены Верхнего города.
Выехав на свет божий, Сухов понял, что боярство киевское прогибалось не зря и смогло‑таки расположить к себе нового правителя – стража вывела пред светлы очи Князевы прежнее руководство – Изяслава Мстиславича, растрёпанного парня лет тридцати, с полным лицом, щекастым и губастым.
– Казнить не стану, – снисходительно молвил Ярослав Всеволодович, – милую! Бери коня, бери дружину и ступай с Богом.
Мстиславович поглядывал на князя переяславского исподлобья. Полные губы его вздрагивали, пухлая щека подёргивалась. Ни слова не говоря, Изяслав развернулся и вскочил на подведённого ему коня, подав знак малой дружине – сплошь из половцев, смугловатых степняков в стёганых халатах и доспехах из бычьей кожи. Почти у всех у них на головах были островерхие шлемы с интересными откидными забралами, изображавшими человеческие лица в металле – будто маски посмертные.
Половцы, в отличие от своего предводителя, молчать не стали – загикали, засвистели, завыли и вихрем унеслись за ворота (с этого дня Изяслав Мстиславович всё равно что умер – никто с ним, отовсюду изгнанным, не водился более).
А великий князь Ярослав Всеволодович отправился далее, шествуя, что твой триумфатор, – окружённый «Золотой сотней» под командованием верного окольничего46 – Акуша, проныры родом из Бостеевой чади.47 За княжьими мужами ступали полки новгородский, новоторжский и переяславский.
– На тебя уже зыркают, – негромко сказал Пончик, склоняясь в седле к Сухову.
– Акуш и Яким? – промурлыкал Олег, щурясь.
– Они! Соперника почуяли. Угу…
– Пускай чуют, Понч. Живее бегать станут, а то раздобрели на княжьих‑то харчах!
Сам же Сухов «зыркал» на Киев. Такого Верхнего города он не застал в прошлом, а до будущего тутошнее великолепие не дотянет, найдётся кому разнести всё по кирпичику.
Уж и вовсе по‑царски выглядел Бабин Торжок – площадь у Десятинной церкви. Здесь красовалась бронзовая квадрига,48 вывезенная князем Владимиром из Херсонеса, – гридни стащили её с триумфальной арки Феодосия. До кучи князь прихватил и статуи мраморные, изображавшие Афродиту, Артемиду и Геру.
«Бабами» обычно назывались истуканы‑балбалы, воздвигнутые кочевниками на курганах. Может, оттого и площадь была прозвана Бабиным Торжком? Какая богобоязненному христианину разница, прекрасное изваяние ли воздвигнуто на постамент или грубое творение варвара? Всё одно – идол…
С трёх сторон площадь замыкали княжьи дворцы. Самый большой из них располагался к западу от Десятинной церкви. Трёхэтажное строение простиралось двумя крыльями, выстраивая редкие колонны, выставляя напоказ яркий фасад, облицованный мрамором и плинфой. Лепота!
Ярослав Всеволодович спешился у парадного входа и сказал Якиму, оборотясь:
– Пошли людей верных на Подол, пущай осадят воинство, а то забалуют.
– Всё сделаю, как велишь, княже, – поклонился воевода.
Дождавшись, пока великий князь скроется в палатах, и уже не пряча усмешечки, Влункович приблизился к Сухову.
– Слыхал? – сказал он. – Даю тебе ишшо две сотни новиков из полку Косты Вячеславича, хватай их – и на Подол! Наведи порядок. Понял? Во‑от… Ежели «баловники» не послушают сразу – заставь!
– Сделаем, – пообещал Олег.
– И вот чего ещё… – Яким помялся, но договорил: – Ты больно‑то роток не разевай на милости великокняжеские. Понял? Во‑от… А то зашью!
– Не грози, Влункович, – улыбнулся Олег неласково. – Не тебе решать, кого князю одарить, а кого ударить. Понял? Во‑от… – передразнил он воеводу.
– Врагов ищешь? – вкрадчиво проговорил воевода. – Мотри, обрящешь на свою голову!
– Своих врагов я всех похоронил, – холодно ответствовал Сухов. – Не набивайся ко мне в неприятели, Яким, проживёшь дольше!
Воевода скрыл гнев, только глянул на Олега пристально, а после махнул рукой, подзывая ополчение. Новики – пешие, без броней, вооружённые чем попало, – всей толпой шагнули к Сухову…
45
Подразумевается «Русская Правда» – свод законов. Исполать – выражение, заимствованное из греческого, означает «хвала, слава».
46
Окольничий – придворный чин и должность, занимал второе место после боярина. Служба окольничего заключалась в устройстве всего необходимого для путешествия князя («устроить путь и станы для государя»), но мог и полк возглавить.
47
Бостеева чадь – род (колено) половецкого народа, названный в честь прародителя. Летописи упоминают Бостееву и Чаргову чади, роды Вобургевичей, Бурчевичей, Токсобичей и Улашевичей.
48
Квадрига – упряжка из четырёх лошадей. У эллинов – тетриппа.