Страница 6 из 83
ФРЭНСИС ТОМПСОН
Небесные гончие
Я бежал от Негосквозь ночи и дни, под сводами лет,в лабиринтах мозга, за мглою слез,на раскатывающийся смех, —и рушилсяв зияющие мраки ужасаот шагов Погони —10 неторопких, спокойных, величавых,и шаги били в слух, но сильней бил Глас:«Кто предал Меня, того все предаст».Я оправдывался пред Ним,прикрывал мой дух клочьями добрых дел,но Страх меня гнал, а Любовь за мной гналась,20 и я знал, она – Любовь, но было тяжкообрести Его и лишиться всего.Я скрывался – Он ввивался в щель,и мой страх был быстр, но Любовь Его – быстрей;я стучался, где кончается свет,в золотые ворота звезд и в серебряные – лун,30 и заре говорил: «спеши!», и вечеру: «скорей!»,в синий луг небес я закутывался от грозной Любви,я молил Его слуг,но их верность была мне отказ.Я хватался за гривы всех ветров,40 но и в синих степях,но и в черном плеске молний вкруг громовых осейСтрах меня гнал, а Любовь за мной гналась,50 и все тот же шаг, и все тот же Глас:«Кто в себе Меня не скрыл, тот не скроется никем».Я не смел вскинуть взор во взормужей и жен, —но в младенческих лучистых очах,мне казалось, светится мне ответ.Я вникал,60 но их ангел, вцепясь в льняные кудри, взносил их прочь.Я вскричал: Мать Природа,дай мне долю меж твоих чад:губы в губы, руки в руки, кудри в кудри,в четырех ветрах твоих стен,под лазорью прозрачного шатра —70 причаститься чашесветлых слез вселенской Весны!И стало так:сын Природы, я врос в ее таинства,разумел, как морщится небо,как над морем пенятся облака —80 с ними я рождался и умирал,и со мной они радовались и печалились.Я смеялся утром, ликовал в полдень,я был тяжек Истиною,когда свечи звезд мерцали у гроба дня;90 в сладких ливнях была соль моих слез;я вжимался сердцемв жар и трепет красных закатов, —но не легче было тоске.По седым щекам небес засыхалимои слезы – мы не знали друг друга:Мачеха Природа,ее звук не шевелил мне ума,я кричал, а она была нема.100 В синей ткани стыли ее сосцы,и ни капли иссыхавшему горлу.А Погоня – тот же шаг, тот же Гром:110 «Ничто – для тебя, если ты не для Меня!»Голый,брошенный на колени,трепетал я бича Твоей любви.В похоти силы моейя сотряс столпы своих дней, —и вся жизнь моя рухнула мне на темя:120 годы – в груды, юность – прах меж развалин,всходит дым из расселин дней,больше нетснов сновидцу, струн песнетворцу:рвется цепь цветов,безделушкой качавшая на запястьеземной шар, слишком тяжкий горем.Ах, Твоя ли любовь – как стебель130 красноцвета, где нет места иным цветам?О, Чертежник Бескрайности,Ты заране ль жжешь стволы на уголь черте?Сердце мое – болотослез, что каплют с плакучих ив ума.140 Так – днесь; что – впредь?Мякоть – горечь, какова ж скорлупа?Дни мои – туман,лишь гремит труба с оплотов Вечности,и туман, колыхнув, мелькает башнею.Но я внял трубе и познал Трубящего,лишь узрев Его, высящегося ввысь,150 в темном пурпуре, в кипарисном венце.Ах, наши ли жизни – Твоя Жатва?Наша ль смерть – перегной Твоим полям?И гнавшийся за мнойгрянул Голос разом со всех сторон:«Где твоя земля?Эти ли она дребезги и черепья?Вот: все бежит тебя, как ты бежишь Меня!160 Бренный, жалкий, всечуждый,в ком ты ждешь, – Он сказал, – любви?Людская любовь – от людских заслуг:в чем заслуга твоя,меж глиняных комьев самый грязный ком?Кто полюбит тебя, ничтожного,кроме Меня?170 Я брал у тебя —чтобы взятое нашел ты в Моей руке;ты ли нищ,коль добро твое в Моих закромах?Вот тебе Рука Моя: встань!»Шаг смолк.Этот мрак —от ласкающе ль простертой Руки?«Самый малый, самый темный, самый милый,180 Это Я – Кого ты искал!Тот гонит Любовь, кто гонит Меня».ПОЭМЫ
Перевод знаменитых поэм прозою – самая естественная дань скромного уважения к ним. В Европе это очень давняя традиция, у нас она не привилась, старые переводы И. Мартынова и А. Клеванова из классических авторов никем не читаются. Нам было интересно сделать такой опыт вот почему. Переводчики привыкли жаловаться, что переводимые стихи трудно втиснуть в стихотворный размер: будто бы в одном языке слова длиннее, а в другом короче. (На самом деле причина – не в лексике, а в синтаксисе: синтаксические средства уплотнения речи в каждом языке свои, и там, где одному языку удается быть лаконичным, другому приходится быть громоздким.) Но есть одно парадоксальное исключение – это перевод латинского гексаметра. В нем шесть стоп, но по-латыни в них обычно укладываются пять фонетических слов, а по-русски должны укладываться шесть, и переводчикам приходится пользоваться бессодержательными «затычками», chevilles. Мы попробовали: может быть, если переводить латинские гексаметры прозой, в них удастся достичь большей сжатости? Стиховедческий эксперимент не удался: из нумерации строк видно, что и в прозе, как в стихе, на одну строку оригинала приходится в среднем 17 слогов. Не знаю, удался ли эксперимент стилистический: звучат ли пышные поэтические украшения на фоне прозы эффектнее, чем на привычном фоне стиха? В качестве corpus vile, которого не жалко для вивисекции, была взята поэма Силия Италика «Пуника» (ок. 100 года н. э.), образец барокко латинского серебряного века, история II Пунической войны в 17 книгах, расцвеченная всеми стилистическими узорами, а более всего – антономасией. Италия здесь – Энотрия, Гесперия, Авсония, Давния; римляне – тевкры, дарданы, пергамляне, идейцы, Энеады, лавинийцы, лаврентяне; скрещение римского рода с греческим – «рутулийская кровь с дулихийской»; карфагеняне-пунийцы – тирийцы, сидоняне, Агенориды, Кадмиды, Белиды и т. д. Здесь предлагается завязка войны; подзаголовки – конечно, от переводчика.