Страница 17 из 21
В пятидесятые снова вернулись к гончарам. Пока думали и гадали, как возродить это искусство, а не просто изготовление глиняной посуды, мастеров из тех, что могли передать свой опыт, осталось всего двое, один из которых работал на шахте. Глину месили ногами, обжигали в дровяной печи, а глазурь делали все так же из свинца. В пятидесятых построили новый керамический цех. Проще говоря, барак, в котором установили новые большие печи для обжига и наконец-то стали вращать гончарные круги с помощью электромоторов. Появились литейщики, глазуровщики, шлифовщики, ученики, главный инженер, директор и план, который нужно было выполнить и перевыполнить. Стали изделия скопинских мастеров появляться не только в посудных магазинах, но и на всемирной выставке в Брюсселе.
Шахтеры тем временем без устали добывали уголь, наращивая его добычу, – словно хотели поскорее добыть все до конца. Стекольщики освоили выпуск цветных стеклоблоков. Их выпускали миллионами. Не было у нас на заводах и в конторах курилки или сортира, которые не были бы отгорожены этими стеклоблоками. В семидесятые стекольщики освоили выпуск хрусталя. Простого советского хрусталя, без которого ни один сервант, ни одна горка были у нас немыслимы. Все эти вазочки, вазы, конфетницы и фужеры. Все то, чего теперь принято стесняться людям интеллигентным. У нас дома скопинская ваза стояла на пианино. Украшала его. В ней ничего нельзя было хранить. Только время от времени осторожно протирать пыль. По праздникам или к приходу гостей в нее осторожно клали фрукты и осторожно их оттуда брали. Мама всем говорила, что это чешский хрусталь, богемское стекло38. И все смотрели на вазу и на маму уважительно.
Шахтеры тем временем рубили, рубили уголь и наконец в шестидесятые дорубились до того, что он кончился. Часть шахтеров, не желавших терять высокие заработки, уехала в Донбасс, а оставшиеся стали переучиваться и работать на других предприятиях. Машиностроительный завод делал запчасти к автомобильным амортизаторам, потом сами амортизаторы, подвески, дверные упоры и какие-то еще пружинки, которые мы не будем здесь даже и вспоминать. Теперь это отдельное предприятие, которое называется автоагрегатным заводом. Оно самое большое в городе. Как и все большое – рыхлое и не очень здоровое. Еще бы ему таким не быть, если делает оно запчасти к тольяттинским автомобилям. Есть еще завод горно-шахтного оборудования, который упорно продолжает выпускать ленточные и скребковые конвейеры для транспортировки угля при добыче… Не знаю, кто их покупает теперь, в двадцать первом веке, эти конвейеры.
Нет, я не буду тебе, читатель, рассказывать, как все в одночасье рухнуло и теперь медленно поднимается с колен. Об этом ты и без меня знаешь. Небось колени-то не казенные, свои. Лучше я расскажу тебе про керамику. Она по-прежнему хороша и радует глаз. В Скопине даже проходил международный фестиваль гончарного искусства. Там надеются, что не последний. Там дети приходят в музей, чтобы сесть за длинный стол, взять в руки комок глины и начать из него лепить… да что хочешь, то и лепить. Хочешь рыбку, хочешь птичку, хочешь дракона, хочешь Полкана, хочешь мышку, а хочешь лягушку. Кстати, о лягушках. В местном музее гончарного дела я купил такую веселую и такую красивую лягушку… даже пожалел о том, что я не Иван-царевич.
БИБЛИОГРАФИЯ
Соболев В. А., Егоров В. Н., Крылов А. Ф. Скопин: Историко-краеведческие очерки о городе Скопине и населенных пунктах Скопинского района. Скопин, 1996. С. 140.
Коростелев В. А., Российский М. А. Прошлое скопинской земли в очерках по истории ее сел и деревень. Т. 1. М.: Вече, 2017. 752 с.
Коростелев В. А., Российский М. А. Прошлое скопинской земли в очерках по истории ее сел и деревень. Т. 2. М.: Вече, 2017. 736 с.
Материалы географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Рязанская губерния. СПб., 1860. 570 с.
СТО ПЯТЬДЕСЯТ ПУДОВ БУЛАВОК
Если ехать в поселок Пронск не с севера, из Рязани, а с юга, из Скопина, то как раз перед переездом через реку Проню будет указатель на сельское поселение Октябрьское. Оно уже сто лет как Октябрьское, а до этого еще не одну сотню лет называлось Дурным. Назвали его так то ли по фамилии начальника сторожевой вышки Дурнова, который еще во времена Ивана Грозного служил в этих местах и громче всех кричал «Татары! Крымские!», то ли потому, что через эти места проезжал какой-то большой барин и, когда его тарантас утонул в тине на берегу реки Керди, воскликнул: «О, какое дурное место!» Ну, версия про дурное место, как мне кажется, не выдерживает никакой критики. Какой же русский барин будет так витиевато восклицать, когда у него тарантас… Впрочем, я не о том. После Октябрьского переворота жители села поняли, что настал момент, когда название села можно легко поменять, и поменяли. С тех самых пор жителей села… Нет, не зовут октябрятами. Как звали дурнашами – так и продолжают звать. В краеведческом музее Пронска мне сказали, что дурнаши… Ну что с них взять, когда даже язык у дурнашей отличается от нормального. К примеру, мы говорим – жмурки, а дурнаши – кулючки, мы – классики, а дурнаши – сигушки, мы – прятки, а дурнаши – хоронилочки. И это только детские слова, а если говорить о взрослых…
Все это, однако, было предисловие, которое к предмету моего рассказа не имеет отношения, а просто лежит рядом, в десятке километров от Пронска. В Октябрьское я не поехал, а повернул направо и отправился в пронский краеведческий музей, который стоит в самом центре Пронска. Сам Пронск стоит на реке Проне, в которую впадают реки Мокрая Молва, Сухая Молва и Галина. В Сухую Молву впадает река Марина, чтобы Галине не было так одиноко среди двух молв. Или молвей. Есть еще у Прони приток под названием Ранова, а у Рановы, в свою очередь, два притока – Полотебна и Сухая Полотебна. Сухую Молву я себе еще могу представить. Это молва без подробностей. Просто молва. Попробуйте представить себе Сухую Полотебну… Да хотя бы просто Полотебну. То-то и оно… И это все вокруг крошечного Пронска, в котором населения около пяти тысяч человек. Это по переписи, а на самом деле в три раза меньше. Если не больше. Правду говоря, Пронск и всегда был маленьким – все без малого девятьсот лет своей долгой и бурной истории, которая напоминает давно потухший вулкан в океане – на поверхности остался только крошечный островок, а все остальное скрыто под темной водой прошлого.
Люди селились в этих местах с незапамятных времен. Пронск, если говорить о названии, является двоюродным братом Брянска. Оба названия родственники слову «дебри», которые, как известно, густой лес. С другой стороны, гидроним Проня в переводе с языка вятичей, как говорят нам одни ученые, означает болотистое место. Другие ученые говорят, что Проня, а за ней и Пронск – производные от мордовского «пря», что значит голова. Оставим ученых – им интересно спорить, а не выяснить, как оно было на самом деле. Заберемся на крутой берег Прони, на Покровский бугор, на высоту сто метров, на то место, где был заложен Пронск, или Пронеск, или Прынск, или Пронь, как называли его в русских летописях. Впервые он был в них упомянут под 1137 годом, а до этого жил в безвестности – сначала как поселение вятичей, а до них – волжских финнов, а до финнов – предков муромы и мещеры, а до них, еще в железном веке, – каких-то безвестных людей в звериных шкурах, собиравших по окрестным лесам грибы, ягоды, ловивших в Проне рыбу и умевших быстро убегать от медведей.
Строго говоря, известный нам Пронск строился на Покровском бугре тогда, когда внутри этого бугра уже лежали и ждали будущих археологов несколько городищ. Если говорить еще строже, то Никоновская летопись пишет в 1131 году: «Того же лета князи резанстии и пронстии и муромстии половець побиша». Тут о собственно Пронске ни слова, а только о его князьях, которые, скорее всего, зародились на этой земле еще раньше своей столицы. Ученые спорят… и пусть их. Через тридцать лет Пронск вновь упоминается в летописи – и вновь по такому же поводу, но уже в 1186 году летопись сообщает, что рязанские князья Роман, Игорь и Владимир попытались подчинить себе пронских князей Святослава и Глеба, которые в ответ на происки старших братьев «почаша град твердити и ко обороне приготовляться». Те, кому Пронск безразличен и для кого он является просто точкой на карте, и начинают историю города с этого года, а сами прончане ее начинают, понятное дело, с 1136 года.
38
Я бы и теперь думал, что наша ваза была из богемского стекла, кабы не увидел точно такую же на фотографии в одной краеведческой книжке про Скопин.