В дебрях Маньчжурии

Мы расположились.

Весело потрескивал наш костерок под старым, могучим кедром; его темные ветви качались над нами, колеблемые разгоравшимся пламенем. Незаметно и неслышно спустилась ночь на горы и леса. Сквозь черную сетку ветвей таежных великанов блеснули звезды. Мороз крепчал. Изредка потрескивали стволы деревьев и лед на Тутахезе.

Вскоре закипел наш котелок и, напившись горячего чая, мы принялись устраивать себе постели из широких лап елей. Тайга безмолвствовала, только издалека доносился шум деревьев как рокот морского прибоя. В глубине темной пади кричал филин и его громкое «угу» раздавалось в ночной тишине.

Пригретые огоньком костра, мы, незаметно для себя, забылись и крепкий сон сковал наши уставшие члены. Чудная таежная ночь плыла над уснувшею землей и навевала прекрасные сны и грезы. Однако, холод все же давал себя чувствовать, мы просыпались и, поочередно, подкладывали в костер собранные накануне дрова.

Занявшись как-то этим делом, я услышал невдалеке голос какого-то зверя: он доносился сверху со стороны ближайшего горного хребта, покрытого лесом. Сначала я принял его за голос красного волка, но вскоре к нему присоединился другой, более громкий и могучий. Тогда для меня стало ясно, что это тигры.

Разбуженный мною. П. сел у костра, поеживаясь от холода, и задал мне вопрос: «Кто это кричит?»

«Разве не знаешь! Это – тигры! Сегодня – звериная ночь!» – ответил я, как ни в чем не бывало, увеличивая огонь в костре и набрав снегу в котелок, для приготовления чая.

Не выдавая своего волнения, я наблюдал за своим приятелем и следил за выражением его лица. Оно было спокойно и невозмутимо, очевидно, он мне не верил и принял мои слова за шутку. Но, когда я разложил второй костер, голоса зверей настолько приблизились, что П. перестал сомневаться и видно было по его движениям и тону голоса, что на душе у него не все спокойно. Но, видя мое относительно спокойствие, он старался взять себя в руки и даже начал шутить, напевая вполголоса какую-то песенку.

Я был спокоен, зная, что звери боятся огня, который их удержит от нападения. Но близость битых кабанов немного смущала меня, в особенности, когда голоса зверей начали раздаваться со всех сторон. Судя по тембру и силе этих голосов, зверей было не менее четырех. Они приближались и надо было немедленно принять меры, чтобы обезопасить себя огнем, единственным, имевшимся у нас в руках средством против нападения хищников.

Голоса раздавались уже в непосредственной близости от нас. Положение становилось критическим.

Мы сидели внутри треугольника из костров и прислушивались к этой чудной музыке первобытного леса. П. сидел рядом со мной и, желая показать свою выдержку и хладнокровие, напевал различные арии из веселых оперетт и даже опер.

Под конец он так увлекся и распелся, что встал во весь рост и спел своим чудным бархатным баритоном несколько песен и оперных арий. В особенности, с большим темпераментом и подъемом исполнены были песни: «Ноченька», «Стенька Разин» и варнацкая «Тайга». По содержанию своему они, как нельзя более, гармонировали с окружающей обстановкой, и сильный, могучий голос молодого певца вторил голосам зверей, сливаясь в один величественный гимн прекрасной природы.

Певец совершенно забыл о действительной опасности, и увлекаясь звуками, казалось-бросал дерзкий вызов грозным силам дремучего леса. Многократное эхо отражало эти звуки в далеких горах и ущельях.

Я сидел неподвижно, с винтовкой наготове, словно очарованный, весь отдаваясь этим чудным звукам, впервые раздававшимся под сводами девственных первобытных лесов Маньчжурии.

Около часа продолжалось это вокальное состязание человека со зверем.

Наконец, голоса зверей начали мало-помалу ослабевать, звучали реже и совсем стихли. Только до самого утра на том месте, где лежали наши кабаны, раздавались взвизгивания, мяуканье и какая-то возня.

Опасения наши, что тигры попортят нашу добычу оправдались, так как на следующее утро, едва только лучи восходящего солнца осветили горные пики, мы были уже на том месте и обнаружили исчезновение двух кабанов, съеденных хищниками, – остались только головы и концы ног с копытами. По другую сторону Тутахезы, не далеко от берега, нашли мы совершенно свежие следы четырех тигров. Во многих местах снег был вытоптан ими до земли. Кровь виднелась повсюду; на одной лежке даже стояла небольшая ее лужица, натекшая, по-видимому, из раны на боку зверя. Очевидно, здесь был жестокий бой между самцами. Выходные следы зверей шли на запад, вверх по Тутахезе, куда мы за ними и направились, тем более, что в этом же направлении, на берегу реки, находилась знакомая мне зверовая фанза.

Найдя тропу зверолова, мы двинулись по ней. П. шел за мной безмолвно, о чем-то мечтая; на мой вопрос, – о чем, он ответил, что до сих пор не может очнуться от пережитых впечатлений, т. к. в ушах его все еще раздаются голоса «Звериной ночи» и мозг его работает в этом направлении, над созданием проекта грандиозной по замыслу пьесы. Дальнейшее не входит в план этого очерка; только считаю не лишним заметить, что молодой певец и музыкант П., подававший большие надежды, был убит в первых же боях с австрийцами в Галиции, и унес с собой в могилу свою идею создания великого музыкального произведения, изображающего «Звериную ночь» в дремучей тайге Маньчжурии.

За женьшенем

Вероятно, вам приходилось слышать о корне «женьшень»?

Растение это принадлежит к семейству аралиевых (Araliacea) и растет дико в очень ограниченной области Дальнего Востока, а именно: в Уссурийском крае, в Гириньской провинции Маньчжурии и в Северной Корее. Это многолетнее растение, с травянистым, 75 см длины тонким стеблем, на конце которого сидят 3–4 длинно – черешковых, пальчато-раздельных листа; на стебле они расположены, как пальцы раскрытой руки человека.

Растение это напоминает «чертово дерево» (Aralia mandjurica), но листья женьшеня отличаются тем, что они гладкие и края их черешков мало зазубрены. Число листьев очень редко достигает 5–6. Толщина стебля не превышает 1 см в поперечнике. Цветет в августе; цветы мелкие, находятся в соцветиях, в 5–7 см длины; соцветие – простой зонтик с 15–20 цветами; завязь двугнездная; плоды-светло – красные ягоды; семена белые, плоские. Цветы нежно-розовые, редко белые. Корень желтовато-белый, толстый, диаметром редко более 7 см, с черноватою сердцевиной и многочисленными, мелкими отростками. У основания стебля находится характерная чешуйка, которая не отпадает и с годами увеличивается. Эта чешуйка особенно ценится и тщательно предохраняется от порчи при выделке корня. Знатоки разделяют корни на мужские и женские, определяя это по внешнему виду корня, имеющего самое отдаленное сходство с мужскою и женскою фигурой.

Ни одно из растений на земном шаре не пользуется такою легендарною славой и таинственностью, как женьшень. С самых древнейших времен, исчисляемых тысячелетиями, растение это известно в тибетской и китайской медицине, и славится, как радикальное средство от многих тяжелых хронических болезней и расстройства всего организма. Корень этого растения в различных формах входит в восточную фармакопею. Без сомнения, в корне этом заложено какое-то действенное начало, которое дает ему такую значительную силу и целебные свойства. B настоящее время этим растением заинтересовалась и европейская медицина: в Америке, Франции и Германии производятся опыты лабораториях – по химическому составу и в клиниках – по терапевтическим его свойствам.

Растение это древнейшего происхождения и является реликтовым остатком третичной флоры. Встречается чрезвычайно редко и растет только в самых глухих горных лесах, на северных склонах, среди густых зарослей папоротника и кислицы. Солнечных лучей оно не переносит, ему вполне достаточно тех лучей, которые проникают сквозь чащу. Кедровый лес, по-видимому, ему необходим, по крайней мере его находят только там, где растет сплошной кедровник, или смешанный лес.