Пробуждение

Он перечитал кучу книг о внутриутробном развитии и поэтому чувствовал неловкость не от удивления. Он считал, что это нелепо – разговаривать с животом. Вот он, взрослый человек, и то ничего не чувствует, а какие эмоции может испытывать ещё не родившийся ребёнок? Но Чжи Вон с таким волнением смотрела на него, и он заговорил. Он рассказывал Ын Ха о её комнате, весёлых жёлтых обоях и с каждой новой фразой осознавал, что это была не неловкость и не смущение. Он ощущал тепло. Тепло и желание увидеть наконец это существо, которое было для него по-настоящему родным. У него ведь по сути никого настолько родного-то и не было…

А потом он оказался в роддоме. Чжи Вон стояла рядом с ним, и они вместе любовались своей новорождённой дочкой, которую им показывали через стекло. Хён Су рассматривал маленький свёрток в руках медсестры и силился понять, что чувствует Чжи Вон и почему она плачет.

– Просто… она такая красивая! – отвечала Чжи Вон сквозь слёзы, счастливо улыбаясь. – Я так рада ей! Столько всего хочется сказать, но сложно подобрать слова.

Вот и ему было сложно подобрать слова, чтобы выразить всё то, что он испытывал, поэтому он просто смотрел, смотрел…

…пока не увидел, что сидит на постели в светлой уютной детской с жёлтыми обоями, разрисованными разными зверюшками. Ын Ха спала, вцепившись в рукав его пиджака, и не отпускала даже когда Хён Су попытался высвободиться.

А он гладил её тёплую мягкую ручонку и шептал:

– Прости, Ын Ха, папе нужно уйти.

Вдруг что-то выдернуло его из этого ласкового сна. Хён Су вскинулся на постели со словами:

– Папе нужно уйти.

А руки хранили тепло детской ладошки, пахнувшей ванилью и молоком. И это ощущение было совсем как то, в давнем полустёртом из памяти сне, где он так же явно ощущал руку Чжи Вон в своей, отчего ему было настолько спокойно и хорошо, что не хотелось просыпаться.

Хён Су сел на диване, по-прежнему одетый, с залитым слезами лицом, заторможенно, словно заклинание, повторяя:

– Папе нужно уйти. Нужно уйти…

Виски разламывались, в груди тянуло, пальцы судорожно крутили кольцо, а в ушах эхом звучал тоненький голосок-колокольчик: «Я люблю тебя больше всего на свете, папочка…»

========== 7. Точка возврата ==========

– Чтобы не скитаться неприкаянно всю жизньи вернуться к себе настоящему, нужна отправная точка. Но отыскать её и свой путь назад можешь только ты сам.

Все телевизионные каналы надрывались сенсационными новостями о завершении cуда над До Хэ Су – дочерью серийного убийцы До Мин Сока.

Присяжные пришли к единогласному решению, согласившись с заявлением подсудимой о самозащите. Исходя из нетривиальной ситуации, в которой оказалась До Хэ Су, её действия приняли с точки зрения социальных норм. Финальный вердикт суда, как это часто бывает, не сошёлся с заключением присяжных. Однако с учётом несовершеннолетнего возраста и дополнительных обстоятельств суд признал До Хэ Су невиновной, а это в итоге было важнее всего остального.

Хён Су не смотрел телевизор. Он чувствовал такое опустошение после месяцев дикого напряжения и непрекращающейся внутренней борьбы, что не мог больше всего этого слышать: у него и без того не смолкал монотонный гул в голове и то и дело сбивалось дыхание. И поэтому он решил просто дать себе время. Не думать ни о чём. Не планировать. Не надеяться. Привыкнуть к тому, что он здесь и сейчас. Он – До Хён Су. Такой же, как и все. Обычный.

Вот уже несколько дней он никуда не выходил из квартиры Ким Му Чжина. Спал. Ел. Дышал.

Жил. Просто жил.

Погрузившись в чтение, он не заметил, как вернулся Му Чжин. Только когда книга вдруг взлетела вверх и повисла в воздухе, вздрогнул от неожиданности и удивлённо поднял глаза.

– Что читаем? – поинтересовался Му Чжин, подслеповато вглядываясь в текст в вечерних сумерках.

Он, как всегда, не умел скрывать эмоции. Его до сих пор распирало от гордости и восторга: освобождение Хэ Су, повышение до главы редакции сенсационных новостей, персональная колонка на первой полосе, полмиллиона подписчиков в сети…

Стоило ему взглянуть на обложку книги, что он отобрал у Хён Су, – и его сияющее круглое лицо застыло маской глубочайшего изумления.

– «Тогда минувшего иссякнувший поток опять наполнится с магическою силой…»{?}[Фрагмент стихотворения «Аромат» (Шарль Бодлер, «Цветы зла», пер. Эллиса).] – Му Чжин буквально ткнулся носом в разворот. – Ты серьёзно?

– А что? – поднялся с дивана Хён Су и не особо вежливо выдернул книгу из рук журналиста.

– Шарль Бодлер? «Цветы зла»? – выпученные глаза Му Чжина всё никак не возвращались к привычному пытливому прищуру.

– А что? – ровно тем же тоном повторил Хён Су и, приметив страницу, на которой вынужден был прерваться, аккуратно положил томик на журнальный стол. – Нашёл у тебя в книжном шкафу. Что тебя так поразило?

– Любопытный выбор, – хмыкнул Му Чжин, отступая. – Не думал, что тебя заинтересует подобная литература, вот и удивился. Хотя… – он на минуту задумался. – Пожалуй, да, это твоё, как ни странно.

Он плюхнул кейс с ноутбуком в кресло и принялся стягивать пиджак.

– Знаешь ли, я сам удивился, увидев это на твоей полке: был уверен, что дальше манги и жёлтой прессы твои интеллектуальные вершины не стремятся, – невозмутимо отбил Хён Су, с насмешкой наблюдая, как репортёр, кряхтя, пытается высвободиться из узкого рукава.

– Один-один, – миролюбиво поднял руки Му Чжин, как только ему удалось снять пиджак. – Поужинаем, что ли? Можно пиццу заказать. Будешь?

– Нет. Я всё уже приготовил.

Хён Су снисходительно улыбнулся, глядя, как вытянулось лицо Му Чжина, когда тот, прошлёпав на кухню, завис над плитой. Ему бы в пантомиму вместо журналистики – отбоя от поклонников бы не было! Какие там полмиллиона…

– Это что? – принюхался несостоявшийся артист. – Рагу с поджаренным рисом? Что там? Клубника, крабы… Ты чего, нашёл клад и решил шикануть, заказав доставку из ресторана?

– Нет, – продолжая улыбаться, мотнул головой Хён Су. – Сказал же, сам приготовил.

– Пахнет знатно!

– Я добавил в бульон сушёной трески.

– Охренеть! – Му Чжин вновь вытаращил глаза. – Достать соджу? Или, быть может, совиньон, раз у тебя сегодня Бодлер?

– Прекрати нести чушь, извращенец, – вздохнул Хён Су, вынимая из холодильника контейнер с кимчи. – Ужинать лучше давай.

– Я не извращенец, а эстет, – надул губы Му Чжин в притворной обиде, но умничать дольше не стал, а оправился переодеться и вымыть руки.

Через каких-то полчаса он, разомлевший от роскошного ужина, алкоголя и общей эйфории последних дней, благодушно откинулся на спинку стула, смакуя соджу с таким видом, будто это впрямь белое сухое элитного сорта.

– Почему ты на меня так смотришь? – нарушил тишину Хён Су, которому надоел этот моноспектакль.

– А ты изменился, – Му Чжин не сводил с него изучающий взгляд, пьяно растягивая слова.

– Что?

– Ты очень изменился с тех пор, как потерял память, – журналист налил себе ещё. Увидев, как брови Хён Су удивлённо взлетели, он пояснил: – Нет, ты всё тот же заносчивый придурок, но порой кажешься совсем другим. Что-то в тебе перевернулось, это точно. Хотя…

Хён Су вопросительно смотрел на него и молчал, и Му Чжин с явной охотой продолжил свои рассуждения. С каждым словом его язык развязывался всё больше и больше.

– Может, это не ты изменился, а вернулся тот, настоящий До Хён Су?

– Перестань нести чушь. И бутылку убери, – сам Хён Су пил мало и практически не пьянел.

– А вот и не уберу! – стукнул стаканом по столу Му Чжин. – Имею право. Во-первых, я заслужил. Во-вторых, завтра выходной. В-третьих… о чём я говорил?

Он уставился на этикетку бутылки так, словно надеялся обнаружить там подсказку. Потом встрепенулся и расплылся в широкой улыбке, очевидно, поймав ускользнувшую было мысль:

– Хён Су, а Хён Су! Двуличный ты, удачливый мерзавец! Знаешь, что я о тебе думаю?