Письма на воде

Святые Небеса, какая же она красивая! В воздушном белоснежном ханбоке, расшитом розовыми и голубыми лентами, с высокой причёской, убранной затейливыми шпильками, Хэ Су как никогда напоминала ему распустившийся цветок лотоса, который хотелось взять в ладони и касаться губами прозрачных лепестков, вдыхая дивный аромат…

Она сидела вполоборота к нему, и Ван Со не мог отвести взгляда от такой знакомой печальной улыбки, которая снилась ему в обрывочных снах, от тонких рук, что когда-то прикасались к нему с неизъяснимой нежностью.

Как он решился отпустить её? Как сумел добровольно отказаться от той, к кому так неудержимо рвалось его сердце? Как согласился отдать её брату?

В последнее время Ван Со всё чаще посещало чувство, что он совершил чудовищную ошибку. Прогоняя Хэ Су, говорил не он, а его ревность, его задетое самолюбие, ведь он сам столько лет был слеп и доверчиво спокоен, а Су не скрывала от него, что любит кого-то, просто не называла имени восьмого принца.

«До того, как Хэ Су стала вашей, она была моей», – донёсся до него из недавнего прошлого тусклый голос Ван Ука.

Ук лгал: Хэ Су никогда полностью не принадлежала ему. Душой – быть может, но телом – нет… Нет! Ван Со знал это, как никто другой, и лишь по этой причине восьмой принц был ещё жив, несмотря на свою ложь и другие злодеяния.

Однако теперь к Ван Уку присоединился ещё и четырнадцатый брат, который называл себя мужем Хэ Су.

Только… стала ли она его?

С трудом оторвавшись от любимого лица, Ван Со обвёл ищущим взглядом опрятный двор. Не похоже, чтобы Чжон находился неподалёку, да и слуги лишний раз не беспокоили свою госпожу.

Вокруг было пустынно и тихо, только северный ветер играл кронами сосен и трепал рукава ханбока Хэ Су. Ван Со оглядел большой добротный дом, ухоженный цветник и видневшийся за ним прудик, где среди кувшинок сонно покачивались уточки-мандаринки.

Его взгляд задержался на больших замшелых валунах, которые к пруду привезли явно специально, но здесь они смотрелись так уютно, что поневоле тянуло присесть на них и любоваться мандаринками в солнечных лучах.

От этого умиротворяющего уголка веяло таким покоем, что Ван Со вздохнул, вспомнив, как он когда-то мечтал жить в подобном месте с Хэ Су. Вдали от дворца и кровопролитий, не впутываясь в бесконечные интриги кланов и грязные игры престола.

Вдвоём. С ней. А потом и с их детьми.

Всё это было теперь так далеко и недостижимо, что он ощутил горечь на губах, а сердце кольнуло тоской по несбыточному.

Его безрадостные размышления прервал негромкий вскрик, и Ван Со вновь посмотрел на Хэ Су. Кисть выпала из её пальцев на землю, а сама она прижимала руку к груди и морщилась от боли.

Вмиг позабыв обо всём, он рванулся к ней, но ему наперерез из дома выбежал Чжон.

– Су, – закричал он, – почему ты вышла во двор? Холодный ветер может навредить ребёнку!

Ре… ребёнку?

Услышав это, Ван Со почувствовал, что в сердце его будто вогнали кривой зазубренный нож. Он окаменел от шока и лишь потерянно смотрел, как Ван Чжон хлопотал вокруг побледневшей Хэ Су, которая, постанывая, покорно отдалась его заботе. Её ладошки сжались в кулачки, она по-прежнему прижимала их к груди и тяжело, надсадно дышала.

– Вставай! Пойдём скорее внутрь!

Принц подхватил Хэ Су на руки и скрылся с ней в доме, а Ван Со ещё долго не мог пошевелиться, рискуя быть обнаруженным прислугой.

Всё это время Чжон находился в её доме и теперь нёс Хэ Су туда уверенно и легко, как будто это был и его дом тоже. А она жмурилась и прижималась к его плечу так доверчиво, как раньше прижималась только к нему, к Ван Со.

Его захлестнуло острое желание оказаться сейчас, в этот самый момент, на месте брата. Взять Хэ Су на руки, ощутить приятную тяжесть женского тела и цветочный аромат волос у своего лица. Почувствовать, как она дышит ему в шею. Заботиться о ней, любить её. Просто – любить…

Ван Со с силой зажмурился, прогоняя воспоминания, ставшие мечтой, и тут же ржавый клинок в его сердце повернулся, напомнив о себе резкой болью.

Чжон сказал – ребёнку? Если Хэ Су застынет на холодном ветру, это может навредить ребёнку?

Их ребёнку?

Должно быть, ему просто послышалось. Как такое возможно? Ведь прошло не так уж и много времени, и даже если они… Даже если у них… Да нет, немыслимо! Наверняка это порывистый ветер сыграл с ним злую шутку, обманув слух своими завываниями в проходах между постройками.

А нож в сердце не исчезал, медленно поворачиваясь и причиняя невыносимую боль.

Ван Со машинально добрёл до укромного уголка сада, привалился спиной к сосне и закрыл глаза, силясь осмыслить увиденное. В этом болезненном оцепенении он простоял до заката и слышал, как в поместье прибыл лекарь, как позже его проводили и слуги занялись ужином для госпожи.

А Чжон всё не выходил и не возвращался в свой дом.

Сумерки принесли с собой сырую осеннюю прохладу, однако Ван Со упрямо не двигался с места. Если Бэк А не обманывал его, то четырнадцатый принц должен был оставить Хэ Су одну после ужина, пусть и разделив с ней трапезу. По-дружески. Но когда слуги покинули дом госпожи, унося подносы с посудой, ожидание переросло в тревогу.

Потому что Ван Чжон не выходил.

Глядя на то, как в окнах приветливо зажёгся вечерний свет, Ван Со и сам не заметил, что подошёл ближе, настолько близко, что до него долетел смех Хэ Су и Чжона.

Значит, они всё-таки жили в одном доме и делили одну спальню!

Ван Со пробрал озноб. Он схватился за ствол растущего рядом дерева и стучал зубами от охватившего его холода, разочарования и вмиг нахлынувшей обиды на Небеса за их злую иронию.

Стало быть, всё так и есть! Всё это правда. Хэ Су вышла замуж за Чжона не для того, чтобы покинуть дворец под благовидным предлогом, а чтобы… чтобы стать ему женой?

Мрачные подозрения Ван Со подтвердил доносящийся из дома оживлённый разговор, что был отчётливо различим в ночной тишине пустынного поместья.

– Ты всё видела!

– Да я от изумления ничего не смогла толком разглядеть!

– Неправда! Всё ты рассмотрела, признайся! Нет, что не так с моим телом, а? Взгляни-ка!

Ван Со неотрывно смотрел в окна чужой супружеской спальни, с трудом переводя дыхание, и смог пошевелиться лишь тогда, когда там, внутри, погас свет, заглушив при этом и смех, и голоса до едва различимого шёпота, который вплетался в трескотню неугомонных цикад и колыбельную ветра.

Не в силах больше выносить эту пытку, Ван Со на негнущихся ногах пересёк двор и через сосновую рощу направился к ручью, где ожидал Чжи Мон с лошадьми.

Его знобило, горло стягивала тугая тоска, а в голове не осталось ни единой мысли, кроме бессвязных обрывков.

Хэ Су… Жена… Чжон… Ребёнок… Спальня…

Ван Со и сам не понял, как, пошатываясь, перебрался через хлипкий мост, не оступившись в стремнину, как под вежливо-вопросительное молчание астронома сел на коня и как вообще добрался до дворца.

Лишь войдя на рассвете в тронный зал, он разлепил ссохшиеся от напряжения губы и заявил Чжи Мону, не отходившему от него ни на шаг:

– С этого дня я больше ничего не желаю знать о Чжоне и Хэ Су. Позаботься о том, чтобы о них при мне никто не упоминал.

Сказав это, Ван Со закрыл глаза, прячась от пронзительного, всё понимающего взгляда звездочёта. Император знал, что его приказ будет выполнен.

Всеми, кроме него самого.

Возвращаясь мыслями в те дни, Су, я сам себе напоминаю дикого волка, потерявшего свою единственную волчицу. И думаю, как же прав был Ван Ё! Как беспощадно прав…

Запретив кому бы то ни было произносить твоё имя, сам я повторял его снова и снова, обезумев от потери, в реальности и невозвратности которой я убедился собственными глазами.

Ты выбрала Чжона. Предпочла тихую жизнь вдали от дворца с ним, устав от бесконечной бури страстей и тревог рядом со мной.

Ты выбрала его!

Теперь я знаю, что всё было не так, как я себе представлял, но то, что я увидел тогда и во что поверил, сводило меня с ума, и я метался по тронному залу вне себя от грызущей душу ревности и злости.