Письма на воде

Значит, Бэк А лгал, чтобы успокоить его, а на самом деле этот брак – самый что ни на есть настоящий, каким ему и полагается быть, какого у него самого с Хэ Су не было и теперь никогда уже не будет.

Значит, она предпочла Чжона – этого упёртого мальчишку в чине генерала, который вечно перечил ему, особенно после того, как Ван Со стал императором.

Значит, они теперь вместе? И счастливы?

Это же… это…

Мысли Ван Со путались, он чувствовал, что задыхается от ревности, обиды и злости: на Бэк А – за его утешительную ложь, на Чжи Мона – за его возмутительное спокойствие, на Чжона – за то, что вновь отобрал у него самое дорогое на свете… Но главное, он злился на Хэ Су – за то, что, даже покинув дворец, она не покидала его сердце и продолжала мучить его, теперь ещё и таким жестоким способом.

– Ваше Величество, – сквозь шум в ушах донёсся до него исполненный терпения голос астронома, который смотрел ему в глаза с таким неподдельным сочувствием, что Ван Со стало совсем паршиво. – Вы лучше других знаете госпожу Су. Ещё с юности они были очень дружны с Его Высочеством. В госпоже столько ярких и хороших качеств, потому она ко всем относится с теплотой, и к четырнадцатому принцу тоже. Её забота о нём – всего лишь дружеское участие, не более.

Ван Со развернул скомканный лист бумаги, и его мечущийся взгляд выхватил из густой цепочки иероглифов «…с нежной улыбкой прикасалась к лицу Ван Чжона шёлковым платком, чтобы промокнуть пот… Четырнадцатый принц держал её за руку… Обнявшись, вернулись в дом…»

«Относится с теплотой»? Это называется «всего лишь дружеское участие»?

Это?!

Стоило Ван Со представить, как Чжон берёт его Хэ Су за руку, как касается её тонкого запястья, которое он сам столько раз целовал ночами, ловя губами горячий сбитый пульс, – и его прорвало. Шум в ушах перерос в надсадный рокочущий гул, а в глазах потемнело так, словно в тронном зале разом задули все свечи. Ван Со колотило от неконтролируемого приступа гнева и ревности, и он не слышал, что дальше говорил ему Чжи Мон: видел, как у того двигаются губы, как он жестикулирует, но слуха не достигал ни единый звук.

Он не замечал, что безжалостно комкает письмо, лишь ныли от напряжения пальцы, а внутри звучало: «Неужели?..»

Неужели она так легко забыла его? Неужели приняла Ван Чжона как супруга, и они… и они…

Ван Со не верил в это, отказывался верить!

Хэ Су не могла настолько быстро вырвать из памяти то драгоценное время, что они провели вместе, все те чувства, которыми светились её глаза, когда она смотрела на него, когда улыбалась ему, а не…

На имени Чжона, мелькнувшем в мыслях, Ван Со подавился ненавистью и, отшвырнув в сторону истерзанную бумагу, прорычал сквозь зубы, не глядя на астронома:

– Коня мне! Живо!

Он думал, крылья есть только у любви и возмездия, раз ему самому довелось испытать их силу в полёте? О нет! Они были и у ревности тоже – несокрушимые, свинцово-чёрные, с огненными всполохами багровых перьев, простирающиеся насколько достанет взгляда, именно они несли сейчас Ван Со на юг, в Чхунджу.

На заре его царствования эта мятежная провинция требовала самоуправления, и не кто иной, как Ван Чжон, возглавил там сопротивление, чтобы Чхунджу больше не считалась частью Корё, чтобы ослабить позиции Кванджона и пошатнуть его власть. Разумеется, всё это делалось по наущению вдовствующей королевы Ю и при поддержке старого интригана Ван Шик Рёма.

И что же? Бунты были задушены в зародыше, Ван Шик Рём и королева Ю давно отправились на Небеса, а сам Ван Чжон сидел на цепи в своём поместье, лишённый всех титулов, званий и почестей.

Но зато теперь у него было нечто неизмеримо более ценное, чем всё потерянное ранее.

У него была Хэ Су, которая стала его женой.

Женой!

Повторив это слово в тысячный раз, Ван Со остервенело дёрнул поводья, и его конь обиженно захрипел, роняя пену: он и так без передышки всю ночь нёс своего седока через горные перевалы, так куда ещё быстрее?

Близился восход солнца, чьи бледные лучи значительно облегчили путь по каменистым тропам, а с рассветом и горы остались позади.

Спустившись в долину Чхунджу, Ван Со не только не дал отдых коню, но даже не сбавил скорость: до цели поездки осталось всего ничего, и ему было не до коня, даже такого чистокровного и ценного, как императорский.

Он приближался к поместью Ван Чжона.

Стоило Ван Со подумать о четырнадцатом принце, как он вновь ощутил едкую застарелую смесь злости и сожаления. Ван Чжон мог бы быть ему добрым братом, как Бэк А, надёжным союзником и предводителем армии Корё, как генерал Пак, достойной опорой, как Чжи Мон, если бы не козни и происки Ван Ё и королевы Ю, если бы не их наговоры и неуёмное стремление очернить четвёртого принца в глазах родного младшего брата, что удалось им с немалым успехом.

Но сожаление давно уже растворилось в недоверии и неприязни Ван Чжона, а злость осталась там, позади, в Сонгаке.

Сейчас Ван Со душили ревность и зависть к брату, который отнял у него ещё одну любимую женщину, на этот раз оставив его в полном одиночестве и с лихвой отомстив за все прошлые обиды.

Чжон отобрал у него Хэ Су.

Пламя ревности выжигало душу, слепило глаза и разум и заставляло сильнее натягивать поводья, доводя коня до исступления. Сердце колотилось в горле, а в висках пульсировало упрямое: «Ты моя! Ты принадлежишь мне! Ты – только моя, слышишь?»

Ревность сводила Ван Со с ума. Он не хотел верить в то, что было написано в донесении, и торопился, чтобы убедиться своими глазами, что всё это неправда, что его шпион ошибся, и Хэ Су с Чжоном действительно живут в разных домах и видятся нечасто, как утверждал Бэк А, навестивший их вскоре после свадьбы, официальную церемонию которой император запретил.

Ван Со хотел удостовериться в этом сам. И тогда, быть может, ему станет хоть чуточку легче дышать…

У пешеходной переправы через пограничный ручей, узкий, но своенравный, он остановился и обернулся, вдруг сообразив, что совсем позабыл о Чжи Моне, который скакал в отдалении, ведь лошадь у него была далеко не таких благородных кровей и выносливости.

Встретив взгляд императора, астроном прикинулся было энергичным и бодрым, но удалось ему это весьма посредственно: волнение, усталость и трудный путь брали своё. Они провели в седле целую ночь, и если правителю придавала сил жгучая ревность, то у звездочёта подобной энергетической подпитки не было. И у его немолодой лошади тоже. Поэтому вид у обоих был донельзя несчастным и измождённым.

– Жди здесь, – не утруждая себя словами сочувствия, приказал Ван Со, стреножив коня и бросив поводья подошедшему Чжи Мону, который, не чинясь, шумно пытался отдышаться и вытирал взмокшее лицо рукавами запылившегося ханбока.

– Ваше Величество, – пропыхтел астроном, указывая на одеяние императора, расшитое драконами, и золотой сантхугван{?}[Сантхугван – приспособление, которое при помощи шпильки надевалось на пучок волос (сантху) у взрослых мужчин. Правители носили сантхугван из золота и драгоценных камней, поэтому первый же встречный узнал бы в Кванджоне императора Корё.], – куда же вы в таком виде? Вас ведь узнают, и вообще, как можно…

Ван Со в ответ лишь молча отмахнулся и зашагал к хлипкому на вид подвесному мосту. Там, на другом берегу, за молодой сосновой рощицей, находилось поместье четырнадцатого принца. С северного берега ручья можно было подойти к нему незаметно, минуя городские ворота, рынок и главную площадь и не вызывая лишней шумихи, которая сейчас императору была совершенно ни к чему.

Когда он оказался на территории поместья, солнце падало с зенита, но со стороны Сонгака дул неприветливый ветер, и сосны вокруг зябко шумели, скрывая шум шагов по каменной крошке тропы.

Заглянув во двор из-за угла пустовавшей конюшни, Ван Со едва не вскрикнул от неожиданности: прямо перед ним, шагах в десяти, сидела за столом Хэ Су и что-то рисовала на большом плоском камне.

Император отступил в надёжную тень и жадно смотрел, любуясь каждой чёрточкой родного лица, каждым движением изящных пальцев, державших кисть. Он не видел Хэ Су пару недель, а ему казалось – тысячу лет.