Страница 27 из 77
— Вот тут стоит коровник на тридцать коров, в нём тридцать коров, а рядом сеновал с сеном до весны на тридцать коров. Малость. И Ганна с Карим ваши. Себе в убыток. Но и меня поймите, детей малых двое их молоком кормить, то бишь, поить, надоть. Ах, да забыл уточнить — коровы двухлетки. И производитель … Бык. Бычище. Вот такущий, как я прямо. Рядом.
Николай Николаевич в надкушенном яблоке червячка нашёл, скривился.
Зря, Пётр Христианович вечером у мужиков своих цены узнал. Корова нормальная стоит пятнадцать рублей на ассигнации. Очень хороший бык или вол может и тридцать стоить. Лес на коровник ещё рублей тридцать и бригада строителей, чтобы за пару недель отгрохать небольшой коровник ещё полста рублей. На самом деле чуть больше пятиста рублей и выйдет, а если пятьсот рублей на серебро, так и вообще, то на то выходит.
Про сено и говорить не стоит. Мелочь. Сейчас пуд ржи стоит пятнадцать — двадцать пять копеек в зависимости от сезона. Три тысячи пудов ржи можно за эту собачку потребовать. Даже представить себе такую гору зерна сложно. Эверест настоящий. И это горбатое худющее недоразумение. Где Ганна и где сорок пять тонн ржи.
— Карл Генрихович? — с надеждой последней в плачущем уже голосе обернулся Курдюмов к управляющему Бауэру.
— Ein Moment. — калькуляторы, а нет, арифмометры в глазах у Кальтенбруннера пенснявого.
— Карл Генрихович?! — чуть не подпрыгивает сосед.
— Я. Это можно. — Кто больше обрадовался Брехт или Курдюмой ещё посчитать в децибелах надо.
— По рукам, Пётр Христианович!
— По рукам, Николай Николаевич!
Событие двадцать седьмое
Пока ехали к царскому родственнику, проигравшему всё свое состояние, а потом и приданое жены, Пётр Христианович решил закинуть удочку в самое рыбное место.
— Герр Бауэр, lieber Карл Генрихович, а не возьмётесь ли вы продать остальных моих собачек. Вам десять процентов, ну, десятая часть, от общей суммы сделки или всех сделок. Часть денег можно строительным лесом и досками. Можно так же кирпичом из коего можно печи класть.
— Пф, — сказал немец-перец-колбаса.
— Это я или не я? — попытался уточнить граф.
— Пф. Я. Гойсподьин графф …
— Можно по-немецки.
— Найн. Нуйжно учит язык.
— Гут. — Язык это хорошо. Говяжий в сметанно-чесночном соусе. Ещё грецкого ореха добавить и обжарить с грибочками. Сказка.
— А сколько лес?
— Много.
— Я. Много — карашо.
— Очень много.
— А чтой строит?
— Пф. — Пётр почесал затылок под лисьим треухом, — Сорок пятистенков. Один большой брак, ну, дом длинный на пятьдесят человек. Большую конюшню. Амбар с глубоким подвалом. Сыр чтобы вызревал. И здание типа склада, где можно разместить … А ладно. Где женщины будут крахмал из картошки получать. Ну и свинарник, свиней на сто.
— Пф! Пф! Я, дас ист фантастиш. — Ну почти. — Ja, das ist eine ernsthafte Konstruktion.(это серьёзное строительство).
— А то!
— А рабьёчий?
— Зима ведь …
— Я, винтер, зима. Понимать. Я искать вам управляющий. Много работы, много считать.
— Согласен. А сколько стоит управляющий?
— Пф. Десять рублей серебром в неделя.
— Десять?
— Десьять.
— А, один раз живём. Заверните.
Как раз за разговором и подъехали к селу Дубровицы — вотчине графа Павла Андреевича Ефимовского.
«А не пойти ли нам в гости? — В гости? — Да, я как-то случайно подумал: а не пойти ли нам в гости? Немного подкрепиться»? — На дворе перед огромным двухэтажным домом жарился на вертеле олень, наверное, или бычок молодой. А запах. Сразу Винни-пух вспомнился.
Опять бухать.