Таро Люцифера

Дядька с сомнением посмотрел на одежду Корсакова.

— На счет кабанчика только по осени. Не сезон.

— Буду иметь ввиду. — Корсаков сунул руку в карман. Вытащил ворох банкнот. — Мне работяг кормить надо. Как тебя зовут?

— Гавриил. Можно и Гаврилой. Не обижусь. — Дядька прочно вцепился глазами в деньги. — А вас как?

— Алексей Примак, — не моргнув глазом, соврал Корсаков. — Член правления Московского союза.

«Член правления», «Московский» и «союз», в союзе с ворохом купюр, произвели на мужика неизгладимое впечатление.

— Решим мы с тобой так, Гавриил. — Корсаков решил тут же закрепить успех и деловито стал выуживать сотенные. — Двести за мешок картошки. Плюс сто за доставку. И осенью подгонишь нам кабанчика. О цене договоримся на месте.

Кадык на морщинистой шее дядьки дрогнул.

Корсаков протянул деньги.

— А твоя колымага быстро ездить умеет? — Корсаков с сомнением посмотрел на частный самосвал для картошки. — Что-то она мне не внушает…

— Да она летает! А я самую короткую дорогу знаю.

Дядька выхватил деньги и быстро сунул в нагрудный карман рубашки.

«Рожденный ползать, летать не может» было сказано по «жигули».

Обрусевший «фиатик» старался, как сивка, но больше, чем позволяла дорога, выжать из себя не мог. Он дребезжал, постукивал и поскрипывал, брыкался на каждом ухабе, но все безрезультатно. Стрелка спидометра качалась на отметке «шестьдесят».

Возможно, он и мечтал в новой жизни родится «лендкрузером» или «гранд чероки», но железным нутром своим уже осознал, что нет смысла в реинкарнации, если экспортируют тебя в Россию. Российские дороги укатывали и не такую технику. Немецкие «тигры» и те не выдержали.

Невдалеке от дороги в зарослях ивняка мелькнула речушка. Черная сонная вода. Белый комок спящей на воде утки.

«Мария», — по странной ассоциации всплыло в голове.

Корсакову вспомнились умиротворение покой, исходящий от молодой женщины, подруги Ивана Бесова.

«Действительно, когда она рядом, словно у тихой речушки сидишь. Неспешно течет вода, не путая мысли и не зовя за собой. Просто сочится из ниоткуда в никуда. Сама по себе, сама в себе. Можно окунуть пальцы в темную воду и, как в зеркале, увидеть, что было и что будет. И знание это не сделает тебя несчастным. Просто еще лучше осознаешь, что место тебе здесь — у тихой воды, в тени деревьев. Покой. Ни омутов тебе, ни водоворотов, ни белых от ярости водопадов. Песок на дне виден, как через темное стекло. Да изредка мелькнет тень рыбешки. Покой между небом и землей».

Все женщины Корсакова были стихиями. Амазонками, ниагарами, ориноко и ленами. Самая примитивная была Невой-рекой, что умеет течь вспять и выходит из гранитных берегов, когда ей заблагорассудится. Была еще таинственная речка Квай. Стратегического значения ручей в джунглях. И было делом чести, как в том классическом фильме, навести через нее мост. Не сложилось. В самый последний момент все полетело к черту. Одна радость, что попробовал…

«Ивану просто повезло. А может быть, просто знал, что покой дороже, к-хм, гидротехнических характеристик».

— Щас мост будет, уссышься, — пообещал водитель Гавриил.

Корсаков с обреченностью пресытившегося туриста приготовился восторгаться местной достопримечательностью.

Та же самая речка, что вызвала ассоциации с Марией, попетляв по лугу, пересекла проселок.

Мост через нее оказался чисто символическим. Вбитые в дно реки бревна и остатки настила.

Гавриил со смаком вдавил тормоз. Машина, чуть не просыпавшись деталями на дорогу, резко замерла, клюнув передком.

— Во! — С гордостью экскурсовода-энтузиаста указал Гавриил. — «Мост жизни» называется. На ту сторону перебрался, считай, будешь жить.

От настила остались только две подозрительного вида доски, ничем не закрепленные. Высота мостика была метра полтора, плюс глубина речки около того. Не знаменитые «Золотые ворота», конечно, но падать неприятно. Даже если уцелеешь, машину без трактора уже не вытащить.

— И нафига ты меня сюда привез?

— Так, дорога короче.

— А это что? — Корсаков ткнул в сторону мостика.

— Ай, ерунда. Я же местный. Каждый раз тута езжу.

— Вредительство какое-то, — проворчал Корсаков. — Ну, кому он помешал?

Гавриил глубокомысленно хмыкнул.

— Обществу.

— Чему-чему? — спросил Корсаков.

— Городскому не понять. Обществу. Людям, в смысле. — «Людям» он произнес с ударением на первый слог, невольно зарифмовав с пятибуквенным обозначением нестойких на передок женщин. — Людям нормальным помешал.

Гавриил помусолил пальцами козырек кепки. И продолжил посвящать городского в перипетии местной общественной жизни:

— Там, за бугром, — он махнул на пологий склон, — ферму один наш организовал. В смысле, за длинным рублем потянулся. Взял в аренду коровник старый, дерьмо выгреб, доилку починил, скотину в стойло поставил. Картошку посадил аж на двенадцати га, ага! Кукурузы на силос. Еще чего-то там… А, свеклу с морковкой. Не, морковь у него тепличная. Прикинь, да? Как говорят, экологическая. Без химии, значит.

— Решил человек бизнесом заняться, что тут плохого?

Гавриил цыкнул зубом.

— Плохо, что спохабился он от денег. Через губу стал разговаривать. А общество это не любит. Не… Вот мост ему и разобрали. Чтобы не выеживался. На легковушке проехать можно, а на технике — шиш. Как, например, комбайн его канадский тута проедет? Не пройдет он тута.

Из бревен остова торчали устрашающего размера ржавые гвозди. Колея из двух досок по ширине предназначалась для узких шин легковушки.

— Бред какой-то!

— Ну, Семен, мужик сообразительный. Дал кому надо бутылку, ему две бетонные плиты в речку бросили. Там, на лужку. — Гавриил махнул налево. — Соорудил себе, значит, брод. Но и на эту пидерсию общество укорот быстро нашло. Стал Сеня силос косить, а тут — херак! Гайку в молотилку-то и засосало. И звездец его комбайну. А ремонт, знаешь, сколько стоит? Ого! Каждую финтифлюшку из Канады почтой получать надо. Так то!

— Откуда гайка взялась?

— А, делов-то! Привязал веревочку, раскрутил и запулил на кукурузу. Пущай растет, ха-ха-ха!

— Так это вы ему гайку подбросили?!

— И не одну. Для верности штук двадцать повесили. А чо? Общество уважать надо. А то он, нате-хрен-на-вате, на канадском комбайне рассекает!

— Красивый хоть комбайн?

Гавриил разом погрустнел.

— В том-то и дело, что красивый. Белый весь. По полю едет, чисто лебедь плывет. — Он шмыгнул носом. — И кресло там все такое… Как у врача. И руль крутишь одним пальцем. Я же всю жизнь на комбайне «Нива» отпахал. Та еще техника! Как для врагов делали, ей богу! Трясет, аж мозги вскипают. Баранку крутить — руки отвалятся. И чинить ее замучаешься. День молотишь, два — ключами гремишь. А тут — Канада!

— Сам бы в фермеры пошел, чего на зависть исходить?

Гавриил покачал головой.

— Не. Не получится. Люди не пустят. — Он кивнул на мостик. — Ты не смотри, что разбабахали. Все на свои места встает, порядок будет. Последний год маемся. Семен плюнул-таки и в город подался. А ферму с пристройками, ох он там и настроил! сын районного прокурора к рукам прибрал. Теперь там охотничий клуб будет, или что-то там типа того. Говорят так, я точно не знаю. Но порядок будет! И мост, сказывали, к осени из бетона поставят. Хозяин пришел, знать, все по уму будет.

— А без барина вам не жить?

— Усадьбу же не для себя, поди, до ума доводите? Тоже, небось, хозяин на нее есть. Вот и я говорю: как они все себе под зад подгребут, тогда мы работать и начнем. А пока там, наверху, бардак, то мы тут одной картошкой перебиваемся.

Гавриил надвинул кепку на глаза и хлопнул крепкой ладонью по рулю.

— Так мы сделаем. Вы по мостку пехом пройдите. И с той стороны мне отмашки давайте. А то, не приведи господь, колесо с доски сковырнется. Сможете?

— Ты руль, главное, удержи, Гавриил.

Дядька хмыкнул.