Страница 4 из 5
Здесь, на тихом Доне, среди казачьих станиц, в благородном воинственном краю и возникла «Белая Россия». Ее отцом стал казачий генерал, бывший главнокомандующий русской армии Лавр Корнилов: однажды он объявился тут со своим отрядом текинцев.
Однако Дон уже переставал быть тихим.
Правда, казаки пока еще ничего не хотели знать о большевиках. Правда и то, что в столице донского казачества Новочеркасске всё еще командовал атаман «Всевеликого Донского войска». Но казачьи города, Ростов и Новочеркасск, наводнились, кроме разношерстной солдатни, беглыми придворными дамами, странствующими школярами, безработными генералами и редакторами главных петербургских газет. Всё это не было по нраву казакам.
В деревнях, где прежде господствовали царь, атаман и старейшины, внезапно объявились молодые люди, которые, в присутствии отцов с крестами на груди, критиковали незваных гостей с Севера и военных шишек, заявляя, что загадочные северные Советы и вправду являются истинными и единственными защитниками казачьей воли. Десятимиллионная мятежная армия хаотично рассеивалась по всей империи – та самая армия, которую призвал на войну царь и которая теперь, частично, отдавала себя в распоряжение новому правительству РСФСР, со своей сомнительной дисциплиной и проблематичным энтузиазмом.
Вольная зона на Дону всё сжималась. В станицах казаки издевались над солдатами-беженцами, не шевеля и пальцем для них. Офицеры разных войск слонялись по улицам, страшась большевиков и видя в казаках им ниспосланных Богом спасителей Святой Руси.
Генерал расположил свой штаб сначала в Новочеркасске, а затем в Ростове, в самом большом казачьем городе. Вселившись в роскошный особняк Парамонова, он выставил охрану текинцев, собрав вокруг себя горстку беженцев, разделявших его идеи. Так в конце 1917 года в особняке купца Парамонова зародилась «Белая Россия»[11].
Хотя у Корнилова было немного генералов, однако каждый из них имел в России достаточно сторонников. Вскоре во все уголки страны разнесся их призыв к боевым товарищам создать добровольческую армию против большевиков. Правительство Дона и оставшийся верным царю атаман генерал Краснов[12] помогли зародившемуся движению. Во всех донских станицах развесили прокламации Корнилова. Всех офицеров-беженцев призвали вступить в Белую Армию. Внезапно возникли и казаки, пожелавшие создать свои полки. Офицеры вынуждены были стать в строй рядовыми, а над ними были лучшие полководцы: Романовский, Алексеев, Деникин[13].
Генералы ораторствовали, казаки клялись умереть ради свободы. Любой желавший мог собрать отряд. Все поклялись захватить Москву в кратчайшее время. Казачий офицер Греков, по прозвищу Белый дьявол[14], собрал из наемников отряд и тут же предался грабежам. Раскосые глаза генерала Корнилова, первым увлеченным «белой идеей», блистали особо в этом хаосе. Месяцами шла агитация Корнилова и его генералов. А в то время всё сужалось кольцо вокруг Дона.
Со временем и казаки охладели к делу, и в момент, когда Белая Россия должна была перейти к действию, выяснилось, что против разложившейся десятимиллионной армии Святая Русь царя, священников и генералов может выставить лишь четыре тысячи воинов. Воззвания генералов, клятвы казаков, молитвы попов, вековая традиция верности династии, дисциплина и долг, – всё это составило только четыре тысячи, при десятках тысяч офицеров-беженцев. Всё более сжималось кольцо Красной армии, всё отчаянней становились призывы Корнилова.
Наконец, генерал собрал свое войско. В это время большевики уже были на подступах к Ростову, и Корнилову вместе с войском Белой России пришлось оставить казачий город, пробиваясь в сторону степей и пустынь.
II
Ледовый поход
Четыре тысячи воинов шли по степи, а против них было десять миллионов: демобилизованные солдаты, крестьяне, рабочие, большевики. Четыре тысячи приняли бой. Они шли по унылым ледяным степям Дона. Враг шел по пятам. Впереди, в окружении диких текинцев, скакал Корнилов, а за ним катилась пестрая масса из разных мундиров, языков и рас. В один момент им повстречался отряд китайцев во главе с сибирским казаком. Никто не знал, что привело их в войско Белой России: то ли страх перед большевиками, то ли желание пограбить.
В первый полк влился персидский отряд, распевавший свои бодрые военные гимны под русским стягом. С ними генерал общался без переводчиков. В авангарде шла живописная туркестанская кавалерия – и их язык понимал один лишь генерал. Грузинские князья-гвардейцы и русские студенты были основой войска. Позади, в экипажах передвигалось несколько дам, пара журналистов, дюжина генералов, потерявших свои полки, и один-единственный представитель народа, по крайней мере по обстоятельствам рождения, – матрос Баткин[15], выступавший с пламенными речами во всех встречных станицах: его ненавидели все генералы, за исключением Корнилова. А в самом конце эшелона, на разбитых телегах тащились жалкие штатские люди, над которыми насмехались даже женщины.
С пухлыми бледными лицами они свысока смотрели на всех остальных. Лишь немногие знали, что означал этот штатский багаж в корниловской армии. Но те, кто знал презрительно усмехались, т. к. эти пухлые и бледные, отнюдь не воинственные лица принадлежали членам правительства Кубанской республики, законному правительству, отовсюду изгнанному и в поисках пристанища прибившемуся к Корнилову.
Армия из блестящих генералов, гвардейцев, китайцев, персов, министров повсюду сталкивалась с противником. Перед ней расстилалась степь, полная опасности. На горизонте непременно маячили красные враги. Не проходило ни дня без налетов. Каждый день был как завоевание. Без теплой одежды и продовольствия, четыре тысячи шли в степи по льду и снегу, ежедневно встречаясь с тысячью опасностей. В селах они встречали насупленных крестьян, зная, что все они стали большевиками.
– Пропустите нас, – заявлял Корнилов крестьянам. – С вами ничего не будет!
Редко ему давали согласие, и приходилось преодолевать сопротивление.
Армия Корнилова состояла преимущественно из офицеров, натерпевшихся от большевиков. Чуть ли не каждый побывал в тюрьмах Чека; у многих расстреляли жен и детей. И теперь они мстили крестьянам, степным большевикам. Когда какой-то большевицкий[16] отряд попадал в руки Белой армии, то его бойцов приводили на сельскую площадь, затем выходили вперед офицеры, докладывали командиру и закалывали пленных штыками. Патронов было мало и их жалели.
Казнить допускалось не всем, а тем, кому довелось доказать, что потеряли жен, детей и имущество по вине большевиков. Таковым разрешалось всё: они могли убить, кого хотели, даже когда и не была доказана принадлежность к большевикам – просто из антипатии. В присутствии генералов и в тех случаях, когда в плен попадала молодежь, применялись и другие казни. С пленных приспускали штаны, и один казак наносил пятьдесят ударов кнутом. Дабы отправить человека на иной свет, часто хватало и этого. Во время экзекуций свободные от этого дела солдаты занимались разбоем. В самом конце вперед выходил генерал, ораторствовал, и отряд продолжал путь по льду и снегу, по морозной степи.
Однако эти скитавшиеся по степи люди не были шайкой авантюристов, грабителей и убийц. Такими они, конечно, казались большевикам. Четыре тысячи воинов были последними остатками прежней демократической и интеллектуальной России, защищаясь над бездной в донских и кубанских степях. Корнилову сочувствовали все, кто были против большевиков. Низкорослый генерал, похожий на монгола, воплощал русскую политическую мечту – Учредительное Собрание.
Беглые китайцы, персы, министры, разбойник по прозвищу Белый дьявол, аристократы-гвардейцы – всё это было неким гарниром. Идея Белой России, идея, двигавшая генерала по степи, была той самой старой либеральной идеей свободы мысли: теперь ее гарантами служили шпага Корнилова и дубинки, которыми колотили крестьян.
11
Особняк Н.Е. Парамонова, построенный в 1914 г., сохранился в Ростове-на-Дону. В настоящее время в нем располагается университетская библиотека.
12
Петр Николаевич Краснов (1869–1947) – донской офицер, участник Первой мировой войны и Белого движения; во время Второй мировой войны возглавил Казачий стан (в составе Вермахта) и, выданный англичанами, был казнен в Москве.
13
Иван Павлович Романовский (1877–1920); Михаил Васильевич Алексеев (1857–1918); Антон Иванович Деникин (1872–1947) – полководцы, организаторы Белого движения. Об А.И. Деникине см. главу V; об убийстве И.П. Романовского в Константинополе см. главу VIII.
14
Кубанский сотник, прозвище получил как альбинос (возможно, поседел из-за болезни). За грабежи был судим самими белыми. Расстрелян в апреле 1920 г. в Екатеринодаре по приговору ЧК.
15
Федор Исаакович [Эфроим Ицкович] Баткин (1892–1923), участник Первой мировой и Гражданской войн, георгиевский кавалер, участник Белого движения; в 1920 г. эмигрировал в Турцию, где был завербован ЧК. Вернулся в Россию в 1923 г. и был расстрелян (как якобы шпион).
16
Мы при переводе употребляли эту форму прилагательного (а не большевистский), характерную для белоэмигрантских публикаций.