Метастазы

– Ей и Алексеевне прописаны наркотики с химиотерапией, которая проводится по вторникам и четвергам. А из препаратов: девочке мы даем Феназепама половину дозы, а бабушке наоборот двойную. При сильных болях используем Морфин.

– Часто бывают такие боли?

– У бабушки практически каждый вечер. Но уколами в основном пока буду заниматься я, а ты пока запоминай. Сейчас в процедурной покажу что где находится.

Через час Назар знал обстановку процедурной. Елена показала как менять капельницы, мерить давление и делать элементарные уколы.

– В вену научишься со временем, – заверила она.

Они вместе заполняли бумаги, а потом Назару было доверено первое самостоятельное дежурство. Решил начать с дедушки. Он подошёл к его койке, пока тот лежал, читая газету.

– Можно ваше давление померить.

Ворчун никак не среагировал, делая вид, что парня не существует.

– Давайте померяем.

– Не надо, – злобно огрызнулся тот.

Назар растерялся.

– А если высокое?

– Я мерил, в норме. Иди на других учись.

Старик всем видом показывал, что больше не скажет ни слова. Назару ничего не оставалось, как оставить его и пойти дальше.

Он зашел в двухместную палату, где лежали две бабушки. Обе не желали принимать пищу, их порции так и остались стоять на тумбочке. Парень подошёл к Соне. По запаху стало понятно, что она испражнилась. Рот так и оставался открытым, издающим стонущие звуки.

– Придется вам немножко потерпеть, – пробубнил Назар.

Он перевернул медленно её набок и увидел что пролежни на ягодицах начали кровоточить. Парень сходил за Хлоргексидином, стерильными салфетками и тщательно обработал раны. Вторая бабушка безэмоционально наблюдала за манипуляциями. Юноша поменял памперс и еле справился с заменой белья.

– Вот видите и гимнастикой с вами позанимались, – с глубокой одышкой закончил медработник.

Теперь женщина лежала по центру и выглядела чище. Стон не прекращался. По её пересохшим губам Назар решил, что она хочет пить. Пришлось намочить салфетку и аккуратно смочить ротовую полость, так как глотками воды она могла подавиться. Затем медбрат направился к соседней койке.

– Давайте поедим! – первые минут десять он пробовал до Никитичны докричаться, следующие двадцать уговаривал её взять ложку с кашей в рот.

Бабушка то бессмысленно смотрела на парня своими пустыми глазами, то просто их устало закрывала. Один раз удалось открыть рот. Правда, затем содержимое ложки вывалилось на подушку. Парень вытер кашу и предложил пациентке попить через трубочку компот. На это она согласилась. Выпила целых пол стакана.

– Не старайся, – раздался голос в дверях, пока Назар стоял на корточках возле койки, – она очень привередливая к еде.

Это оказалась Лиля. Девочка стояла на пороге, пряча руки за спиной.

– Я уже понял, – усмехнулся Назар и сдался окончательно.

– Я тут тебе кое-что принесла, – девочка зашла в палату и протянула подарок, который так усердно прятала.

Им являлся тот самый рисунок коалы, только уже доработанный и разукрашенный.

– Ничего себе! Очень красиво!

– Может, когда-нибудь привезешь мне с Австралии, – покраснел ребёнок.

– Я могу это у себя повесить?

– Да где хочешь. Он твой.

– Спасибо, мне очень приятно.

– Да не за что.

Лиля начала очень смущаться, поэтому мигом зашагала ребяческим шагом к выходу.

– Я таблетки выпила и всё съела. Можешь проверить!

– Молодец.

Девочка засмеялась. Вдруг по коридору раздался крик Елены Ивановны:

– Назар!

Парень мигом кинулся в коридор. Лиля уже как будто знала, что происходит и сразу направила его:

– К Алексеевне!

Они оба кинулись в нужную палату. Елена уже находилась там и держала бабушку за голову. У той внезапно начались судороги.

– Снова боли, – прокомментировала старшая медсестра, – набирай в шприц морфин, а в другой Конвулекс. Всё лежит на столе. Конвулекс разведи на десять физраствора. Я пока капельницу поставлю.

Назар замешкался, но всё сделал, как ему велели. В один набрал противосудорожный, который Елена сразу ввела в вену. В другой чистый наркотик, который отправился в банку физраствором. С закатившимися глазами Алексеевна держала челюсти плотно сомкнутыми. Елена старалась оказывать помощь быстро и, даже несмотря на склерозированные вены, иглой попала молниеносно. Лекарство пошло.

– Сейчас должна боль немного утихнуть, – обливаясь потом, выдохнула Елена .

– Ей станет легче? – от волнения речь парня стала сбивчивой.

– Должно. Опухоль большая, поэтому с каждым разом сложнее купируется.

Назар глянул в проход, Лиля стояла на том же месте и наблюдала за происходящим.

– Надо будет с ней посидеть рядом, пока не станет лучше.

– Я останусь, – сразу вызвался Назар.

– Хорошо. Если что, зови. Я пока остальных ещё разок проверю. Пошли, Лиля, хватит смотреть, – Елена поднялась со стула и прихватила на выходе с собой девочку . Та успела попрощаться взглядом с новым другом.

Назар сидел и внимательно смотрел на старушку, моментально реагируя на каждое её движение. Судороги, действительно, быстро прекратились, и бабушка пришла в себя. Хоть она и узнала Назара своим пустым взглядом, но все равно ничего не смогла ни сказать, ни сделать. Тело оставалось в одном положении. Назар надеялся, что ей станет лучше. Больше всего сейчас он боялся, что судороги вновь повторятся.

– Вам лучше? – пытался он у неё удостовериться. Пациентка лишь кивнула слегка головой.

Парень взял её вторую повисшую руку и сжал своей. На лице старушки возникла слабая улыбка.

– Как она? – донесся звук колес кресла – каталки.

Назар обернулся и увидел Илью, который своими мрачными глазами наблюдал развёрнутую картину.

– Вроде лучше уже.

– Да, – мужчина заехал внутрь, – Лекарство быстро действует. Правда, у неё эти приступы случаются чаще и чаще.

– Мне сказали, что каждый вечер.

– Организм пожирает сам себя.

Назар промолчал.

– Насколько мы всё-таки беспомощны в его делах и задумках. Убивает, когда хочет. Ломает и радует, когда хочет.

– Здесь будто живет что-то, помимо неё, – высказался про опухоль с бледным лицом Назар.

– Да. Но она молодец. Держится стойко.

– Очень. Такая веселая.

– Всё, что остаётся – это быть сильным. На другое люди повлиять не могут.

– Не всегда хватает сил.

– Надо вечный источник найти.

– Вера?

– Хотя бы.

– Ты сам веришь?

Илья задумался.

– Да. Я верю. На моем месте это трудно, но я верю.

Его круги под глазами становились темнее, а кожа на теле прозрачнее.

– Когда тебя лишают тела, молодости, возможностей, дружбы, любви , справедливости, понимания, тогда ничего не остаётся, кроме как черпать счастье и надежду из Бога. Ты просто начинаешь верить и всё. Насрать, что ты обманываешь самого себя. Насрать, что Бога то, может, и нет. И вообще ничего нет. Насрать, потому что, когда ты исчезнешь и исчезнет всё, что ты любил, уже точно будет абсолютно ничто не важно.

– И ты счастлив?

– Да. Я нашел свой путь. Банальный, самый используемый. Знаешь, ещё по какой причине я верю, что Бог есть?

– Почему?

– Чтобы при встрече плюнуть ему в лицо. И заставить перед людьми извиниться.

Назар усмехнулся:

– Думаешь, он это сделает? Ему либо всё равно, либо мы для него в роли игрушек на детской песочнице.

– Думаю, если он хороший человек, как о нём все говорят, то он обязательно извинится.

– В том то и дело, – положив аккуратно руку Алексеевны на кровать, сказал Назар, – что он не человек.

– То, что каждый человек здесь переживает, ему в его радужных снах не приснится.

Тут неожиданно Маргарита Алексеевна начала петь. Сначала тихим хриплым голосом, а потом громче и чётче. Глаза глядели на мужчин, их не покидало опустошенное выражение. Назар забеспокоился, но Илья улыбнулся и шепотом произнёс:

– Она всегда начинает петь, когда начинаются сильные боли. Опухоль шевелится, а она поет ей назло. Так борется.