Страница 8 из 13
В тот день с нами почти не разговаривали, нас просто отправили спать. Тех, кого не было на плоту, тоже наказали, потому что они сознались в соучастии, а дядя Альберта – сама справедливость.
Через день наступила суббота, и отец задал нам словесную взбучку… Не только словесную.
Хуже всего было то, что Дора не могла надеть туфлю. Послали за доктором, и он прописал Доре постельный режим на много дней. Вот уж действительно невезуха!
После ухода доктора Элис сказала:
– Доре пришлось нелегко, но она очень довольна. Дейзи объяснила, что теперь все мы должны приходить к больной и делиться с ней маленькими радостями, горестями и тому подобным. Еще она объяснила, что во всем доме ощущается благотворное влияние больного, как в книжке «Что сделала Кити». Дора надеется стать благословением для нас всех, пока лежит в постели.
Освальд ответил, что тоже на это надеется. По правде говоря, он в отличие от Доры вовсе не был доволен, ведь именно такого нравоучительного трепа он и Дикки мечтали избежать.
Больше всего нам влетело за маленькие горшки, снятые с садовой ограды. Оказалось, это были горшки для масла, которые выставили проветриться, «чтобы масло стало слаще». Но, как сказал Денни, даже все благовония мира не сделают пригодными для хранения масла горшки, побывавшие в грязном рву.
В общем, все пошло наперекосяк. Но ведь мы сделали все это не ради собственного удовольствия, а из чувства долга, что ничуть не помешало отцу нас наказать. Что ж, нам и раньше случалось страдать безвинно.
Глава третья. Надгробье Билла
По дороге ехали верховые солдаты, по двое в ряд. Вернее, лошадей в ряду было две, а человек всего один, потому что каждый верховой вел вторую лошадь в поводу. Так они тренировали своих коней. Солдаты ехали из Чатемских казарм.
Мы выстроились в ряд на кладбищенской стене и отсалютовали, когда солдаты проезжали мимо, хотя тогда еще не читали «Льва Подхалима»[8]. Потом уже прочитали. «Лев» – единственная приличная книга, написанная этим автором. Остальные просто ерундень, но многим они нравятся.
В «Сэре Льве Подхалиме» офицер салютует ребенку.
С солдатами ехал только один офицер, лейтенант, и он мне не отсалютовал, но послал девочкам воздушный поцелуй, как и многие из следовавших за ним солдат. А мы махали всему отряду.
На следующий день мы сшили «Юнион Джек» из своих носовых платков и куска красной фланелевой нижней юбки Белой Мышки (юбка ей разонравилась), а еще из синей ленты, купленной в деревенской лавке.
Потом мы стали высматривать солдат, и спустя три дня они снова проехали мимо, по двое, как и раньше. Зрелище – высший класс!
Мы размахивали своим флагом и вопили. Мы трижды прокричали отряду «ура». Освальд умеет кричать громче всех, поэтому, как только первый человек с нами поравнялся (не авангард, а первый из батареи), Освальд закричал:
– Трижды «ура» королеве и британской армии!
А потом мы замахали флагом и заорали. Освальд стоял на стене, чтобы его лучше было слышно, а Денни махал флагом, потому что он гость, и мы из вежливости позволили ему насладиться происходящим на всю катушку.
Солдаты не кричали «ура», только улыбались и слали воздушные поцелуи.
На следующий день мы постарались нарядиться в солдат. У Эйч-Оу и Ноэля были оловянные мечи, и мы попросили у дяди Альберта разрешения взять кое-что из настоящего оружия, висящего на стене в столовой. Он разрешил при условии, что после мы все вернем на место.
Мы хорошенько вымыли оружие мылом Брука и начистили с помощью кирпичной крошки, уксуса, полироли для ножей (изобретенной великим и бессмертным герцогом Веллингтоном в свободное от побед над Наполеоном время. Трижды ура нашему Железному Герцогу!), наждачной бумаги, замши для полировки и отбеливающего порошка.
Теперь Освальд носил кавалерийскую саблю в ножнах, Элис и Мышка заткнули за пояс пистолеты – старые, большие, с кремневыми замками, из которых торчали кусочки красной фланели. У Денни была морская абордажная сабля с очень красивым клинком, такая древняя, что ею могли орудовать еще в Трафальгарской битве. Надеюсь, сабля и вправду побывала в этом бою. Другим достались французские штыки времен франко-германской войны: они очень ярко блестят, когда их отполируешь, но их ножны трудно привести в порядок. На каждом штыке было выгравировано имя бывшего владельца. Интересно, где сейчас эти воины? Возможно, кто-то из них погиб на войне. Бедняги! Но это случилось очень давно.
Хотел бы я быть солдатом. Это круче, чем ходить в самую лучшую школу, а после поступить в Оксфорд, в Баллиол[9]. Освальд хотел поехать в Южную Африку и стать полковым горнистом, да отец не позволил. Сказать по правде, Освальд еще не умеет трубить в горн, зато может сыграть на дешевом свистке команды для пехоты: «наступление», «атаку» и «привал». Элис научила его мелодиям, сыграв их на пианино по нотам из красной книжечки, которая принадлежала двоюродному брату отца, служившему в Пятом Боевом. Освальд не умеет играть «отступление», он презирает этот сигнал. Но, наверное, горнист должен играть, что велено, как бы это ни удручало гордого мальчика.
На следующий день, тщательно вооружившись, мы надели все красное, белое и синее, что только смогли найти (ночные рубашки отлично подошли для белого, и вы не представляете, как здорово могут смотреться красные носки и синие свитера) и принялись поджидать солдат на кладбищенской стене.
Когда подошел авангард (или как там его называют в артиллерии, потому что слово «авангард» годится только для пехоты), мы встали наизготовку, и, как только с нами поравнялся первый солдат первой батареи, Освальд сыграл на своем дешевом свистке «наступление» и «атаку» и крикнул:
– Трижды «ура» королеве и британской армии!
На этот раз с батареей ехали пушки, и все солдаты тоже закричали: «Ура!». Это было великолепно, просто дрожь по всему телу. Девочки после сказали, что им захотелось плакать, но ни один мальчик не признался бы в таком, будь это хоть трижды правда. Плачут только младенцы. Но все получилось великолепно, и Освальд никогда еще так себя не чувствовал.
Вдруг ехавший впереди офицер приказал:
– Батарея, стой! – И все солдаты остановили коней, и большие пушки тоже остановились.
Потом офицер сказал:
– Вольно! – и еще что-то добавил, а сержант повторил команду, и несколько человек сошли с лошадей и закурили трубки, а другие сели на траву у дороги, держа лошадей под уздцы.
Теперь мы смогли как следует рассмотреть все оружие и снаряжение.
Потом офицер подошел к нам. В тот день мы все стояли на стене, кроме Доры: ей пришлось сидеть из-за больной ноги, но мы дали ей трехгранную рапиру и мушкетон с дулом с медным раструбом, как на картинах мистера Калдекотта[10].
Офицер был красивый мужчина, похожий на викинга: очень высокий, светловолосый, с длинными усами и ярко-голубыми глазами.
– Доброе утро, – сказал он.
Мы тоже поздоровались.
Потом офицер сказал:
– Вы, кажется, военные.
Мы ответили, что хотели бы ими быть.
– И патриоты, – продолжал он.
Элис ответила:
– Еще какие!
Потом офицер сообщил, что заметил нас еще несколько дней назад, а сейчас остановил батарею, потому что подумал – нам захочется взглянуть на орудия.
Как мало таких проницательных и заботливых взрослых, как этот храбрый и безупречный офицер!
– О да, нам очень хочется! – закричали мы и слезли со стены.
Этот добрый и благородный человек показал нам устройство, которое заставляет пушку стрелять, и казенник (когда вынимаешь его и уносишь, врагам от пушки нет толку, даже если они ее захватят). Еще нам позволили заглянуть в дуло, чтобы увидеть нарезы, чистые и блестящие, и показали ящики для боеприпасов, только пустые. Офицер рассказал, как снимают орудие с передка (это означает, что орудие отделяют от лафета) и как быстро можно такое проделать – но не заставил людей снять пушку, потому что они отдыхали.
8
Книга шотландского романиста Самюэля Крокета «Удивительные приключения сэра Льва Подхалима».
9
Баллиол – один из колледжей Оксфордского университета.
10
Рандольф Калдекотт (1846-1886) – британский художник и иллюстратор. Много иллюстрировал детские книги.