Эпидемия IDIC

Корсал не мог идти с нею, не могли и мальчики. И… Кэти отказалась уйти в отставку. Возможность была слишком велика: научный работник на корабле класса Конституция, в ранге коммандера.

Они ожесточенно боролись с такой несправедливостью, пока она не уехала. Она говорила о встречах во время отпуска, о том что будет при первой возможности просить перевести ее обратно на Найсус. Поначалу сообщения приходили чуть ли не каждый день, потом с периодичностью в недели, а потом… Потом пришли документы на развод и кассета с плачущей Кэти, сообщающей Корсалу и детям, что она не имеет права связывать их и не может быть рядом с ними. Она уступила опеку над своими сыновьями Корсалу… И с тех пор никто из них не видел ее и не получал от нее никаких известий, хотя Корсал слышал, что она успешно поднималась в звании в рядах Звездного Флота.

Корсал миновал размытую горную тропу и въехал в город. Теперь он ехал по гладкой омытой водой поверхности, не смея увеличить скорость не смотря на большое желание как можно скорее выйти из холодного дождя и подальше от болезненных мыслей.

Но мысли не проходили. Когда родился Кевин, Корсал решил оставаться на Найсусе, пока его сын не подростет настолько, что самостоятельно сможет сделать выбор между Федерацией и Клингонской Империей. Рождение Карла еще больше продлило срок его пребывания. Теперь чума заставляла его сделать преждевременный выбор за них всех?

А был ли выбор? Полукровки, дети смешанного происхождения в Империи принимались с презрением. Был только один способ преодолеть это: военная слава. Его сыновья были бы вынуждены бороться – часто против людей вроде их матери, или же стать второразрядными гражданами.

Корсал путешествовал по Федерации, и испытал на себе ненависть и опасение по отношению к клингонам, которая преобладал всюду, кроме Найсуса. Он думал, что Найсус безопасное. Был ли он прав?

Что означали слова Териана, когда он кричал о детях в день своей смерти? Действительно ли это была его последняя ясная мысль, или же это чума выпустила наружу скрытые предубеждения, и большинство детей Найсуса смешанной крови вынуждены будут страдать от этого.

Нет… наверняка даже приближающееся безумие не привело бы к этому нехарактерному нападению на Корсала.

Тогда, что? В уме клингонского ученого внезапно укоренилась идея: предположим, что имелась связь между открытием Териана и специфической формой его безумия. Что, если он действительно видел кое-что существенное в той статистике бегущей на экране, наверняка что-то насчет детей, но… возможно детей вроде сыновей Корсала?

Все эти данные пока еще доступны, инженерный терминал все еще связан с компьютерной системой больницы, которая все еще была перегружена работой. Корсал мог вызывать статистику со своего домашнего терминала. Теперь, когда у него возникла хоть какая-то идея, он знал что искать.

Корсал поставил цикл и вошел в дом. Его ботинки хлюпали, и с него капала вода. Он направился в душевую, стянул ботинки, и начал нетерпеливо искать полотенца, чтобы побыстрее добраться до компьютера, внезапно уверенный в том, что ответ был там. Причина? Образец распространения? Каждая крупица информации была шагом к обнаружению лекарства или к способу остановки распространения этой проклятой чумы.

Но пока он сушился, кухонная дверь открылась, и его сердце замерло. Ему не нужно было смотреть на нее. Ее аромат, тонкий, почти неосязаемый, охватил его прежде, чем она подошла прямо к нему, забрала полотенце из его внезапно ослабших рук и вытерла его лицо, шепча при этом:

– Корсал. О, муж мой, наконец то ты дома.

Сеела. Орионка была настолько хороша собой, что могла остановить мысли любого мужчины, и когда она сосредотачивала свое внимание на нем, иногда ему казалось, что он забывал, как надо дышать. Его печень переворачивалась.

Подобно всем женщинам своей расы, Сеела имела изумрудную кожу, черные волосы, и яркие синие глаза. Ее тело было гибким и чувственным, пальцы нежными но сильными, и ими она расстегнула его комбинезон и стянула с его плеч, протирая его лицо и шею.

– Мне так жаль, что меня не было дома, когда ты вернулся, – шептала она.

– Хорошо, что тебя не было, – ответил он, – потому что я был вынужден снова уйти.

Как и в прежние дни он коснулся ее. Она не сопротивлялась. Последняя умная мысль испарилась, а следующий момент прояснения наступил позже, когда они лежали в кровати, и недоумевали, каким образом оказались там. Воспоминания их любви, тем не менее, были остро приятны. Улыбнувшись, Корсал провел пальцем по лицу Сеелы. Она поймала его зубами, осторожно прищемила, и посмотрела призывно. В животе Корсала заурчало, и Сеела рассмеялась.

– Пойдем, муж мой; пора подавать обед. Что случилось на дамбе?

Удовлетворенный он мог теперь просто сидеть рядом с Сеелой. Корсал рассказал ей насчет льда и турбины, пока ел. Он не стал рассказывать ей о Чарли Торренсе, но память принесла его поезд мысли назад к его вдохновению на дороге. Закончив обедать – превосходная стряпня Сеелы казалась еще более восхитительной после скромного больничного рациона – он налил в кубок кофе и сказал ей с сожалением:

– У меня еще есть работа. Это прежде всего.

В его офисе ему пришлось согнать Кевина от терминала компьютера. Мальчик смотрел на него в удивлении.

– Я думал, что ты будешь занят до позднего вечера.

– Ты думаешь слишком много о неправильных вещах, – сказал ему отец. – Почему бы тебе не подумать, куда делся шлем от цикла?

– Ой… я забыл положить его. Он в моей комнате, – признался Кевин. – Я брал его вчера на летное поле.

– И что ты делал на летном поле, когда все считали, что ты соблюдаешь карантин?

– Им понадобились пилоты ховеров. В геологическом лагере заболели люди, и их надо было эвакуировать. Им понадобились все квалифицированные пилоты, кто еще не заболел, отец.

Корсал посмотрел на сына. Кевина вызвали вместо отца. Нет, он понимал, что если бы не увяз в больнице, их вызвали бы обоих, и все же его мальчик нашел свое место в обществе как мужчина.

– Ты все сделал правильно. Я горжусь тобой, Кевин. А назавтра у нас с тобой есть работа на ховере: ты будешь пилотом, а я навигатором.

Кевин усмехнулся, обнажив по человечески свои зубы. Он должно быть увидел что-то в глазах своего отца, потому что сжал губы прежде, чем усмешка исчезла. Потом он сказал:

– Мне жаль, что я забыл вернуть шлем. Я сейчас его принесу.

Корсал направил свои мысли к компьютеру. Да, инженерный компьютер все еще был связан с компьютером больницы; вероятно это останется так, пока не закончится критическое положение. Он углубился в поиски статистики Териана, над которой тот работал как раз перед своей смертью. Он предположил что статистика имела отношение к развитию различных типов болезни у детей.

Информация была на месте, и компьютер снабдил его всевозможной информацией, которую он искал: возраст, пол, раса, даже вес тела. Не было никакой системы в том, что он видел.

Поэтому он решил проверить еще одну догадку, затребовав статистику только о детях смешанной крови. На Найсусе их было почти четыре сотни. И почти все из них имели некоторую форму чумы, но Корсал все еще не видел системы.

Расстроенный, он добавил данные о взрослых, внутренне понимая, что ответ так или иначе следует искать в родословной. Тем не менее эти числа тоже ничего ему не говорили.

Что имел в виду Териан? Был ли протест андорианца просто первым признаком безумия? Почему Корсал продолжает упорствовать в своей вере в то, что слова андорианца не были лишены ясности? Он напрягся, чтобы вспомнить все остальное, что тогда сказал Териан о видах информации, которую он вызвал. Занятия, местоположение.

– Компьютер, – сказал внезапно Корсал, и его внутренности сжались, как будто он приготовился для сражению, – покажи мне тенденцию распространения трех напряжений болезни среди всех граждан Найсуса смешанного происхождения, их семейств, наблюдателей, преподавателей, студентов, партнеров, коллег, и всех, с кем они имели ежедневный контакт.