Хранитель

ГЛАВА 1

Адмирал Леонард Г. Маккой, M.D., был слишком упрям, чтобы умереть. Ему было 149 лет. Вся масса имплантантов в его теле, включая и сложные керамические бедренные кости, и вторичное сердце, и синтетические мускулы, перевешивали его оригинальные части тела, но он не жаловался. Он подвергся этим по общему признанию экспериментальным процедурам не из-за страха перед смертью. Он потерял этот страх во время первой пятилетней миссии «Энтерпрайза». Несколько высадок вместе с Джимом Кирком, и смерть становилась чем-то, что вы узнавали как собственное имя. А значит и учились игнорировать ее.

Но после почти полутора столетий борьбы в сражениях, Маккой больше не мог игнорировать усталость от битв. Он просто устал. Потому что независимо от того, во скольких стычках он побеждал, для самого себя и многих других, всегда оставалось знание, что в конце концов война будет решена в пользу противника.

Здесь и сейчас, в одном из самых безопасных учреждений на всей родной планете клингонов Кроносе, он еще раз столкнулся с поражением. На сей раз противостояние и его вероятный результат требовали больше, чем он мог выдержать.

Женщина в угловатой трубе стазиса перед ним умирала вместе со своим нерожденным ребенком. И как разрастающаяся черная дыра, поглощающая и уничтожающая все до чего могла дотянуться, ее смерть и смерть ее ребенка неизбежно затянет многих других в окончательную тьму. И особенно одного. Джима Кирка.

Этой женщиной была Тейлани с Чала. Искусственая смесь клингонского и ромуланского наследия, созданная с генетической способностью спасти людей этого мира в случае невероятно опустошительной войны между империями и Федерацией. Со временем угроза исчезла, но Тейлани не стала растрачивать свой дар. Побочный продукт войны, которая так и не случилась, она принесла мир своему собственному встревоженному миру, сделав его полноправным членом Федерации. А потом она принесла мир Федерации, рискуя собственной жизнью, чтобы помочь нанести поражение вулканским симметристам.

Но что было еще более важным, Тейлани с Чала принесла мир в беспокойную жизнь Джеймса Т. Кирка. Она была равна ему во всем, что подпитывало жизнь Кирка. Сам Маккой видел, как они участвовали в гонках на ордоверах по тропическим пляжам Чала, словно вселенная существовала только для того, чтобы быть ареной для их соревнования. Доктор видел записи визуальных сенсоров, которые показывали Тейлани, крадущуюся мимо Кирка к тамбуру их челнока, чтобы первой прыгнуть вперед головой в космос в безумно трудном орбитальном скайдайвинге.

Но Маккой видел между ними пламя иного рода. Кирк и Тейлани, бредущие по тому же самому берегу, по которому они промчались утром. Но медленно, спокойно, взявшись за руки, безмолвно разделяя эти мгновения с океаном и закатом солнц мира, который был их домом. С другой стороны Кирк и Тейлани, работающие вместе. На лесной поляне, где трудился Кирк, распиливая и валя деревья, из которых делал стены и крышу их дома, и Тейлани, полная жизненной силы рядом с ним, быстро хватающая веревку чтобы оттащить дерево на место или украдкой целующая его.

Та поляна на Чале, тот построенный вручную дом, там где Маккой в последний раз видел Кирка и Тейлани вместе, как и было предназначено. Окруженные своими друзьями. В объятиях друг друга. Празднующие свою свадьбу и свое будущее. В предвкушении еще большего благословения, обещанного их будущим ребенком, живущим в увеличившимся животе Тейлани.

В тот день Маккой видел в глазах своего друга полное удовлетворение, которое он никогда не ожидал там увидеть. Такое спокойствие Маккой мельком видел только тогда, когда Джим Кирк садился в центральное кресло своего звездолета и давал команду идти дальше, чтобы обнаружить и исследовать все, что могла предложить вселенная. Все таки командовать звездолетом – это дар, данный немногим, и совсем не надолго. И когда наконец пришел день Джима Кирка уступить свое место, Маккой беспокоился о своем старом друге, опасаясь, что жизнь Кирка без капитанства станет бесцельной: ничего кроме туманного существования в праздных развлечениях.

Но это было до Тейлани. Нечто большее чем партнер, возлюбленная, жена или мать его ребенка, Тейлани стала причиной возрождения Кирка. Маккой чувствовал подступающие слезы, но не вытирал их, не подвергая сомнению, что после всех потерь в жизни еще одна смерть может так задеть его. После всех лет что Маккой знал Кирка, он никогда не видел его более оживленным, чем в ту ночь, когда Кирк и Тейлани вступили в брак. А всего несколько часов спустя Маккой никогда не видел Кирка таким опустошенным, как тогда, когда он узнал, что причина коллапса его невесты в преднамеренном отравлении.

– Как долго? – спросила M'Бенга.

Маккой носил маленькую прозрачную линзу в левом глазу. Это был вид универсального переводчика, который обеспечивал визуальный перевод клингонских надписей на медицинском оборудовании. С клингонской анатомией Маккой в конце концов справился. Но клингонский язык был совсем другим делом.

– Не уверен, – сказал Маккой. Он знал, как утомленно это прозвучало. – Не больше двадцати часов. Возможно только два.

– Мы можем спасти ее ребенка? – спросила M'Бенга.

Доктор Андреа M'Бенга, правнучка старого коллеги Маккоя на первом «Энтерпрайзе», положила руку на границу порта обзора камеры стазиса. Этот жест понравился Макою. Он подумал, что слишко много врачей сегодня смотрят на себя как на инженеров. Имеют дело с пациентами посредством машин, компьютеров и силовых полей. Но контакт очень важен. Чувство. Понимание. Маккою нравилась M'Бенга. Даже если она была сумасшедшей. Теперь он боролся с единственны ответом, который мог дать на ее вопрос.

Он не может спасти Тейлани. Доказательство тому – кривой, пересекающий ее лицо, вирогенный шрам, который портил ее красоту, хотя, по правде говоря, казалось что Джим никогда этого не замечал. У любого другого человека, у любого другого существа, насколько знал Маккой, такой шрам можно было вылечить, заставить исчезнуть без следа. Но из-за того кем была Тейлани, из-за уникальности ее генетического наследия, современная медицина была бессильна удалить этот шрам. Та же самая жесткая генетическая сопротивляемость делала ее устойчивой к медицинскому стазису. Экстренное лечение только замедлило действие токсина, которым ее отравили. Но даже абсолютный стазис не мог заблокировать его распространение.