Страница 4 из 8
«Ну да… – подумал Антон. – Все устраивает…»
Он шумно вздохнул, пытаясь отогнать от себя волну тоски. Все устраивает.
– Батюшки! Мотя! Растяпа ты дворовая!
Ругань и металлический лязг ворвались в тишину рождественского утра. Кричала торговка – ее укрытый тентом стол со всякой ерундой стоял ближе ко входу в метро. И когда это в жизнь города успели вернуться такие вот уличные торгаши?
Щенок-бездомыш, бурый, пухлый, с веселым хвостом, похожим на веревку, с грохотом перевернул миску. Она прокатилась по нескольким ступенькам перехода, оставляя за собой след из каши, которую уже вовсю подлизывал неуклюжий Мотя.
– Я, между прочим, все утро эту кашу варила, жри давай, обормотина!
Антон как раз поравнялся с торговкой – обыкновенной, в сущности, женщиной, бойкой, хоть и в летах. Разодета она была настолько пестро, что при желании ее можно было принять за цыганку, но желания такого у Антона не возникло.
– А, молодой человек! С Рождеством вас!
– И вас, – буркнул Антон в надежде, что на этом от него отстанут. Но вышло наоборот – даже Мотя, оказавшаяся девочкой, подошла и стала обнюхивать его ботинки.
– Смотрите, вас и собачка поздравляет! А купите безделушку, порадуйте кого-нибудь.
– Спасибо, не нужно.
– А что так?
Антон хмуро втянул голову в плечи. Нагрубить или просто уйти ему никогда не позволяло чертово воспитание, будь оно неладно.
– Закончились праздники уже.
– Да будет вам! Порадовать можно и без календаря!
Обреченно вздохнув, мужчина стал рассматривать безделушки. На столе, местами припорошенном снегом, скопилось много хлама, как на блошином рынке: какие-то бокалы, значки, шкатулочки, старые открытки. Антон даже разглядел пачку махорки – его дед курил ее через «козью ножку»: сворачивал трубочку из газеты и подгибал кончик вверх, чтобы дым не так ударял в голову. Гадость какая. И зачем продавать эту отсыревшую древность? Хотя вот так поджечь бы, да подышать дедовым ароматом, как в детстве…
– Я не люблю праздники, – вдруг выдал Антон, удивившись своему откровению.
– А чего так?
Тем временем любопытная и сытая Мотя устроилась прямо на кончике его ботинка и зевнула. Не самый внимательный слушатель.
– Раздражает вся эта мишура. Суета. Подарки. Елки.
– Ну, стало быть, вам повезло, что все это почти закончилось, – не став его переубеждать, засмеялась торговка.
Антон взял в руки пачку махорки, принюхался, но так и не понял, тот это запах или не тот. Больше пахло отсыревшей коробкой.
– Все это – сплошная декорация. Корпоратив на работе – декорация, украшения – декорация, даже жена и сын декорацией становятся. И… всё, в общем. Картонное, как в дурацком телешоу. Переснимают сцены по миллиону дублей, только меняют таблички для зрителей: «Аплодисменты» или «Смех». И я среди этих созерцателей, и не уйти никуда – сказали в ладоши хлопать, вот сиди и хлопай.
Он раздосадовано бросил пачку махорки обратно на стол. Чего он так разговорился-то?
– Э, милок… Нет, тебе ничего у меня покупать не надо. Не продам.
– А… что так? – тупо спросил Антон, как будто его вдруг лишили чего-то важного.
– На вот тебе, – торговка достала из кучи хлама старое зеркальце, с пару ладоней размером, в обычной деревянной раме с простенькой резьбой. – Это не за деньги и не в подарок.
Антон машинально взял протянутое зеркальце, повертел его и так, и эдак.
– Зачем?
Мотя грозно гавкнула на подлетевшего голубя, тот шумно поспешил ретироваться, подняв крыльями вихрь снежинок.
– Разобьешь – узнаешь.
Ничего бить Антон, конечно, не намеревался. Он положил зеркало в сумку и вообще забыл про него, пока не стал собираться на работу. Оно выскользнуло из рук молниеносно, ударилось о край стола, тут же раскололось, поранило Антону ладонь, приземлилось на пол и раскололось еще больше.
Другой Антон снова появился «в кадре» одного из кусочков. Здешний Антон смотрел – а что еще он мог сделать? Бородач был странно одет, как будто в форму врача, да и обстановка была похожая: белые кафельные стены, широкий стальной стол… И маленькая новогодняя елочка на полу в самом уголке.
Появилась женщина и притащила следом какую-то модную псину – то ли шпиц, то ли еще какая «хуа». Антон немного побеседовал с хозяйкой (ни звука не было слышно), потом поднял собаку на стол и стал осматривать, поглаживая пса по спине и улыбаясь.
Вот те на! Антон – ветеринар!
На третьем курсе экономического он чуть было не срезался во время сессии – в гробу он видал всю эту эконометрику и финучеты. «Дорогие родители, я хочу бросить экономику и поступить в ветеринарный институт».
Мама и папа Антона тогда не оценили сыновнего порыва, подсчитали, во сколько им уже обошлись пять семестров в престижном вузе и категорически отказались принимать в свою реальность «Антошу-Айболита». Он затаил на них крепкую обиду, но доучился, нашел хорошую работу, потом еще одну – получше. И так дослужился до сытной должности в крупном банке. Про ветеринарный институт он и не вспоминал до сегодняшнего дня и никогда не заводил дома ни одного животного, даже когда сын Сеня вымаливал хомяка. Как отрезало.
– Ничего себе! – в дверном проеме возникла жена Наташа и оглядела учиненный Антоном бардак.
Он машинально схватил три самых крупных осколка, те, на которые попала его кровь, и спрятал в сумку. Мало ли что еще там можно разглядеть? А о том, что за чертовщина такая творится, он подумает позже.
– Я же сказал, ерунда. Сейчас приберу.
Но Наташа уже сходила за веником и совком. Подметала она шумно, осколки бряцали и неприятно резали слух Антона (как будто порезанной ладони мало).
– Что ты вообще разбил-то такое? Не припомню этого зеркала.
– Да старая безделушка, в ящике стола нашел, уронил. Теперь уже неважно.
Жена озадаченно посмотрела на битые сверкающие кусочки.
– Плохая примета. Говорят, семь лет несчастий приносит. Ты же не смотрелся в осколки?
Антон тоскливо глянул на жену и, ничего не ответив, продолжил собираться на работу.
Первые рабочие будни после новогодних праздников едва ли можно назвать трудовыми. Время все течет, а день никак не кончается, и прошлогодние уже стикеры, напоминающие о задачах, кажутся чьей-то шуткой.
Работать Антон не мог. Не мог даже имитировать работу: все мысли его были заняты осколками зеркала, лежавшими в сумке. Он украдкой достал тот кусок, где жил Антон-ветеринар, но увидел лишь собственное отражение. Промычав что-то себе под нос, стал всматриваться в другой – на нем тоже осталось пятнышко его крови, уже бурое, смазанное и почти стершееся.
Зеркало как зеркало. Но через мгновение он увидел ее. Их обоих. Они наряжали елку, а рядом крутилась собака – так, наверное, выглядела бы повзрослевшая Мотя.
Здешний Антон встретил Кристину несколько лет назад на совместном с партнерами корпоративе. Уже… Да, четыре года прошло. Надо же. Потом они виделись на деловых ужинах. И, наконец, в квартире у Кристины. Замуж она не хотела, детей тоже, домашний очаг ее не интересовал. Только постоянный любовник, «надежный, как скала». Антон стал этой скалой. Отчего-то ему нравилось жить на два фронта – воюя на одном, он отдыхал от другого. Но спустя полтора года боев он устал, и вовсе не совесть мучила его. С совестью легко договориться. Но Кристина тоже постепенно превращалась в декорацию, и Антон уже не знал, где проходит граница между сценой и залом и кто заправляет всем этим представлением.
Но в осколке зеркала они казались совсем другими. Антон различил знакомую обстановку – загородный дом Кристининых родителей, там он бывал не раз. Они были женаты (на безымянном пальце у девушки сверкало кольцо) и как-то по-свежему счастливы. В каждом движении, в каждом поцелуе проскальзывала жизнь необремененная, легкая. Антон смотрел на эту парочку и спрашивал себя: «А было ли такое здесь, в этой жизни? Или всегда – лишь имитация?» Нащупать правильный ответ он так и не смог.