Пепел

В конце концов, не на одном мне строилась линия нападения. И не одним баскетболом полна жизнь. Рита была важней всех, важней всего, и я нисколько не жалел о своем поступке, уж тем более не хотел, чтобы Романова винила в чем-то себя.

– Это же важный матч, – прозвучало с ноткой грусти из уст Марго.

С горем пополам я поднялся из-за стола, находя разные места, чтобы опереться руками. Доковылял, хромая, к Рите и тут же обнял со спины, прижимаясь теснее. Вдохнул ее запах, давно забытый, родной, любимый. Зарылся носом в волосы девчонки, закрывая в блаженстве глаза. Жаль, время нельзя было остановить, я бы предпочел простоять так вечность – рядышком, и больше ничего не надо.

– Это всего лишь матч, Рита, – шепнул ей на ушко. Затем не удержался и чмокнул в щечку, заметив смущенную улыбку на губах девчонки.

– Вить, тут же сковородка.

– Ну а ты стой спокойно, не двигайся.

– Вить, – робела Рита, ерзая в моих объятиях. И я вдруг поймал себя на мысли, что впервые за два месяца спокойно дышу, улыбаюсь и кушать, в конце концов, хочу. До этого аппетита особо не было, пища казалась безвкусной, запихивал ее в себя, лишь бы были силы пережить еще один день. А сейчас будто на свет заново родился.

– Знаешь, а я рад вообще.

– Чему? – Рита краем глаза глянула на меня, все еще держа в руках лопатку.

– Тому, что я ногу повредил.

– Ну что за глупость?

– Зато ты теперь со мной. А это офигеть какой плюс, и… ты же простишь меня, м? – по-детски канючил я, прижимаясь еще ближе. Тело и без того вибрировало, а от этой близости начал плавится мозг. Но просто взять и сесть на место я все равно не мог.

– Не знаю, еще не решила.

– Я согласен на все, даже поговорить с дядей Пашей.

– С п-папой? – Рита вдруг отложила лопатку и повернулась ко мне, вырвавшись из объятий. Она то и дело хлопала ресницами и вообще изменилась в лице, словно надела серую вуаль. Я сразу смекнул: ляпнул лишнего. Нет, может, и не лишнего, но, возможно, пока Романова не была готова к столь серьезному шагу, особенно после двухмесячной разлуки.

– Ну… – помялся, взъерошив пятерней волосы.

– С папой не надо говорить, я… он… просто… – казалось, она никак не могла подобрать корректное слово. У меня закралась мысль, что я чего-то не знаю, причем чего-то очень важного.

– Что он?

– Он… понимаешь…

– Рит, да что такое? – я взял руки Марго, крепко стиснув их в своих ладонях. Мне хотелось передать ей тут ураган, что кипел в сердце, хотелось одарить заботой и теплом.

– Он просто очень обижен на твоего отца, – прошептала она, отводя взгляд в сторону. Я понимал, возможно, ей неудобно, да и сам прекрасно помнил тот день, когда родители сцепились на кухне. Пусть мы и были маленькими, но есть такие картинки, что остаются с нами в памяти на долгие годы.

Однако злиться вечно невозможно. Тем более никто не заставляет отцов вновь становиться друзьями. Мой уж точно дружить не может, он двинутый на своей работе. В конце концов, мы-то не виноваты в их ссоре.

– Да и плевать, – сказал честно, потому что мне, в самом деле, было наплевать на мнение родных. Они свое отжили, а терять близкого человека из-за чьих-то столетних обид я не планировал.

– Витя… Папа… Он вряд ли примет… Он…

– Не примет, я тебя просто украду, слышишь? – прошептал я. Наклонился, коснулся своим лбом ее, а затем добавил. – До выпуска осталось два месяца и экзамены. А потом мы будем свободны. Мы могли бы жить вместе, как настоящая парочка.

– Ч-что? – голос у Риты дрогнул, она робко опустила ресницы, закрыв глаза.

– Я все сделаю для нас, ты главное дай мне шанс, ладно?

– Витя… – одними губами ответила Марго. Голос ее звучал упоительной колыбельной, лаская слух. Не выдержав, я поддался порыву и прильнул к до дрожи сладким губам.

Кажется время остановилось, позволяя нам с Ритой насладиться друг другом. Насладиться поцелуями, о которых, я мечтал целую вечность. И пусть весь мир будет против, теперь-то мы точно не расстанемся. Никогда.

Глава 50 - Витя

Ладно, про «никогда» я загнул немного, расстаться нам все же пришлось, по крайне мере, на ночь. Рите позвонила мать, мол, на часах уже время бог знает сколько, хотя было только десять. Делать нечего – я вызвал такси, хотел поехать вместе с Марго, но она воспротивилась.

Однако обещала позвонить, как окажется дома, или написать сообщение. Ну а завтра мы, конечно, встретимся, и вообще теперь будем каждый день видеться, пусть и на минутку, но обязательно. Эта мысль грела покруче любого летнего солнышка.

Ближе к ночи вернулся отец и буквально сразу сунул нос ко мне в комнату. Я еще не спал, переписывался с Ритой.

– Ты готовил? – спросил он удивленно. Затем его взгляд зацепился за мою ногу, которую перед отъездом Марго обмотала эластичным бинтом, наложив новый компресс.

– Нет.

– А что с ногой? – папа прошел в спальню, в глазах его вдруг проскользнула искорка тревоги, словно он переживал за сына. Может, это было и напускное переживание, но я постарался об этом не думать. Мне нравилось ощущать себя нужным, нравилось то чувство, которое создавала Рита в сердце. Вот даже отец с его якобы заботой не бесил, а, наоборот, заставил улыбнуться.

– Подрался.

– Я думал, у тебя матч скоро.

– Не скоро, а завтра, – ответил, откладывая телефон на подушку.

– Пропустишь игру? – удивился отец, словно ситуация для него была максимально необычной.

– Пропущу.

– Не похоже на тебя, – вздохнул он. – Сильно болит?

– На тебя тоже.

– Витя, ты… – старик запнулся. Видимо, мои слова задели его, но разве они были ложью? Разве ему было не плевать? Да всем им, взрослым, по большому счету плевать на нас. Мир крутится вокруг власти, денег, стремлений, но никак не вокруг детей. Однозначно, своему ребенку я буду дарить внимание, оно ценней зеленых бумажек.

– Не бери в голову, па. Это всего лишь нога, да и… там всего лишь матч.

– Да, – вздохнул старик, поднялся и вышел из комнаты. Но вышел ненадолго, часа через полтора он вернулся, только теперь с бутылкой в руках. Я уже почти уснул, глаза слипались от усталости, а папе приспичило поговорить, понимаешь ли, по душам. Он еле стоял, плюс от него знатно разило перегаром, да и язык заплетался. Какие тут могли быть разговоры…

– Ты д-дума-ешь я это для себя делаю? – заикаясь, негодовал папа, расхаживая по моей спальне. Я лишь молча взирал на него, не понимая, с чего вдруг отъявленного трезвенника потянуло на спиртное.

– Я мечтал, что мы будем жить в лучшем мире, – продолжал свои оправдания старик. С каждой минутой воздух в комнате становился тяжелее, мне вдруг захотелось открыть окно.

– Твоя мать, ты… и я. Мы должны были жить в лучшем мире, все эти деньги…

– Па, иди спать, – не выдержал я.

Ну что за монологи? Он ими пытался искупить вину за отсутствие в моей жизни? За то, что ни разу не был на матчах, не заботился обо мне, когда я валялся с температурой и захлебывался кашлем? Но время не стоит на месте, дети вырастают. Обиды затухают, их откладывают в дальний угол, стараясь не думать о плохом. Вот и я старался: жил себе спокойно, не зацикливался на родителях, вернее, на их отсутствии. Чего теперь ворошить-то прошлое?

– Я же люблю тебя, сынок, – шатаясь, выплевывал старик. Я натянуто улыбнулся, подмечая про себя, что слова любви нынче потеряли тот смысл, который в себе несли.

– И я тебя. Иди спать, пап.

Он еще минут пятнадцать сокрушался, ругался то ли на себя, то ли на весь мир, то ли на мать, затем все-таки закрыл дверь и ушел спать.

* * *

Утром я позвонил тренеру и сообщил о том, что играть не смогу. Рассказал все, как есть, о драке и больнице. Рыжов, конечно, покричал, но в итоге успокоился и даже участливо спросил, как дела у девушки, за которую я вступился. Насчет команды сообщил, мол, сам оповестит. Ну а мне пожелал скорейшего выздоровления.