Страница 5 из 12
Жизнь – океан, и страсти неизменны! Да всего лишь миллион лет назад те, о ком ты судишь сегодня так сурово, глодали косточки своих соседей и причмокивали от удовольствия, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.
Нет, не океан, а поток, начавшийся у родничка первой мысли, первой улыбки, и постепенно набирающий силу.
Монтень, бесспорно, мудрец, но к какому разряду причислишь ты Сент-Экзюпери, Уолта Уитмена? Послушай-ка!
Какое поразительное восхождение! Из расплавленной магмы, из того теста, из которого слеплены звёзды, из чудом зародившейся живой клетки вышли мы, люди, и поднимались всё выше и выше, ступень за ступенью, и вот мы пишем кантаты и измеряем созвездия… Это вечное чувство неутолённости возникает потому, что человек в своём развитии далеко не достиг вершины, и нам ещё надо понять самих себя и Вселенную…
Антуан де Сент-Экзюпери
Сегодня перед рассветом я взошёл на вершину горы и увидел кишащее звёздами небо и сказал моей душе: когда мы овладеем всеми этими шарами Вселенной и всеми их усладами, и всеми их знаниями, будет ли с нас довольно? И моя душа сказала: нет, этого мало для нас, мы пойдём мимо и дальше.
Уолт Уитмен
Это не просто удачные цитаты в подтверждение моей правоты, а точное отражение моего внутреннего состояния, ощущения жизни, как восхождения, как полёта к цели далёкой, но непрестанно зовущей и направляющей подобно огню маяка.
Я не рассчитываю, что бастион «почти равнодушия» падёт после первой атаки, но верь мне, придёт время, и над ним взовьется белый флаг. Вот увидишь, так и будет. Всё ещё будет! Твои странствия, поиски, разочарования – только прелюдия. Впереди – жизнь. Одна на двоих. И как ни думай об этом, всё нее могло быть и не будет иначе. Мы не могли разминуться. Найти то заветное, что мы оба ищем, можно только вместе. Твоей мудрости достаточно, чтобы отрицать, сомневаться, отсеивать ненужное, раскладывать по полочкам приобретённое. Чтобы двигаться вперёд, чтобы побеждать, нужна вера, из которой я, по утверждению Рени, состою на 99,9%. Скажу тебе по секрету: хоть я обожаю свою мамулю – чистого ангела, ты сам в этом убедишься, – по сути своей, по крови я всё же отцовское дитя. От него, пробившегося из деревенских плотников в большую журналистику, я унаследовала несокрушимое упорство и веру, что будет так, как задумано. Он очень хотел сына и, наверно, поэтому воспитывал меня, как мальчишку – пел мне казачьи песни, играл со мной в городки, разрешал лазить по деревьям и вообще предоставлял полную свободу, что и закончилось весьма плачевно. Вопреки родительской воле я покинула Малгородок и уехала, чтобы встретиться с тобой. И вот теперь я снова на взлёте. Мамуля тайком утирает слёзы. Папка ворчит, конечно, но по-настоящему сердиться не может – слишком любит меня. Только время от времени приносит какую-нибудь банку с вареньем и пытается пристроить её в чемодан или баул. Я потихонечку вытаскиваю её, и уношу в подвал, но, тем не менее, багаж катастрофически растёт, и этот процесс сопровождается потоком причитаний, наставлений, предостережений и пр. Всё время выясняется, что о чём-то забыли, что-то не уложили, чем-то мудрым не напутствовали. Скорей бы в дорогу! Яблоками, грушами, виноградом я уже объелась – насытилась витаминами на всю предстоящую зиму, с соседками и друзьями уже попрощалась. Вот обнять бы ещё тебя! Крепко-крепко. Какое это было бы счастье! Небывалое, невообразимое.
Ну, пока.
Твоя.
_ _ _
7.09. 1963г
Михаил
Славгород
Моя Данусь!
Рука храбро выводит эти слова, но сердце ещё не скоро привыкнет к тому, что ты – моя, Данусь. А от боязни разочаровать тебя я не излечусь, пожалуй, никогда. Всё время мне будет казаться, что я говорю и делаю что-то не то. В данную минуту я чувствую себя ослом, который то и дело упирался, когда его пытались вывести из мрака на божий свет, и лишь теперь сообразил, как много потерял из-за своей глупости и упрямства.
Ведь всё могло быть иначе, Данусь! Но, может быть, ещё не поздно?
Сейчас я соберусь с духом и скажу тебе одну вещь, которую мучительно обдумывал двое суток. Давай поженимся, Данусь! Только не смейся надо мной! И не отказывай сразу! Подумай! Не потому я прошу тебя об этом, что не могу обуздать свои страсти. И не ради штампа в паспорте – синюю птицу в силках не удержать. Но великоградская прописка даст тебе право не ехать на Север, который, клянусь тебе, не самое лучшее место для выверки жизненных принципов.
Вначале я не собирался предлагать тебе столь скоропалительное замужество. Бросить всё и махнуть с тобой на Север – такова была моя первая реакция на твоё письмо. Но заболела мать, и это меня осадило. Не уверен, сможет ли она вынести такой удар. Всё, чего она хочет сейчас от жизни – это видеть меня с дипломом. Отцу, когда тот уходил на фронт, она пообещала вырастить меня человеком, и сейчас сосредоточена на одном: дожить до того дня, когда я закончу ВУЗ.
Есть ещё одно обстоятельство, Данусь, которое делает меня несвободным. Это Белов. Он расценил бы моё бегство, как предательство, и был бы, пожалуй, прав. Тут, видишь ли, какая штука? В детстве, когда мать, уходя на работу, запирала меня в доме на целый день, я всегда что-нибудь мастерил. Шрам на моём лице, кстати, – след неумелого обращения с ножом. Постепенно привычка стала характером. Если в мои руки попадает деревяшка, обрывок провода или лоскут кожи, я почти непроизвольно оцениваю, на что это сгодится. Причём, взявшись за дело, я не могу успокоиться, пока не доведу его до конца. Эту особенность заметил Кривицкий, наш завкафедрой. Он-то и «продал» меня Белову, которому, чтобы закартировать предсказанные и открытые им самим рудоносные гранитоиды в Восточно-Забайкальском прогибе, нужна высокоточная аппаратура. Собственно, я мог отказаться и нормально поехать в поле, как все ребята-геофизики. Но я же не отказался, чёрт меня подери. Белов сейчас в Забайкалье – строит разрезы, отбирает образцы, выколачивает информацию у тамошних геологов – готовит плацдарм для решающего наступления в будущем году. Во мне он не сомневается – контроля нет никакого. Как же я могу сбежать, Данусь?
Вот я и подумал …. Подумай и ты, прошу тебя. Разве моя идея такая уж безумная или дурацкая? Тебя же пока ничто не связывает с Севером. Работу, полагаю, мы тебе найдём. Жильё наше тесновато, но этот район пригорода в скором будущем идёт под снос, и есть надежда получить квартиру. Ну, что ты скажешь, я, Данусь? Мне не хочется отпускать тебя одну. Не обижайся, но Реня прав – что-то есть пионерское в твоём характере. Или, может быть, не в характере, а в складе мыслей. Твои рассуждения кажутся то слишком примитивными, то слишком наивными, но глубина их искренности такова, что вместо усмешки они вызывают зависть. И всё же, восхищаясь тем, с какой несравненной грацией и лёгкостью, обойдя подводные камни сложностей и противоречий, ты уложила меня на обе лопатки по части диалектики и прошла сквозь частокол вопросов, я не спешу признать себя побеждённым. Не из самолюбия, а из приверженности истине. Вера, Данусь, как сказал один мудрец, – всего лишь разновидность заблуждения. Можно ли на эту карту ставить всю жизнь? И потом, во что ты веришь? И куда летишь? Может быть, перед тем, как безоглядно устремиться куда-то, полезно остановиться и поразмыслить? Да и вообще, Данусь, кто знает достоверно, что важнее – царствовать или выращивать капусту? Относясь вполне уважительно к профессиональным заслугам и жизненным достижениям твоего отца, я отнюдь не уверен, что смог бы когда-нибудь последовать его примеру, то есть подчинить жизнь определённой идее. Меня, признаться, смущает утверждение насчёт общности цели. О каких поисках идёт речь, я что-то совсем не понял, прости мне мою бестолковость. Если захочешь, объясни подробнее. Твоим спутником я хочу стать потому, что люблю тебя. Мне хочется заботиться о тебе, защищать тебя, хоть я и не очень уверен, что гожусь для этого дела. Запутался я, однако. Но чутьё подсказывает мне, что тебе лучше остаться. Не искушай судьбу, Данусь!