Муридова Смерть

Она проникла в храм, перешагивая через обломки и острые осколки стёкол. Модесто стоял у обрыва. Пол из-за бомбардировок разошёлся, обнажив свои нижние уровни. Оттуда шёл холод.

Человек обернулся на шум, улыбнулся и начал идти навстречу.

— Я рад, что ты выбралась, — обратился он к ней. — А где Цавар?

Что-то странное было в его голосе. Она никогда не питала к нему особого доверия, но и угрозы не чувствовала. А сейчас она появилась. Когда Модесто подошёл, он попросил у неё дробовик под предлогом проверки его состояния. Кодаста без вопросов отдала, но смутилась. К чему это всё?

В воздухе летала пыль, оседая на дерево испепелённых взрывами скамеек. Пьедестал, что странно, практически не пострадал: лишь многочисленные дыры украсили его. Кодаста вспомнила о статуе духа леса. И, словно с цепи сорвавшись, побежала проверять. Открыв дверцу, она извлекла статую и взглянула. Она была в полном порядке.

И внезапно на затылке Кодаста почувствовала холодный ствол револьвера. И давление. Так вот к чему он её готовил.

— Встань и положи статую, — сурово и непреклонно произнёс Модесто.

Она не выполнила его приказ, а просто встала и развернулась к нему. К этому моменту всё и шло. В голове были только мысли о греховности этого человека. А он стоял у ступенек на пьедестал и целился в неё из револьвера. Глаза его будто очищены от грязи и были ясными. И обращены они были прямо на неё.

— Ты не заслуживаешь держать эту статую! — крикнул он, сжав оружие.

Кодаста понимала, к чему он клонил.

— Ты предатель своей религии и своего народа!

Она была не согласна. Это он предатель Империи, как и все хатраки. Не она протестовала, не она совершала теракты. Она законопослушная.

— Что ты на меня так смотришь? — спросил Модесто. — Действительно не понимаешь?

— К чему эти принципы? — холодно спросила она, искренне желая узнать смысл его действий.

— О, к чему эти принципы?! — выкрикнул он, глумясь над ней.

Человек начал её обходить, медленно переставляя ноги. Кодаста поворачивалась ровно так же. У него на лице сиял во всей красоте гнев.

— Это говорит та, чей народ подвергает геноциду Империя, а она продолжает быть ей лояльной! Это не принципиальность?! Отвечай!

Но она промолчала. Принцип ли это? Нет. Она просто делала по справедливости.

— Не вижу здесь принципов, — отсекла она.

— Да? — недоумённо вгляделся он в неё. — А все твои слова про «хатраки сами виноваты» — это не принципиальность?!

Это не принцип. Это правда.

— А твой разговор с Цаваром про твою семью? Про уроки немецкого? Это не принципиальность? — уже спокойнее поинтересовался он, но продолжал держать её на прицеле.

— При чём здесь моё детство? — раздражённо бросила она.

— Ты говорила, что твои родители гордятся тобой, — вдруг вспомнил Модесто. — Теперь я понимаю почему. Потому что они такие же предатели! — эти слова он выговаривал по слогам, скрипя зубами. — А это ты не потеряла?! — с этой речью он достал её паспорт и швырнул к обрыву.

Нет. Они не предатели. Они дали ей понятие справедливости. И свой паспорт она надёжно хранила как символ справедливости.

— Да, я подслушивал ваш разговор с Цаваром. Я не хотел верить, но я подозревал. И не ошибся.

Не ошибся в собственной греховности? В собственном предательстве?

— Скажи, это не твои принципы? Нет, это твои принципы! — в его голос вернулся гнев.

Кодаста ждала доказательств. Это не её принципы. Это справедливость.

— Мне напомнить, откуда у тебя те батареи? — после этих слов на его лице показался злобный оскал. — Ты убила этих хатраков! Ты помогла имперцам их убить! Это не принципиальность?!

И тут Кодасту покрыла дрожь. Никто не должен был знать. Даже она стёрла из своей памяти. Но так требовала справедливость.

— Как ты узнал? — с ужасом произнесла Кодаста, понимая, что её разоблачили.

— О, помнишь мы слушали переговоры через телефон? Тогда я тоже с Цаваром слушал, — в его голосе была только жажда раскрыть карты. — И я услышал, что космополиты рассказали: убили хатраков, а там батарей не было у их винтовок. Представляешь? Сказали, что якобы им кто-то помог. И мы пошли искать этого помощника, а нашли тебя. И теперь я всё знаю и всё понимаю. А ты?

И она всё понимала. Всё давно поняла.

— Я уважаю чужие принципы, — очень спокойно произнёс он, но перевёл револьвер на её голову. — Но если они мне враждебны, то я убиваю. Твои принципы — мои враги. Ты — мой враг.

Она никак не отреагировала. Это было понятно. Он тоже был её врагом. Был противником справедливости. И в этот момент где-то сзади Модесто встал Артур, смотрящий прямо на Кодасту. И он вселял в неё уверенность в собственной правоте.

— Меня удивляет одно, почему ты боишься муридов? — спросил он у неё совершенно искреннее, будто не имел ответа на этот вопрос. — Почему патриот Империи боится муридов?! — перешёл он на агрессивный тон. — Муриды помогли людям создать Империю!

И тут её душу поразило как копьём. Перед глазами встал тот взгляд. Муридский взгляд. Она не могла представить муридов и людей вместе. Это невозможно! В голове разразилась буря боли. И её хотелось прекратить! Кодаста взялась за рукоятку клинка.

— Знаешь, что я тебе скажу? — эти слова были наполнены гневом и яростью. — Муриды и люди — это одно и то же!

Боль электрическим током прошила всё тело. Нужно лекарство от неё! Кодаста посмотрела прямо на Артура. И тот кивнул.

Кодаста взяла клинок и вонзила его в живот Модесто. Он отвлёкся на Артура и поплатился. Остриё легко проходило через мясо. Оно прошло насквозь. Со рта и носа человека полились ручьи крови и капали Кодасте на руки. У неё был приятный запах. Револьвер громко упал на пол.

Кодаста отпустила рукоять, и тело человека безвольно пало. Теперь в её голове была только блаженная тишина. Никакой боли. Никаких противоречий. Она поступила по справедливости. Справедливость настигла человека. Теперь Кодасте было легко и безмятежно. Она словно выполнила свою цель. Или ещё нет?

Она подняла револьвер. Он был для неё таким лёгким, но отлично ложился в ладонь. Она отодвинула барабан: шесть патрон. Столько, сколько нужно.

Неожиданно храм осветил яркий свет. Кодаста обернулась и увидела, как спутник освобождает звезду. Затмение проходило. Глубокая тьма отступала. Пыль весело играла в лучах. Впервые за долгое время Кодаста улыбнулась от счастья. Труп лежал весь в крови, и она блестела на свету.

Но внезапно Кодасту отвлёк шум. В храм зашёл Цавар и тут же бросился к телу Модесто. Он упал на колени и долго и молча смотрел на окровавленный труп. Она понимала, что в его голове один немой вопрос.

— Зачем? — обречённо спросил воктонец, посмотрев на неё.

Кодаста же смотрела на него в ответ и думала, что ответить. Ответов много.

— Он был во всём виноват, — не без удовольствия сказала она, бросив взгляд на тело. — Почему ты не разглядел этого? А?

— Я думал… — плаксивость в его голосе стала очевидной, выдавая надлом.

— Что ты думал? — перешла на агрессию Кодаста. — Меня, значит, допрашивать можно, а он не при делах? Так?!

Цавар положил ладони на тело Модесто и издавал что-то похожее на всхлипывания. Он всё понимал, думала она. Он знал свою ошибку.

— Ты провалился, — отрезала Кодаста. — Правильно, что тебя не взяли в «примирители». Модесто был главной угрозой, а не я! — крикнула она на воктонца. — Как ты этого не увидел?

Но, казалось, Цавар ей не верил. Он сидел и хлюпал носом, пока Кодаста ходила, всматриваясь в него.

— Он подговаривал тебя, говорил, что я какая-то не такая. Ты попался на его манипуляции! — вновь крик вырвался из её рта. — Он не знает, что такое справедливость. А я знаю!

Цавар ничего не ответил. Он будто чего-то ждал. Прекращение её гнева? Да, наверное. Кодаста выдохнула и оставила его, а сама пошла за паспортом.

Он лежал в пыли. Чудо, что он не упал вниз. Она подняла его и дунула: пыль мигом слетела с его обложки. На неё смотрел красивый двуглавый орёл. Золотистые буквы были как никогда чисты.