Страница 1 из 2
========== Встреча с прошлым ==========
Она вышла, поправляя темно-синюю шляпку-менингитку. Обернулась, выглядывая в конце улицы трамвай, но никакого трамвая еще не было. Заперла дверь фотоателье на два решительных оборота и поспешила вытащить из манжеты носовой платок — мешал насморк.
Насморк… Анна пожала плечами, быстро вытерев нос: «Ну и кому ты тут лжешь? Самой себе. Насморк носит имя Кости. Товарища Проскурина. Ты ему не нужна. Он весь такой занятой…»
И снова всхлипнула. Проклятая женская слабость. А чего ж ты хочешь от себя, Анюта? Смирись. Такая красивая, модная, да не нужна никому. Детей нет. Женского счастья тоже. Костя… Костя женат на своей работе. Да и формально они не расписаны. Она ему никто.
А на курорте было хорошо. Костя. Море. Любовь. Лето, в конце концов. А сейчас зима, февраль. Он в МУРе, она за фотоувеличителем. Он состоявшийся подполковник, она — состоявшаяся во всех отношениях, но не как женщина. Все, Анют, хватит. Соберись, тряпка.
Анна сунула платок в сумочку и бодро застучала каблуками к трамвайной остановке. Часы на столбе показывали без десяти девять. Поежилась, в который раз жалея, что не надела платок, и мысли сами вновь свернули в накатанную колею.
«Сама виновата, что детей нет. Не надо было тогда… не надо. А была б ты такая, то кто тебя б вообще взял? Вдвойне никому не нужная. Хотя… Вот Кате повезло. Григорий ее Лиду без разговоров принял. Но не всем же так везет. Стоп, Анюта, стоп.»
А слезы уже побежали мокрыми змейками по щекам, и кожу сразу неприятно стянуло на морозе. Смахнула слезинку тонкой кожаной перчаткой и полезла в сумочку за папиросой.
В двух метрах телефонная будка. Позвонить бы Проскурину, сказать, как люблю его… Нельзя. Он на службе. Снова скажет, что мешаю. Мешаю… Да я всем мешаю!
Нервно сунула в рот папиросу, прикусила ее зубами. А руки задрожали, и коробок выскользнул между пальцев на снег. Она хотела было нагнуться, но ее вежливо окликнули:
— Позвольте помочь?
Анна обернулась. Мужчина в черном пальто щелкнул серебристой зажигалкой, чуть наклоняясь к ней.
— Спасибо, — она улыбнулась, прикуривая и исподтишка разглядывая незнакомца. Импозантен, во взгляде чувствуется твердость и сила. Ей нравились такие. Напоминали о единственной ее страсти… Впрочем, это лишнее.
Губы, подкрашенные алой помадой, вновь дрогнули в улыбке.
— Вы всегда помогаете женщинам или только тогда, когда они ждут трамвая? — Анна кокетливо посмотрела на него. Он же приподнял рукав пальто, бросил взгляд на часы:
— Боюсь, что трамвая вам придется ждать долго. Позвольте вас подвезти.
— Что? — взгляд Анны похолодел, и она внутренне вся собралась. Качнула головой: — Простите…
Но он не дал договорить, расстегнул пуговицы пальто. И этот жест, много раз виденный в жизни, заставил ее сжаться, напрячься. Холодком мазнуло по сердцу. Красное удостоверение. КГБ.
— Лебедев Роберт Михайлович, майор госбезопасности, — его голос прозвучал спокойно и гулко. И из-за угла, хрустко поскрипывая шинами, выехала черная «Волга».
— Садитесь, Анна Николаевна, — он галантно распахнул заднюю дверь. Дорофеева в растерянности села на заднее сиденье, и дверь с глухим стуком захлопнулась. Прямо как дверь тюремной камеры.
За что? Что она сделала такое? Анна кусала губу, глядя, как в полосе света мелькают, падая, снежинки. Костя ее не дождется сегодня.
Волга выехала на круглую площадь. В сфере фар мелькнул гранитный подъезд и вечные, непотухающие окна, и машина пошла дальше, все дальше удаляясь от памятника Дзержинскому.
— Меня р-разве не на… Лубянку? — голос все равно сорвался. Роберт Михайлович поднял взгляд на зеркало. Их взгляды встретились.
— Вы не волнуйтесь, Анна Николаевна.
Анна нервно сглотнула, чувствуя, как наваливается это морозящее оцепенение. Она стала медленно считать до десяти. Ехали долго. Она вглядывалась в ночную тьму. По всем малочисленным приметам они уже выехали из Москвы.
Вскоре Волга свернула на узкую дорогу между деревьями, пару раз качнулась на ухабах грунтовой дороги. В тусклом свете фонарей Анна разглядела очертания домов. Они где-то в районе комитетских дач. Возможно, в Ясеново. Зимой здесь никого нет, и если ее хотят убить, то это во всех смыслах идеальное место.
Лебедев молча помог ей выйти из машины. По расчищенной дорожке они дошли до двухэтажного зеленого дома.
— Можете не разуваться. Чувствуйте себя как дома, — Роберт Михайлович бросил взгляд на зеркало, приглаживая волосы. Анна негнущимися пальцами расстегнула пуговицы. Лебедев помог снять пальто. — Проходите. Присаживайтесь.
Она села, благодарно кивнув, и стала быстро снимать перчатки, бросая их на соседний стул рядом с сумочкой.
— Это допрос? — подняла на него светлые глаза, и уголок ее алых губ нервно дернулся.
— Ну зачем же вы так, Анна Николаевна? Это всего лишь конфиденциальный разговор. Как видите, я даже не веду протокола, — Лебедев вынул из резного сейфа портфель. — Кто будет рассказывать — вы или я?
Пауза затянулась. Анна смотрела в его глаза, затем пожала плечами:
— Что? Мне нечего вам сказать. Даже если я могу что-то сказать, то я даже не знаю, что вы хотите от меня узнать.
— Точно? — Лебедев сделал паузу. — Вам точно нечего сказать, Анна Дмитриевна Крушельницкая?
И она вздрогнула. Почти незаметно, лишь плечи напряглись, но она вздрогнула. А взгляд был прежним, безмятежным, холодным.
— Я могу курить? — голос Анны был спокойный, твердый. Майор отметил, что у нее хорошая выучка.
— Да, конечно, — и пепельница переместилась в центр стола. — Итак, значит, рассказывать буду я. Начнем с тридцать седьмого года. До этого биография ничем не примечательна. Отличница, комсомолка, спортсменка, лучший стрелок ОСОАВИАХИМа, внучка преподавателя академии имени Фрунзе. В тридцать седьмом, весной вы вышли замуж за полковника Войска Польского Игнацио Евгена Крушельницкого. И уехали с мужем в Польшу. Чем был обоснован ваш отъезд?
— Я любила Игнатия.
— Хорошо, — Роберт Михайлович выложил из портфеля толстую папку. — Полковник Крушельницкий без жены вернулся в Ленинград осенью тридцать седьмого года. Пятого ноября он был арестован органами НКВД, а шестнадцатого — расстрелян. Это справка о смерти вашего мужа.
Он пододвинул лист бумаги. Анна сидела бледная и смотрела в одну точку. На документ она не взглянула.
— Его вдова, Анна Дмитриевна Крушельницкая, осталась в Польше. В Варшаве вы познакомились с Алексеем Дмитриевичем Яхонтовым, братом жены наркома НКГБ Всеволода Меркулова. В тридцать восьмом вы добровольно пришли на службу в ИНО НКВД. Вас туда приняли лишь благодаря содействию Меркулова, так?
— Да.
— В том же году вы были направлены в командировку в Германию, где и находились до лета сорок третьего года. Это была ваша идея?
— Идея чего? — бровь Анны поползла вверх.
— Идея бегства за кордон. Вы так спаслись от расстрела, — жестко ответил Лебедев.
— Это было моей идеей.
— Умно. Через год Гитлер захватил Польшу. Вы были идеальной мишенью для абвера. И вы тоже хотели отомстить. За мужа, замученного большевиками.
— Не хотела.
— Поэтому вы пошли работать на абвер?
— Да, я была завербована. Но это была не месть. Это была нужда. Мне грозила нищета и бордель.
— Значит, вы выбирали между тем, чтобы стать проституткой или предательницей?
Лебедев усмехнулся и продолжил:
— Хорош выбор. Вы успешно работали на абвер и во время войны. Сначала против Польши. Против Родины вашего мужа, между прочим.
— Нет! — Анна мотнула головой и зажгла новую папиросу. — Вы лжете! Да, я не любила ваш коммунизм за то, что вы отняли моего мужа! Но я не предавала его.
— Вы его предали самим фактом работы на абвер. Признайтесь в этом честно. Вы были хорошим агентом, если судить по рапортам нашей разведки. Вы закончили разведшколу. Канарис всегда ценил профессионалов. Вы красивая, молодая и умная женщина. Кружите голову мужчинам, и при этом расчетливы и прагматичны. Именно эти качества особо ценны в разведке любой страны мира. Однако вы не стали нелегальным разведчиком. Иначе как объяснить тот факт, что вы вышли на связь с резидентом советской разведки в Берлине сразу после нашей победы под Сталинградом?