Стенающий колодец

Джеймс был блестящим чтецом: он сам читал свои рассказы. Кембриджские самодеятельные актеры считали за честь слышать знаменитого профессора, который так же убедительно рассказывал о привидениях, проклятых замках и таинственных предметах мебели. Как будто дело было на лекции и он сообщал, для чего предназначались этот нож или эта ритуальная маска. Когда ты читаешь собственные сочинения вслух, то все возможные повторения или поспешные сюжетные решения оказываются налицо, и поэтому в таком чтении – высшая дисциплина писателя-фантаста. Тексты Джеймса, впрочем, не обязательно читать вслух, их даже не обязательно читать внимательно, но совершенно необходимо – осмотрительно. Только так можно понять, что могло напугать героя и при каких условиях привидение оказывается именно привидением, а не посторонним шумом.

Джеймс, безусловно, и основатель, и классик жанра ghost story (рассказ о привидениях). Конечно, о привидениях говорили задолго до него, достаточно вспомнить такие классические тексты, как «Нортенгерское аббатство» (1803) Джейн Остин, «История с привидением» (1819) Эрнста Теодора Амадея Гофмана или «Легенда о Сонной Лощине» (1820) американца Вашингтона Ирвинга. Но сам Джеймс видел истоки своей фантазии о привидениях не в прозе, а в поэзии: идеальным произведением в этом смысле он считал «Ленору» (1773) Г. Бюргера, балладу о путешествии на коне с мертвым возлюбленным. Читая этот текст, приходишь к важному выводу: только верность любимому человеку, даже после смерти, – та этическая модальность, благодаря которой ты оказываешься достоин всех своих приключений и вообще своей жизни. Ворох событий этой баллады рассмотрен сквозь призму этого нераздельного влечения любви и к смерти, и именно поэтому произведение осталось шедевром на все времена.

Точно так же Джеймс аналитически разбирает нравственные начала каждой своей истории и выясняет, в какой ситуации возникает долг, в какой – терпение, а в какой – готовность принять испытания. Его варианту «Леноры» проза придает не вялость, как можно было бы ожидать, а стремительность. Это и есть гений «охотника» в литературе: он выясняет, чего на самом деле хочет герой, видит, когда человек должен ставить предел нашим желаниям (и как именно этот предел ставится), и понимает, что в этой ситуации порой никак не обойтись без привидения. Поэтому после чтения рассказов Джеймса мы чувствуем, что весь окружающий мир становится едва ли более гармоничным, но совершенно точно – гораздо более упорядоченным.

Стенающий колодец

Истории, которые я пытался сочинить

Мне никогда не хватало ни умения, ни терпения сочинять истории – я имею в виду исключительно истории о привидениях, других я и не пытался писать, – и порой мне доставляет удовольствие вспоминать об историях, которые время от времени приходили мне на ум, но никогда не воплощались в должную форму. Именно в должную форму: некоторые из них я на самом деле написал, но теперь они покоятся в ящике письменного стола или где-то еще.

На этот случай можно привести довольно расхожее выражение Вальтера Скотта: «Глядеть на (них) снова я не в состоянии».

Эти истории были написаны плохо. Хотя попадались и такие, в которых содержание отказывалось расцветать в той среде, которую я придумывал для него, а в изложении других писателей даже появлялось в печати. Хочу их вспомнить в пользу кого-нибудь другого (кто сможет найти подходящий им слот).

Вот, например, история об одном человеке, который ехал в поезде во Францию. Напротив него сидела ничем не примечательная француженка зрелых лет с усиками и с выражением упорства на лице. Читать ему было нечего, за исключением старомодного романа, купленного из-за его переплета.

Назывался этот роман «Мадам де Лихтенштейн». Когда обзор из окна вид его vis-a-vis[1] ему наскучили, он стад лениво перелистывать страницы и наткнулся на разговор двух персонажей романа. Они обсуждали свою знакомую – женщину, проживающую в огромном доме в Марсилли ле Гайер. Сначала они обсудили ее дом, а потом – тут мы добрались до самой сути – таинственное исчезновение мужа этой женщины. В разговоре упоминалось и ее имя, и герою моей истории показалось, что имя это ему откуда-то знакомо. Тут поезд остановился у полустанка, и путешественник, вздрогнув, проснулся… с раскрытой книгой в руках… Женщина напротив встала, и на бумажке, прикрепленной к ее сумке, он прочитал то самое имя. Дальше он отправился в Труа, откуда ездил на экскурсии. И во время одной из них он оказался… был как раз час обеда… в… да, в Марсилли ле Гайер. Напротив гостиницы на Гранд Пляс стоял вычурный дом с тремя фронтонами. Из него вышла хорошо одетая женщина, которую он встречал раньше. Разговор с официантом. Да, леди – вдова, вернее, предположительно вдова. Во всяком случае, никому не известно, что произошло с ее мужем. Тут нас и постигает неудача. Разумеется, в романе разговора, который якобы читал путешественник, не оказалось.

Еще была очень длинная история о двух студентах последнего курса, проводящих рождественские каникулы в деревенском домике, принадлежавшем одному из них. Следующий наследник поместья, его дядя, проживал неподалеку. Внушающий доверие и эрудированный священнослужитель, который обитал вместе с дядей, завязал дружбу с молодыми людьми. Возвращение в темноте после обеда у дяди. Непонятная тревога, когда они проходят мимо зарослей. Загадочные бесформенные следы на снегу вокруг дома утром. Попытки соблазнить друга и изолировать хозяина, вытащив его наружу после темноты. Полное поражение и гибель священно служителя, на которого, решив оставить в покое другую жертву, набрасывается фамильное привидение.

Еще история – о двух студентах Кингз-колледжа в Кембридже шестнадцатого века (которых на самом деле оттуда выгнали за занятие магией) и их ночном путешествии к колдунье в Фенстантоне. На перекрестке Хантингтонской дороги, где поворот на Лолуорт, они встречают компанию, впереди которой идет, упираясь, фигура, явно им знакомая. По прибытии в Фенстантон они узнают о смерти колдуньи. А потом читатель узнает о том, что они увидели на ее свежей могиле.

Есть истории, которые были-таки написаны, но частично. Другие лишь мелькали у меня в голове, но так и не материализовались. Например, о человеке (естественно, человеке, за которым что-то водилось). Сидел он как-то вечером у себя в кабинете и внезапно услышал легкий шум. Он быстро обернулся и увидел, что из-за оконных занавесок выглядывает некое мертвое лицо – мертвое, но с живыми глазами. Прыгнув к окну, он быстро раздвинул занавески. На пол упала картонная маска. Но за занавесками никого не оказалось, и дырки в маске для глаз были всего лишь дырками. Но что можно из этого сделать?

Вот идете вы быстро ночью домой в предвкушении отдыха в теплой комнате, как вдруг кто-то касается вашего плеча. Вы удивленно останавливаетесь, оборачиваетесь, и какое лицо или не лицо предстает вашим глазам?

Произошло что-то вроде этого, когда мистер Плохиш решил покончить с мистером Хорошишем и выбрал для этого замечательные заросли близ дороги, откуда можно было выстрелить. Так почему тогда мистер Хорошиш в сопровождении друга, который вдруг решил составить ему компанию, обнаружил мистера Плохиша валявшимся на дороге? Он успел сообщить им, что в зарослях его ждало нечто и даже манило, чего было вполне достаточно, чтобы они туда сами не полезли. В данном случае имеется возможность развить сюжет, но мне было лень облекать историю в слова.

Можно также придумать рассказ о рождественском печенье. Если его ест нужный человек, то он находит внутри записку с сообщением. По всей вероятности, он рано покинет компанию, ссылаясь на недомогание; правда, более правдоподобным поводом для этого может послужить «предыдущая договоренность о длительном пребывании».

1

Сидящего напротив (фр.). – Здесь и далее, за исключением особо оговоренных случаев, примечания переводчиков.